– Я не знаю, как и благодарить… – мялся папа, пододвигая по чуть-чуть тарелку с парой печенек, к которым Данте так и не притронулся.

– Брось, не первый год знакомы, – отмахивался Данте. Он был сильно старше папы, но его лицо, подкормленное душами, оставалось приятно молодым. Данте все время оглаживал бороду и курил. – На самых важных похоронах в своей жизни я мало пригодился. Хоть так…

Потом Данте ушел, оставив под тарелкой с печеньем увесистый конверт.

Варлам с папой практически не разговаривали, без мамы дома все непривычно стихло. Через пару дней за Варламом опять прислали машину, и на этот раз пропуск ему дали бессрочный. Варлам собрал вещи (одежду, почти все книги – обязательно про белого кита, – вторую пару очков) и уехал. В спешке он снова забыл запереть входную дверь, но больше это не имело значения. Папа писал ему отчаянно много. Варлам отправлял деньги, на день рождения – настоящий торт из трех видов шоколада с открыткой, свиную вырезку или целую индейку по другим праздникам, но никогда не звал папу в Город и не приезжал сам, хотя читал его письма, до сих пор полные нежности, на которую папа, как Варламу казалось, всю жизнь был не способен. Он рассказывал, что уже не работает на ринге, слишком устал, но ему хватает, что следит за Аукционным Домом и очень гордится сыном, все болтал о чепухе, но никогда не упоминал маму. Варлам тоже старался о ней не думать. Иногда он целился в ассистента и ждал – тишины, глухого безмолвия. Но раздавался выстрел, хлопал у Варлама в голове, и он проваливался, постоянно, безнадежно, на дворцовую площадь, и мама теперь не шевелилась. Этих хлопков в черепной коробке хватало, чтобы они, щелкая, напоминали:

это моя вина.

Варлам не говорил с папой, потому что пытался перечеркнуть себя старого. И если Город не забудет ему квартального происхождения, сам Варлам мог это сделать.

Несколько лет прошло, а в Кварталах ему все так же душно и мерзко. Из-за вони канализации и мусорной гнили Варлам прижимал к лицу платок. Он не смотрел в окно, чтобы не видеть, как время потопталось по улицам. Здание его школы наполовину обвалилось, но там все еще бегала куча детей, дома́ еще немного скукожились. Один Дворец стоял все такой же – вылизанный, ощетинившийся гаргульями. Варлам закрыл глаза, когда они проезжали дворцовую площадь. Он не мог поверить, что Адриан больше не бегает среди охраны, что он стал Королем. Адриан отныне распоряжался Кварталами – каждым торговцем мясом и наркотой, каждой проституткой и единственной акушерской семьей Докторов, каждой еще не сдохшей крысой. Оставалось только гадать, как засранец завалил предыдущего Короля: Буч держался молодцом еще с их школьных лет. Правда, Варлама заботило не это. Адриана в роли Короля, живя в Городе, можно пережить, Адриана с пересаженной душой – ни в коем случае. Варлама поколачивало от одной мысли.

Извлечение души из тела донора – тонкая работа. Уникальная операция, которая помогала реципиенту буквально переродиться. Люди не просто жили дольше, их внешность менялась очень медленно, и каждая новая операция «освежала» весь организм. Новая душа позволяла реципиенту пережить заново эмоции, с которыми не довелось столкнуться донору. Пересадка душ открывала море возможностей для реципиентов. По мнению Варлама, души́ заслуживал далеко не каждый, и в последнюю очередь – Адриан. Варлам решительно не собирался в этом участвовать.

Напрямую ослушаться распоряжения Н.Ч. он не мог. Н.Ч. покровительствовал Варламу, но его благосклонность основывалась исключительно на выгодном сотрудничестве. Н.Ч. делал ставки на преданность, на благодарность – за то, что вызволил из паршивой жизни, подарил возможность быть нормальным. Тик-тук-тук. Варлам сжал кулаки, и кожаные перчатки сдавленно заскрипели. У него в любую погоду мерзли руки. Носки Варлам тоже носил исключительно с начесом. Сегодня – ярко-голубые. У контракта с Н.Ч. не было срока действия, да и Варлам не представлял себя за пределами лаборатории, вдали от Умницы-616. Его планшет периодически пищал и загорался: ассистенты каждые пять минут докладывали о состоянии машины. Наблюдали за Умницей-616 удаленно, разумеется. Тик-тук-тук. Все в порядке. Варлам старался дышать ровно, но его то и дело передергивало. Он ерзал по сиденью, потягиваясь, но все тело сводило судорогой.

я физически не могу здесь находиться.

Н.Ч. было плевать на то, какие у Варлама и Адриана личные счеты, хотя он прекрасно знал, что случилось в день собеседования на дворцовой площади. Но раньше Королям Кварталов ду́ши не давали. Считалось, квартальным не положено. Тик-тук-тук. У Варлама сохло во рту. Он причмокивал губами, пытаясь собрать слюну. До Адриана много Королей было – и гораздо больше тех, кто действительно заслуживал. Вернее, хоть как-то заслуживал душу. А Адриан…

из всех дворняг – самая сутулая псина. решительно невозможно.

– Останови на секунду. К обочине, тут… – Варлам торопливо выскочил из машины.

Ухающее в груди сердце перебило все прочие звуки. Он жадно задышал: нехватка кислорода оказалась сильнее брезгливости. Досчитал до десяти. Тик-тук-тук. Стихло. Мама тоже считала вслух, иногда выкрикивала. Они всё сильнее походили друг на друга, и Варлам не знал, когда жизнь снова развалится на хорошие и плохие дни, теперь – для него самого.

Он выглядел странно в своем атласном канареечном костюме. Если в Городе его считали просто экстравагантным, то в Кварталах Варлам автоматически превращался в бельмо на глазу. У местных вкусы были своеобразные. Паучиха, на попечении у Данте неприлично разбогатевшая, давно тронулась умом, но все ее модные изыски – корсеты из крысиных косточек, шляпы-вуали, бесконечные берцы всех цветов и размеров – страшно радовали местных. А Варлам был с ног до головы городским, его выдавали вылизанная гладкость и дорогие ткани.

У пекарни со «Жгучим котиком» очереди: одна дула на дымящиеся миски, вторая распихивала по сумкам булки и батоны, – но Варламу нужна была другая дверь, та, что справа. Брякнул звоночек, запах машинного масла вернул Варлама в прошлое. В те редкие моменты, когда ему казалось, что хорошие люди есть, что жизнь в Кварталах тоже есть.

На столе беспорядок: запчасти от байков, пустые пачки «Раковки», отрубленные пальцы, ошметки бананов, банки консервов, крысиная отрава. Варлам демонстративно подтолкнул поля такой же, как костюм, канареечной шляпы вверх и прокашлялся. Арсений сидел за стойкой и мусолил купюры. Его борода стала длиннее и белее. Арсений постарел, но годы его не сгрызли. Лицо оставалось жестким – на вид и на ощупь. Он считал деньги, бубнил-бубнил, и Варлам по этому бубнежу понял: только голос и остался прежним, трогательным. Арсений мельком глянул на Варлама, и его перекосило: так в Кварталах встречали городских.

– Чё надо, гоблин?

– Я принес кое-что. – Варлам достал из портфеля несколько книг и положил их на стол между отрубленными пальцами и консервами.

Блестящие яркие обложки, ровные корешки, чистая бумага. Если открыть – повеет свежей типографской краской. Книги были красивыми. Городскими. Арсений переводил взгляд с Варлама на книги, и его лицо постепенно разглаживалось, оно не стало мягче, но трогательнее – чуть-чуть.

– Варламчик… – Арсений хрюкнул, пережевывая его имя. – Варла-а-а-амчик.

– Варлам, ох Прогресс, просто Варлам. – Варлам кончиками пальцев касался разбросанных на столе предметов, сдвигая их в симметричные кучки, перекладывая одно к другому. – Так меня зовут.

– Смекнул… – Арсений свалил в кучу брови, хмурясь. – Сколько лет, сколько лет…

– Не так много, как хотелось бы, – вставил Варлам нетерпеливо, он отвык от растянутой неторопливости местной речи.

– Как тебя занесло сюды?

– Появились срочные дела. – Варлам наконец справился с кучками, не хватало одного пальца, чтобы вышло поровну, и одна консервная банка лишняя. Варлам провел рукой по столешнице, помесил в пальцах пыль и скривился.

– Деловой.

– Безусловно. Решительно так и есть. – Его снисходительный тон нагнетал напряжение: оно отскочило от хлама на столе и заискрилось.

Варлам пытался разглядеть связывающие их с Арсением нити, но они истончились, их не было видно, и привычные когда-то «беседы» больше не клеились. Арсений потер обложки книг, ощупал похрустывающие корешки и отодвинул их на край стола.

– Уезжай-ка, Варламчик. Тебе здесь делать нечего. – Арсений ткнул рукой уже в Варлама, не указывая на что-то конкретное, а обводя его целиком. – Еще и в таком прикиде.

Точно. Он стал абсолютно лишним, но слышать это от Арсения все равно больновато.

– Так и сделаю, так и сделаю. А подарок примите. Я вам должен.

– Ничего ты не должен, но спасибо. Отнесу в библиотеку, кто-нибудь да порадуется.

– Славно-славно, решительно славно, а мне пора, души не ждут! – Варлам рассмеялся, Арсений даже не улыбнулся. Этот укол отозвался еще хуже: над шутками Варлама и смеялся только Арсений, причем не показательно, а вполне себе искренне – подрагивая бородой и жмурясь до морщинок вокруг глаз. Нити не просто истончились – скорее, исчезли.

– Гадко это. – Голос Арсения поймал Варлама на выходе из мастерской, но тут же оборвался, Варлам и от этих пауз успел отвыкнуть, у него на них совсем не было времени. Местные не торопились жить, несмотря на то что в Кварталах «на жизнь» времени как раз маловато, вот они, видимо, и смаковали каждую минуту. – То, чем вы там занимаетесь.

– Ах, это. – Варлам покачал головой. – Арсений, у вас там пальцы чьи-то валяются. Вы в курсе? Не валяются, впрочем. Аккуратная кучка справа. Во-о-он там.

Для Арсения, как для жителя Кварталов, смерть была разной, и та, что водилась в Аукционном Доме, его пугала и возмущала.

– Вы убиваете людей, – отчеканил Арсений чуть ли не по слогам. – Вы их убиваете.

– О, что вы. Конечно, нет. Решительно невозможно. – Варлам будто махал перед собой руками, щупая воздух. Пусто, нитей не было. Он отсалютовал Арсению шляпой: – Хорошего дня.

Скрипнула входная дверь. Арсений ничего не ответил.

Тик-тук-тук. Варлам злился, нестерпимо хотелось унять скребущуюся в груди несправедливость, и он решил пройтись пешком, преодолевая отвращение, потому что так он мог доказать:

я горожанин.

За Варламом автоматически выдвинулись два ударника, которых он вытребовал у Рады для охраны. В Кварталах горожан терпели постольку-поскольку, но Аукционный Дом местных пугал. Н.Ч. и его детище обрастали сплетнями, жуткими до потных ладоней. У ударников Варлама на груди были вышиты буквы А.Д., этого было достаточно, чтобы на Варлама косились издали. Люди в Кварталах не боялись самых отвратительных вещей, для них удивительные низости – часть привычного уклада, но Аукционный Дом, властный, непонятный, – его квартальным не переварить. Варлам их презирал просто так (как и многих в Городе), а еще потому, что неспособность осознать величие душ казалась ему смехотворной. Сам Варлам весь прикипел к Умнице-616, Душелокатору, безмик- робному уюту лабораторий, стойкому запаху хвои.

Варлам торопливо семенил, все так же прижимая к лицу платок, надвинув еще для верности на глаза шляпу. Тик-тук-тук. Он успел забыть, как пахнут жареные крысы, еще забыл, что они снуют под ногами, сбоку, даже над головой по проводке – всюду, куда их откормленные тельца способны пролезть. Крысы в Кварталах были одновременно и бедой, и ценностью. Они – единственное, что оставалось постоянным.

крысы приносят потомство круглый год. одна такая животина за двенадцать месяцев способна родить пять – восемь раз.