Жара окончательно утихла, и Камилла открыла пресную воду, чтобы налить ее в бак и принять ванну. Нона помылась перед раковиной, подпрыгивая от холода, несмотря на жару, и мечтая залезть в теплую воду. Дверь слегка треснула, поэтому она слышала, как ходит Камилла, тыкая в воду палкой, чтобы удостовериться, что в трубах ничего не застряло.

– Ты мне почитаешь? – спросила она.

Они все еще продирались сквозь старые газеты, где люди задавали вопросы о своих проблемах, а редактор предлагал им варианты решения. Газеты были написаны наполовину на языке, который Кэм знала, а наполовину – на незнакомом. Ноне они очень нравились. В реальной жизни у людей не могло быть таких проблем, а предлагаемые решения были еще хуже.

– Кусок дыни за пять минут, – последовал ответ.

– Я могу съесть два, – решила Нона, – это будет десять. А когда Пирра вернется?

– Поздно, наверное. Ждать не будем. – И тут она страшно шокировала Нону, спросив: – Нона, ты хотела бы уехать отсюда?

– Что?

– Жить на ферме со мной и Стражем. С Пиррой. За городом. Подальше.

– Нет, – ответила Нона, испугавшись и не обрадовавшись, – мне тут нравится.

– А тебе бы понравился новый дом, если бы мы все тоже там были?

– Наверное, – сказала Нона, испугавшись окончательно.

– Есть что-то, о чем ты мне не говоришь?

Камилла впервые задала этот вопрос. Вопрос был ужасный. Молчание тянулось так долго, что у Ноны запылали кончики ушей. Казалось, что прошла вечность.

– Да, – слабо сказала Нона.

Наступила еще одна долгая пауза.

– Обещаешь сказать мне или Паламеду, если чего-то испугаешься или не будешь знать, что делать?

Это было больше похоже на Камиллу.

– Конечно, – сказала Нона.

– Спасибо. Приятно. – Дверь приоткрылась, и появилось пластиковое блюдце с двумя ломтиками дыни. Нона начала смывать мыло с рук. За дверью зашуршала бумага.

– Дорогая тетя. Когда мы с моим парнем ссоримся, он идет в ванную, а потом заставляет меня извиняться…

Сидя в ванне, Нона съела полтора ломтика дыни, что было на полтора ломтика больше, чем надо, и послушала примерно семь минут писем от людей с проблемами. Она много смеялась. Она не могла ничего почитать Камилле в ответ, но Камилле нравилось принимать ванну в одиночестве, поэтому Нона развлекалась в комнате, складывая полоски бумаги в гармошку, как ей показали Чести и Кевин. Кевин очень хорошо складывал бумагу, пальцы у него были маленькие и ловкие. Прошло довольно много времени, но было еще жарко, когда они обе устроились спать. Дул ветерок, окна были открыты, и с мокрыми волосами и без одеяла было довольно приятно.

Нона попыталась задремать, пока обсыхала. Где-то за плотными шторами то взвывала, то затихала приглушенная сирена. Нона с Камиллой слишком сильно ерзали: Камилла довольно дисциплинированно, вытянув ноги и подняв пальцы к потолку, Нона – пытаясь поудобнее устроиться на спине. Она ждала, когда Кэм отчитает ее, но в конце концов та спросила:

– Прочитать еще одно письмо?

Это было такое приятное предложение, что Нона сразу обрадовалась и захотела спать.

– Кэм, – сказала она, прижимаясь к ее спине, – может, ты мне лучше что-нибудь расскажешь, как раньше? Я закрою глаза, пока ты будешь говорить.

– Ты давно не просила рассказывать тебе истории. Сказала, что ты уже слишком взрослая.

– Это потому что Красавчик Руби надо мной посмеялся, когда я рассказала, как засыпаю.

Это случилось довольно давно. Дело было даже не в том, что Красавчик Руби ее обидел, а в том, что все остальные сразу же велели ему заткнуться, и Чести сказал гораздо громче, чем было нужно:

– А ну помолчи, Нона может вести себя как ребенок, если хочет.

И это гораздо лучше показало ей, что она капризный ребенок. А Табаско посмотрела на нее очень неприятно.

– Хм, – сказала Камилла. – И какую историю ты хочешь?

Нона подумала.

– Расскажи мне еще раз, как вы меня встретили. Ни ты, ни Паламед давно об этом не рассказывали.

– Хорошо.

Грубоватый, сладкий, низкий голос Камиллы стал звучать декламацией:

– Страж спас тебя после ранения.

Нона добавила:

– И это был первый раз, когда выяснилось, на что он способен, потому что у него не было тела, и ты удивилась.

– Это чья история, твоя или моя? – спросила Камилла.

Нона замолкла. Камилла продолжила:

– Это был первый раз. Мы… пытались поговорить. У него не было тела для разговора. Тогда мы узнали, что ты в беде. Ты исчезла. Мы пытались тебя вытащить. Мы нашли тебя и Пирру. Ты была ранена. Пирра помогла нам сбежать. Мы потеряли людей. Корабли. Что-то очень важное. Но мы вытащили тебя и хотели тебя сохранить. Другие говорили, что не надо этого делать. Но ты не понимала, что происходит. Ты ни для кого не представляла угрозы. Как и Пирра. Немногие поверили мне и Стражу. Говорили, что ты тоже опасна.

Нона опять вмешалась:

– И все послушали Ценой страданий, которая сказала: «Я им доверяю. Они нас не предадут».

– Да… тогда Ценой страданий нам доверяла. Она позволила жить даже Пирре. Потом я нашла способ, который позволил Стражу вернуться. Это оказалось огромным облегчением. Он вспомнил оговорку о прекращении действия… то есть он хотел увести свою семью подальше от Домов. Ты тогда еще не проснулась. Точнее, просыпалась очень ненадолго и не могла нормально говорить. Мы присматривали за тобой. Страж убедил Надзорный орган и убедил Шестой дом пойти с нами. Мы открыли им секрет установки. Мы помогли им найти стелу, которая стала бы якорем для такой значительной передачи танергии… то есть мы помогли им переместиться. Потом Страж выбрал шестнадцать человек для разговора с Кровью Эдема. Для обсуждения будущего. Ты приходила в себя. Ты увидела меня впервые.

Нона спросила, зная ответ:

– И что ты обо мне подумала?

– Подумала, что совсем тебя не знаю. Ты стала другой.

Ноне всегда без всяких на то оснований нравился этот ответ. Ей нравилось думать, что момент встречи с Камиллой был ее рождением.

– Я почти ничего не помню о том времени.

– Неудивительно. Мы не позволяли тебе встречаться с людьми.

– И мы жили здесь, и мне стало лучше, и Пирра пошла работать, а ты научила меня говорить. А потом все пошло наперекосяк.

Это было ужасное время.

– Да. Потом все пошло наперекосяк. Появился свет. Мы узнали, что Кровь Эдема солгала нам… или, по крайней мере, у них не было сил заниматься нами. Вот и все.

Нона тянула носки вперед, пока икры не начало жечь.

– Это детская версия, – сказала она обвиняюще. – Я уже выросла, Кэм. Я могу понять все.

– Хорошо. Но не забывай, что я никогда не отрабатывала версию для взрослых.

– Можно мне задавать вопросы?

– Давай.

– Я не понимаю, почему Ценой страданий ненавидит Пирру.

– Лучший друг Пирры убил босса Ценой страданий.

Это звучало логично.

– Почему вы хотели увезти свои семьи оттуда?

– Мы чувствовали, что там больше находиться нельзя. По крайней мере, пока мы не поймем, что делать. Страж – наш лидер, и наши семьи к нему прислушались. Мы голосовали… дали обещания, которые не смогли сдержать.

В голосе Камиллы звучала горечь. Ноне стало грустно.

– Если я вспомню, кто я, я смогу помочь их найти?

– Это зависит от тебя, – сказала Камилла.

– Понравлюсь ли я вашим семьям? Скажут ли они: «Молодец, Пирра, отличная работа, Камилла, молодец, Паламед»?

Стало понятно, что Камилла улыбается.

– Нет.

После этого Нона уснула или подумала, что спит. Она лежала, чувствуя, как от жары зудит все тело, ерзала, чтобы найти прохладную часть подушки: Камилла положила замороженные кубики в наволочку, как делала каждую ночь. Она слышала дыхание Камиллы и чувствовала себя почти полностью умиротворенной и счастливой, несмотря ни на что. Иногда трудно не быть счастливым; иногда это бывало очень сложно, когда другие прятали тяжелый обиженный взгляд, означавший, что они понятия не имеют, как жить дальше. Это делали все: мужчины в молочной лавке, Пирра, Паламед, милая учительница в школе, Кевин.

Заснув на девяносто процентов, она услышала, как тихо открылась и закрылась дверь. Через пять счетов в дверях уже стояла Пирра.

– Мои милые спящие малышки, – сказала она, – папочкины солнышки.

Камилла без всякого выражения произнесла, открыв глаза:

– Иди спать. Я только что ее уложила.

Нона заснула, чувствуя себя счастливой.

Иоанн 5:20

Во сне она сказала:

– И все? Вас закрыли и на этом все закончилось?

Теперь они стояли на вершине холма. Она не помнила, чтобы они поднимались. Под холмом простиралась огромная пустая равнина, как будто кто-то рукой смахнул все в одну сторону. Слева было пусто, а справа невидимая рука как будто остановилась, оставив неясную мешанину мусора, металла и листвы – деревья, строения, камень, металл.

Он сел на клочок коричневой травы и засмеялся.

– Любимая, это не то что не закончилось. Ничего еще не начиналось примерно год.

Он объяснил, что это было только начало. Он сказал, что официальные документы гласили, что решено было взять паузу и все обдумать, но он-то знал, что они инвестировали деньги во что-то другое, просто не знал во что. Он сказал, что, когда произошла утечка, все всё узнали, проект постоянно обсуждали в новостях и каждый обзавелся своим чертовым мнением. Потом широкую публику вдруг осенило, что должен произойти следующий шаг: мы уже близились к финишу, и долго бы никто не продержался. И тут началась паника. Экономика рухнула. Да, честно говоря, она никогда не была в хорошей форме.

А паниковал, потому что наши гонорары за убийство внезапно обесценились, а что, если банки рухнут и новых денег не будет? К паниковала, потому что после закрытия проекта ее вызывали обратно в Англию, а она не хотела ехать, у нее уже была Н, которую она не хотела оставлять, но при этом отказывалась признавать, что они встречаются, хотя все и так это знали. М паниковала, потому что у нас было министерство здравоохранения, и кто-то из энергетиков заговаривал об отключении энергии, и что прикажете делать с кучей трупов, которые мы собрали для экспериментов?

Он сказал: «Вот эта идея до меня дошла. Я знал все эти тела по именам. Забавно так говорить, но они все были моими друзьями, понимаешь? Я так долго над ними работал, они так много нам дали, и их теперь собирались просто бросить в какой-то бетонный контейнер, потому что после того, что мы с ними сделали, их нельзя было кремировать или безопасно похоронить. Это меня бесило. Мне не нужно было беспокоиться о публике или средствах массовой информации – у нас был прикормленный полицейский, П. К этому моменту она уже стала детективом и занималась серьезными делами в министерстве. Она с давних времен знала Г, а мы с Г были из одного города, и она нас прикрывала. Поначалу о нас много говорили, потому что всем хотелось кого-то обвинить, хотелось поглазеть, хотелось писать разные спекуляции. Хотелось знать, кто мы. М и А могли бы сразу же устроиться на новую работу, но я был облучен. Я бы никогда больше не смог работать в этой отрасли. Мне бы, черт возьми, не разрешили работать ни над чем, связанным с вами. Я велел М и А уходить и сказал, что закрою лавочку. Они не ушли. Никто из них не оставил меня».