Именно в этот момент я впервые назвал его про себя «дедушка». Просто мне очень хотелось так думать – он был первым взрослым мужчиной, который за меня заступался.

– Послушайте, не знаю, что вам надо, но вы мешаете нам работать! – насупившись, пробурчала тётка.

– Работать – это вводить в заблуждение мать ребёнка насчёт возможных правовых последствий его поведения? – спросил дедушка. – Что, кстати, само по себе является уголовно наказуемым деянием. – Он перевёл взгляд на милиционера. – Вы не хотите составить протокол?

Тот был явно растерян.

– Позвоните в управление, – повторил дедушка, и спросил, обращаясь к маме: – У вас можно воспользоваться стационарным телефоном?

– Да… да, конечно, – кивнула мама, протирая заплаканные глаза. – В коридоре.

Дедушка указал на аппарат. Мент медленно двинулся к нему, хмурясь и почёсывая нос. Он набрал номер.

– Следователь Кирпичёв, – сказал он. Потом последовала долгая пауза, во время которой его выражение лица менялось от сосредоточенного внимания к растерянности и крайнему удивлению. – Да, да, понял, товарищ полковник. Так точно. Да, здесь. Да, принял… есть.

Он положил трубку. Посмотрел сначала на меня, потом на дедушку. После чего просто вышел из квартиры, даже не попрощавшись.

Тётка, обнаружив, что осталась в одиночестве, поспешила последовать его примеру.

Я с грустью посмотрел на грязные следы на линолеуме и, вздохнув, сказал:

– Натоптали.

Мама нервно хихикнула, заискивающе глядя на дедушку.

– А не надо в следующий раз пускать в обуви в квартиру, – назидательно сказал он.

Однако же сам, не снимая чёрных туфель, прошёл в гостиную.

– Анна Владимировна? – позвал он оттуда. – Подойдите, пожалуйста! Нам надо поговорить.

Я вздохнул и направился было в сторону кухни, но дедушка остановил меня.

– Герман! Ты тоже, пожалуйста, подойди, тебя это касается напрямую, – добавил он.

Когда мы разместились вокруг старого круглого стола, дедушка положил на него толстую папку и достал какие-то документы.

– Ваш сын – уникально талантлив, – сказал дедушка, – можете посмотреть результаты тестирования по экспериментальной программе патриотического воспитания. Он нужен нам. Он нужен своей стране.

– Что… что это значит? – спросила мама. Она больше, к счастью, не плакала – наоборот, как-то приободрилась.

– Мы можем предложить ему место на специальном курсе для одарённых детей в Нахимовском училище. Само училище находится в Санкт-Петербурге.

– Но… – растерянно произнесла мама, потом задумалась на пару секунд и спросила: – Это ведь бесплатно, верно?

– Для курсантов – безусловно, – кивнул дедушка. – Более того: именно для этого курса вводится понятие «взрослого иждивенца». Если курсант происходит из неполной семьи.

– Что это значит? – прищурилась мама.

– Это значит, что вы, как единственный родитель и опекун ребёнка, получаете право на пенсию, – ответил дедушка. – Она небольшая, но вполне может быть хорошим подспорьем в хозяйстве.

Мама поглядела на меня с очень странным выражением на лице. Похожее у неё бывало, когда она за что-то несправедливо кричала на меня или наказывала, а потом, разобравшись в ситуации, понимала, что это было зря.

– Но… получается, я не смогу его часто видеть, да? – вздохнула она.

– Он будет приезжать на каникулы. Дважды в год, – ответил дедушка. – Плюс телефонные звонки и письма. В этом вас никто ограничивать не будет. Но с учётом распорядка дня в училище, разумеется.

Ещё один вздох.

– Мне… это сложное решение.

Дедушка положил сцепленные руки на стол.

– Анна Владимировна, – сказал он. – Вы ведь только что чуть не подписали документы, по которым ваш сын мог уехать в одно крайне неприятное якобы исправительное учреждение для проблемных детей. И с этим у вас сложностей не возникло.

– Они сказали, что это единственный способ избежать реального тюремного заключения, – на её глаза снова навернулись слёзы.

– А вы, конечно, им сразу поверили, – дедушка покачал головой. – К вашему сведению, это учреждение – похуже настоящей тюрьмы. Удивительно, что нечто подобное вообще существует в наше время… и, кстати, так, для информации. У следствия ничего не было на вашего сына. Совсем ничего, никакой доказательной базы, кроме слов нескольких отмороженных молодчиков. Но отец одного из них, известный в городе юрист и член бандитской группировки, хотел сатисфакции. Для этого он договорился со знакомым следователем об одолжении – немного подтасовать документы о возрасте и надавить на одинокую мать. Чтобы пацана отправили на расправу в нужное ему учреждение.

Мама всхлипнула.

– Ну-ну, что уж теперь… не стоит, – сказал дедушка спокойным тоном. – Уже всё в порядке. Так что рыдать определённо не нужно.

– Что… что мне нужно сделать? – спросила мама.

– Для начала – поговорить с сыном и спросить о его решении, – дедушка повернулся и подмигнул мне; я улыбнулся.

Мама поглядела на меня тем самым «извиняющимся» взглядом. Но теперь в нём было кое-что ещё. Надежда. Что вот теперь её жизнь, наконец, изменится. Что она избавится от «обузы» – как она сама иногда называла меня в минуты плохого настроения или после полбутылки вина, выпитого по какому-нибудь особенному поводу.

Я прикрыл глаза. Невольно в памяти всплыли те моменты, о которых я бы очень хотел забыть. «Ни один мужик с таким грязнулей не будет жить в одном доме!..» – Я случайно разлил варенье, когда мы сидели за столом с очередным «перспективным папой». «Я ради тебя своим личным счастьем пожертвовала! Мог бы и погулять подольше, когда действительно надо…» – Я пришёл домой, забыв, что мама просила побыть на улице хотя бы до восьми…

Злости не было. Даже обида куда-то улетучилась, когда я осознал: что вот именно сейчас всё поменяется. Что мы больше не будем с мамой жить под одной крышей, не будем одной семьёй… осталась только грусть.

Я тогда не имел ни малейшего понятия – действительно ли дедушка собирается меня устроить в Нахимовское или же просто хочет меня забрать под благовидным предлогом. Но был готов на любой вариант. Только бы больше никогда не видеть этот извиняющийся мамин взгляд.

– Герман, ты действительно хочешь поступить в военное? – срывающимся голосом спросила мама. Теперь она старалась не глядеть мне в глаза.

– Да, мам, – ответил я. – Очень сильно хочу.

Дедушка одобрительно кивнул.

– Хорошо, – сказала мама. – Тогда я подпишу все необходимые документы.

Тем же вечером я вышел из своего первого и последнего дома. Собираясь, я заметил, как удивительно мало, оказывается, у меня было своих вещей. Брюки, джинсы, рубашка. Несколько комплектов нижнего белья и носков. Зимняя куртка. Свитер на осень… ещё книги – но они как бы не совсем мои. Библиотека в нашем доме была общей.

Мама чмокнула меня на прощание в щёку и пожелала удачи. Попросила звонить почаще, хоть это и прозвучало фальшиво. Я хотел сказать, что люблю её – но слова вдруг застряли в горле.

В лифте дедушка неожиданно наклонился и крепко обнял меня, не говоря ни слова. И эти тёплые объятия задушили рвущиеся слёзы. Я лишь всхлипнул пару раз. И это прошло.

– Я действительно поступлю в Нахимовское? – решился спросить я, когда мы вышли на улицу.

– Ну… в какой-то степени, – загадочно ответил дедушка. – Юридически ты действительно будешь там учиться. Если вдруг кто-то надоумит твою маму организовать проверку – она получит любые подтверждения. Но на самом деле у меня на тебя другие планы.

– Какие? – тут же переспросил я.

– Помочь тебе уцелеть, чтобы смог стать настоящим ценителем, – улыбнулся дедушка. – Это начальный период, он самый опасный. Без наставника пройти его очень сложно. Вот поэтому я и появился в твоей жизни, – он подмигнул мне.

Несколько секунд я переваривал полученную информацию. Значит, военного училища не будет. Пожалуй, это хорошо: никогда не любил военных, армию и всё, что с этим связано.

– Куда мы теперь? – спросил я. – Снова в гостиницу? Или к вам домой?

– У ценителей не бывает дома, – улыбнувшись, ответил дедушка. – Мы слишком много путешествуем.

После того вечера я ни разу не возвращался в наш старый дом. Да и некуда стало возвращаться – мама продала квартиру, когда выходила замуж, всего через пару лет. Меня даже приглашали на свадьбу – но я решил не ехать, сославшись на «учебную командировку».

Её новый муж вроде бы оказался человеком обеспеченным, и всё у неё стало хорошо. Спустя некоторое время они завели детей – двух дочерей. Когда те были маленькими, мама пару раз присылала мне фотографии на электронную почту.

Дедушка сразу сказал, что ценителю лучше держаться подальше от любых родственников и не заводить близких связей. Во-первых, так безопаснее: меньше уязвимостей, через которые можно надавить. А во-вторых, так легче – ведь, как правило, мы живём довольно долго. Каково это, оставаться молодым, наблюдая со стороны, как стареют и умирают собственные дети?..

И всё же я долго пытался найти хоть какую-то информацию о своём отце. По мере роста возможностей, мои поиски становились всё более серьёзными – но каждый раз не приносили никакого результата. Постепенно я смирился с этим. Дедушка помог. Нет, он не запрещал мне искать отца, он вообще ничего не запрещал. Просто постепенно открывал передо мной новые горизонты, на фоне которых какие-то детали прошлой жизни становились всё менее значимыми.

Лишь где-то в самой глубине души остался едва тлеющий огонёк безумной надежды. Со временем я понял, что этот огонёк – просто часть моего существа, часть сложной конструкции внутреннего мира, благодаря которой я могу видеть настоящие вещи.

И всё же родство душ может быть важнее родства по крови. Нет, дедушка никогда не называл нас семьёй. Говорил, что мы выше этого. Воспитывал мою самостоятельность – и преуспел в этом.

Выполнение его просьб никогда не было обязательным. И несколько раз я ему отказывал – например, когда не стал выкупать настоящую вещь на колдовском рынке в Бамако, сделанную из части человеческого тела.

Я не стал отказываться от встречи с высокопоставленным посвящённым после инцидента с его охраной вовсе не потому, что об этом меня попросил наставник. Просто мне самому было любопытно поглядеть на этого посвящённого. Понять его интересы. И, конечно, дедушка знал об этом, планируя всю комбинацию.

Глава 6

Деньги давно перестали быть универсальным эквивалентом. Обладание определённой суммой в уважаемой мировой валюте или даже в крипте вовсе не означает, что вы сможете приобрести какое-либо имущество и свободно им распорядиться. Особенно это касается дорогих вещей и активов.

Вас могут ограничить в правах просто из-за страны происхождения. Или из-за того, что один из ваших бизнесов вошёл в противоречие с интересами какого-либо политического клана.

Так что возможность приобретать, обладать и распоряжаться дорогим имуществом – это комбинация финансовых, политических и общественных качеств. Имея деньги, но не имея политической возможности обеспечивать контроль над приобретаемым активом, инвестор рискует потерять и деньги, и сам актив. Владелец одного известного мессенджера не даст соврать – и это только из недавних примеров.

Поэтому ценители принимают в оплату далеко не только деньги. Информация, политическое покровительство, определённые лоббистские действия – всё это может быть платой за настоящую вещь.

И когда я узнал, кто именно интересуется моим складом, у меня не осталось сомнений, что деньги в качестве оплаты я обсуждать даже не буду. Не той высоты полёта эта птица.

Он опоздал на пятнадцать минут. Впрочем, я знал, что он имеет обыкновение опаздывать, поэтому вышел на парковку своего склада только тогда, когда увидел его кортеж на подъездной дороге.

Три «Ауруса» выстроились в ряд напротив распахнутых ворот. Ещё четыре автомобиля оставались здесь со вчерашнего вечера, вместе с охранниками и снайперами.