Солдат не будет сильно философствовать и сразу же найдёт простой и объясняющий всё универсальный ответ. Нашли ответ быстро: все Предатели. Особенно Борис Ельцин и все, кто ниже.

Мы быстро среагировали и поняли опасность произошедшего, но не молниеносно, что было большой ошибкой. Мы всё-таки не предполагали, насколько сокрушительно это всё повлияет на боевой дух личного состава.

Комбат и все, кто выше, тоже очень поздно опомнились, начали всячески оправдывать Бориса Ельцина, правда, быстро поняли, что ничего у нас не получается, и плюнули на всё.

Гена всё-таки предпринял ещё попытку во всём обвинять коммунистов, которые «развалили Российскую империю и потом СССР», тем самым отвести лютую ненависть личного состава от Бориса Ельцина. Не получилось, так как они на самом деле ненавидели и коммунистов, и Бориса Ельцина тоже и, кстати, также считали его коммунистом. В общем, не увидели мы никакой пользы в этой пропаганде, плюнули и начали думать, как выправлять ситуацию по-другому.

Тем временем начались бесконечные переговоры с полевыми командирами чеченов. Я категорически не хотел в них участвовать. Повезло, что всё-таки командиров рот и взводов не особенно к ним привлекали. А вот офицерам управлений батальонов и полка не открутиться. Офицеры рассказывали, что видели полковника Масхадова, передавали свои впечатления. Но мне было это совсем не интересно.

На фоне катастрофически упавшего боевого духа я очень большую опасность чувствовал оттого, что рота сильно разбросана. Повторю два критерия острой проблемы одновременно:

– тактическая проблема объективного характера;

– низкий боевой дух личного состава.

И что ждать? Только беды. Все мои мысли были занятыми тем, как обеспечить в таких условиях несение службы.

Начал личному составу рассказывать про ужасы чеченского плена, в который запросто можно угодить из-за халатного несения службы. Умышленно разжигал в них ненависть к противнику, хотя никакая официальная информация подобного характера нам не доводилась. Но нужного результата не достиг. Плохо действовало, хотя, конечно, они во всех чеченцах видели врага, но как-то уже безразлично всё воспринимали, если не сказать жёстче.

На помощь пришёл мой заместитель по политической части, Гена. Оказывается, он через своего коллегу, заместителя командира роты материального обеспечения полка, узнал, что кто-то из водителей этой роты на рынке в Моздоке, куда они регулярно ездят на склады, купил CD-диск с записью многочисленных кадров зверского, варварского обращения с русскими пленными, снятыми самими чеченцами для запугивания призывников (якобы для этого, но не точно).

Гена выкупил этот диск у солдата-водителя и попросил своего коллегу приобрести при следующем визите в Моздок продолжение. Вся рота увидела отрезание голов нашим пленным солдатам и очень много другого, что я не стал бы смотреть и показывать личному составу при других жизненных обстоятельствах.

Вот так выглядит правда о том, как я выровнял ситуацию с боевым духом и морально-психологическим состоянием личного состава в своей роте, точнее, вернул его в то состояние, которое хотел. Тем самым кардинально изменил отношение личного состава к несению службы. Я был уверен, что халатности и сна при несении службы теперь должно быть гораздо меньше.

Вместе с тем я, конечно, заметил и влияние этих фильмов на межнациональное мировоззрение личного состава. Но я бы не смог найти таких слов, которые бы объясняли что-то, типа, «народ хороший, есть отдельные люди…» и так далее. На самом деле правда звучит так: на войне нужно расчеловечить противника. Это надо делать, чтобы победить.

Позднее роту пополнили двумя утраченными в бою БМП. Почти новые. Опять же личный состав задумался над вопросом: к чему бы это? Я пришёл им на помощь и объяснил, что нас жду тяжёлые бои, что чеченцы не сдадутся просто так, что никуда мы не денемся, и придётся воевать много и долго. Но личный состав воспринимал мои слова как то, что их командир специально нагоняет тревоги, дескать, мне по должности положено это делать. Информация о перемирии обнадёживала личный состав, и трудно было переломить их мнение и надежду.

Однажды вечером меня вызвал комбат и предложил немного поужинать (выпить, соответственно) вместе с офицерами управления батальона и остальными командирами рот и батареи.

– А ты почему, Юра, увиливаешь, не хочешь в переговорах поучаствовать?

Я посмотрел на комбата и раздумывал, ответить ли ему правду.

– Не хочу.

– Почему? Неужели не интересно посмотреть, с кем воюешь?

– Не интересно, я и так знаю, кто эти люди и этот народ.

– Скрытный ты какой-то, не могу тебя понять. Командир ты хороший. Но я, как твой командир, обязан знать не только твои деловые качества, но и личные.

– Я открыт.

– Это ты-то открыт?

– Всего, что касается службы.

– А я вот, Юра, с удовольствием здесь воюю. Давно пора этот Кавказ на место ставить.

– Я без удовольствия. Считаю, что можно было и без войны обойтись.

– Ты что, пацифист?

– Не обзывайтесь. Какой же из меня пацифист?

– Как без войны? Без войны они отсоединятся от России.

– Вот и хорошо.

– Не понял?!

– Я говорю, а что плохого, если Чечня отсоединится?

– Россия развалится. Другие захотят.

– Кто другие?

– Дагестан, Кабардино-Балкария и вообще весь Северный Кавказ.

– Не думаю, что весь. Не думаю, что Северная Осетия этого захочет. Во-вторых, если все, кого вы назвали, уйдут из России нам будет лучше, им не знаю, о них не думаю, но нам будет легче.

– Чем лучше?

– Без Кавказа будет нам легче. Слишком разный у нас с ними менталитет, разное мировоззрение. И я совсем не люблю этот Кавказ, очень не люблю.

– А ты прав. Я тоже не люблю их всех. Но ведь что нам политики говорят? Говорят, что тогда уйдёт Татария и Башкирия!

Только сейчас я уловил в его словах лёгкую издёвку, не ко мне, а ко всем этим пропагандистским штампам.

– Не уверен. Не вижу связи никакой.

– Выходит, ты, Юра, воюешь за то, чтобы Чечня осталась в России, но не хочешь победить?

– Победить хочу. Ничего уже сейчас не поделаешь, войну мы начали. Теперь надо побеждать. Мало ли, как я думаю. Я офицер и есть приказ. Моё мнение спросят на избирательном участке.

– Избирательный участок! Это дерьмо. Это дерьмо затеяли дерьмократы и довели страну до такого состояния, – в его словах опять была лёгкая издёвка. Я догадался, что он так не думает.

– До какого?

– Союз распался, – здесь он уже почти в открытую ухмылялся.

– Ну и что? Что в этом плохого? Что плохого в том, что мы с туркменами, грузинами, украинцами, азербайджанцами и прочими живём в разных государствах? Нахрен нам все эти республики? Что плохого оттого, что они ушли? Я вижу только хорошее. Живём мы так плохо не потому, что они ушли, а потому, что у нас власть такая тупорылая. Потому что мы сами её нормальную выбрать не можем.

– Насчёт всех согласен. А вот насчёт белорусов и украинцев не согласен.

И опять у него лёгкая ухмылка.

– Так ведь это сами украинцы не захотели новый союзный договор подписывать, поэтому подписали Беловежские соглашения.

– Да, украинцы были самыми главными сепаратистами Союза, кроме прибалтов, ничего не скажешь. Выходит, воюешь ты, Юра, без идеи.

– Идея моя – это приказ командования. Не важно, как я думаю, важно, что решили те, у кого власть. Иначе анархия. Может, они и правы, что Новгородская область уйдёт от Псковской области, если Чечня получит независимость, а мне, такому тупому сапогу, этого не объяснили, и мне этого не дано понять.

Давно слушавшие завязавшийся диалог между мной и комбатом остальные командиры рот и заместители комбата поддержали меня.

– Да поставить забор метров десять на границе с Чечнёй и нас на прикрытие госграницы – и делу конец, – высказался начальник штаба батальона.

– На каждую автоматную очередь с их стороны, залп САДН, – добавил командир миномётной батареи.

Комбат ухмыльнулся, и я понял, что ему совсем не чужды эти радикальные, но не реальные мысли.

– Ладно, я с вами согласен, господа офицеры. Но вот что делать будем с солдатскими матерями? Они у нас тут ходят, как у себя дома. Жалуются на вас, что вы бездушные и всё такое.

– Надо прекращать эту вакханалию с матерями. У них одно на уме – увезти своего сына домой.

– Предложения? – резко оборвал офицеров комбат.

– Надо, чтобы как-то МВД ими занялось.

– Легко сказать. Кто им команду такую даст?

– Ельцин. Кто ещё? – ответил я.

– Понятно. Ельцин бухает беспробудно, он об этой проблеме не знает.

– Тогда собрать их всех и вывезти в Моздок.

– Не пойдёт. Они сюда быстрее нас доедут обратно.

Все замолчали. Комбат был прав. Но и разговоры с ними разговаривать ни у кого не был ни сил, ни желания.

– А кто отвечает за охрану тыла? – спросил я.

– Умный? – резко ответил комбат.

– МВД в полном составе, включая ВВ, – глухо произнёс начальник штаба.

Наступила полная тишина. Никто не знал, что делать, но их подрывная деятельность под личиной всемирного добра всем уже очень надоела.

– Моё решение такое. В роты комитет не пускать. Заниматься матерями будет замполит батальона, поэтому всех их из рот разворачивать и привозить сюда, к замполиту. А что здесь с ними делать, мы с тут с ним подумаем. Другого выхода нет.

Я вышел после ужина полный решимости прекратить деятельность солдатских матерей. Благо, в моей роте их появление носило эпизодический характер. Если приехала мать конкретного моего солдата, им встречу обеспечу и устрою её нормально. А если приедет какая-то общественница из комитета – эту в батальон, и без всяких разговоров, в роте ноги её не будет. Тем более возить её по отдельным постам, по которым разбросана рота, возможности нет. Рота разбросана на три с половиной километра. У меня не на постах две БМП с экипажами и пять пехотинцев, на второй только наводчик и механик, один танк Т-80БВ, старшина, техник роты и два автомобиля с водителями из взвода обеспечения батальона. Все офицеры роты, кроме меня, на постах. И это всё. Больше резервов нет. Хватит. Пусть жалуются, кому захотят.

Ночью решил проверить, как моя рота несёт службу. Было подозрение, что дела обстоят очень плохо, так как чеченцы соблюдали перемирие и нас не обстреливали, а солдаты ждали долгожданный мир, и им, почти всем, было плевать на то, где и в каком качестве окажется эта Чечня. В общем, народ ждал дембеля.

Скрытно вышел примерно на триста метров вперёд от позиций. Предупредил на всякий случай техника роты. Обогнул минное поле, прошёл вдоль лесопосадки, (не заходя в неё, там растяжки) и, слегка пригнувшись, спокойно дошёл почти до позиций. Немного ползком. Встал на бруствер и соскочил в окоп.

Бойцы были сильно напуганы, но, увидев меня, обрадовались. Зря. Всю ночь гонял все посты роты. Давал вводные. К утру расстреляли почти весь боекомплект. Дисциплина была уже на удовлетворительном уровне. Война расставила всё по своим местам. Но с несением службы большие проблемы, как я и думал.

Утром в лесопосадку пошли старшина и пятеро бойцов, нашли там трёх убитых боевиков с оружием. Это послужило хорошим уроком всей роте. Убитые случайно боевики оказались украинцами в нашей форме, один из них с погонами старшего лейтенанта. Прежде чем отдать эти трупы особистам, я провёз их по всем постам роты. На роту это подействовало, ведь чисто внешне этих украинцев от нас не отличишь.

Потом, правда, эти трупы забрал комбат и предъявил всему личному составу батальона, а потом их повезли и в соседний батальон. Вот это очень хорошо подействовало на личный состав, ведь при таких делах дембель может оказаться в опасности.