На севере Ирана мидяне успешно расширили свою территорию благодаря военной доблести, но на юге персы столкнулись с совершенно иной ситуацией. Когда они обосновались в районе Парса между 1200 и 1000 гг. до н. э., то столкнулись с эламитами, которые были известны им как уджа, или худжа. На момент прихода персов большая часть Парса была населена эламитами. Это могло бы привести к столкновению, но о военном противостоянии речи не шло. Между двумя народами установился длительный период мирного и взаимовыгодного сосуществования, подтверждением чему служит все больше археологических находок. Особенно показательны богатые находки из элитной поздненовоэламской гробницы в Арджане (около 650–630 гг. до н. э.), расположенной в окрестностях современного Бехбахана, на восточной границе провинции Хузестан.

Гробница была найдена в 1982 г. Внутри нее археологи раскопали ряд уникальных художественных шедевров высочайшего качества. В ней обнаружили золотые и серебряные чаши и мензурки, браслеты, изящный кинжал, церемониальное кольцо, канделябр и даже ткани из хлопка (первые, найденные на Ближнем Востоке), украшенные изящными золотыми аппликациями. Стилистически предметы демонстрируют ассирийское и финикийское художественное влияние, но ясно, что все изделия были созданы в одной и той же местной мастерской и подтверждают существование «арджанской школы» мастеров, которые несли в себе наследие древней эламской цивилизации, смешиваясь с персидским населением, недавно пришедшим к оседлости.

Особенно прочная культурная связь между персидскими племенами и эламитами возникла в регионе Элама под названием Аншан. Его центр приходился на место современного Талли-Мальяна, расположенного в 47 км к северу от Шираза и в 43 км к западу от Персеполя на равнине Рамджерд. Аншан частично совпадал с территорией расселения персидских племен. Два региона оказались настолько взаимосвязаны, что в источниках Аншан и Парса могут трактоваться как синонимы. Имеющиеся данные свидетельствуют, что персидские поселенцы основали в Аншане важный политический центр под властью хана по имени Теисп, о котором мы не знаем ничего, кроме того, что он носил иранское имя (Чишпиш) и был царем Аншана и потому позднее считался прародителем Аншанской династии, или династии Теиспидов. Будучи ханами Аншана, ранние персидские правители испытали на себе культурное влияние искушенных эламитов, и в VII – начале VI в. до н. э. между Эламом и южным Ираном возникла геополитическая взаимозависимость. Не может быть сомнений в том, что эламиты являются «недостающим звеном» идеологической эволюции Персии, того пути, по которому персы развивались как отдельная культура. Персы были истинными наследниками эламитов.

Датируемая концом 640-х гг. до н. э. ассирийская надпись, в которой рассказывается о разрушении Суз ассирийским царем Ашшурбанипалом, упоминает персидского царя по имени Кураш. Путем хронологического сопоставления в нем можно узнать Кира I из Аншана – дедушку Кира Великого, знаменитого основателя Персидской империи. Ассирийский царь утверждал, что «Кир [I], царь Персии, услышал о моей силе, узнал о моем могуществе… Он умолял мое величество».

Чтобы выслужиться перед Ашшурбанипалом, Кир отправил своего сына Арукку в Ниневию в качестве доказательства повиновения Ассирии. Арукку провел несколько лет, живя в качестве царского заложника – «гостя царя» – в Ассирии, вдали от дома. Такова была распространенная форма «царского обмена» на всем древнем Ближнем Востоке. Эта система была призвана сделать вассальные государства более лояльными к центральной власти. Предполагалось, что, обучившись обычаям Ассирии, царевич Арукку сможет благополучно вернуться домой в Персию полностью ассиризированным и станет править как верный вассал своего ассирийского господина. Однако больше об Арукку никаких сведений нет, и если он и получил ассирийское образование, то в Персии оно не сыграло роли. Вероятно, царевич умер в Ниневии.

В период около 650–610 гг. до н. э. Кир I был одновременно и царем Аншана, и правителем, или ханом, племени пасаргадов. Наряду с Киром было несколько племенных вождей, носивших титул «Хшаятия Парсайи», «царь Персии», но, судя по надписи Ашшурбанипала, которая, по-видимому, признает Кира единственным царем Персии, ассирийцы ошибочно истолковали этот титул как означающий суверенитет над всей территорией Персии. Геродот оказался ближе к действительности, поскольку, даже будучи сторонним наблюдателем, понимал, что кочевое население Ирана представляло собой огромную и сложную сеть племен. Он отметил, что в Персии было три основных племени (греческое genea): пасаргады (древнеперс. «патрагада» – «Владеющие тяжелыми дубинами»), маспии (древнеперс. «ма-аспа» – «С лошадьми») и марафии (древнеперс. «ма-арафа» – «С колесницами»). Он также отмечал, что «из всех племен пасаргады являются наиболее значительными, поскольку они содержат клан [фратрию]… из которого происходят… цари». Хотя Геродот использовал греческие слова для обозначения групп и иерархий племен, в его терминологии можно распознать подлинно иранскую социальную структуру.

Все иранские племена опирались на норму патрилинейной семьи (древнеперс. «таума»). Группа семей составляла клан (древнеперс. «вит»; это слово также можно перевести как «домохозяйство» или «династия»), кланы были объединены в племя (древнеиран. «занту»), которое определялось как генеалогически (посредством кровного родства), так и пространственно (через приобретение земли). Каждое племя и каждый клан имели собственную территорию под руководством племенного хана (древнеиран. «зантупати»), например, такого как Кир I.

Поразительная миниатюрная цилиндрическая печать, отпечаток которой можно увидеть на глиняной табличке, найденной в Персеполе, четко вписывает Кира I в исторический контекст. На печати имеется уникальная надпись, сделанная эламской клинописью: «Куруш из Аншана, сын Чишпиша». В центре сцены – Кир I, наездник, вздымающий копье и проезжающий на коне по телам двух врагов, распростертых на земле. Третий противник, стоящий перед Киром, пронзен копьем и убит. Кир I видел себя выносливым конным воином.

Рис. 1. Кир I из Аншана одерживает победу над врагами. Оттиск печати

К сожалению, мы почти ничего не знаем о Камбисе I, сыне Кира I, хотя он тоже был царем Аншана и ханом пасаргадов (ок. 600–559 гг. до н. э.). Никаких прижизненных упоминаний о нем не существует. Он появляется лишь в более поздних надписях, относящихся к правлению его сына Кира Великого. В одной из таких надписей, обнаруженных в Уре в Южной Месопотамии, Кир Великий утверждал, что он был «сыном Камбиса, царя земли Аншан», в то время как на строительных кирпичах из Урука было выбито утверждение, что Кир был «сыном Камбиса, могущественного царя».

Его правление ознаменовалось ростом напряженности в отношениях между Персией и Мидией, поскольку Астиаг Мидийский начал агрессивную политику захвата земель, принадлежавших Персии и Вавилонии.

Мидяне вторглись в Персию при Киаксаре, когда в 620-х гг. до н. э. тот пытался заключить племенные союзы, готовясь к кампании против Ассирии. Однажды появившись в Персии, мидяне по-настоящему никогда оттуда не уходили. Военные успехи давали им основание чувствовать себя достаточно могущественными, чтобы взимать дань со своих персидских соседей, а также с гирканцев, саков и парфян. С этого момента персы были вынуждены признать превосходство мидян. При Астиаге Мидийском кампании по захвату земель привели к тому, что мидяне вторглись на север Сирии (в районе современной сирийско-турецкой границы) – регион, который был частью Вавилонской империи, и взяли под контроль религиозные центры Арбелу (Эрбиль) и Харран. Мидяне разрушили святилища и депортировали сотни пленных. Стела, обнаруженная в Вавилоне, передает подробности разрушений, которые они произвели:

«Царь Мидии, ничего не боясь, разрушил храмы всех богов… и города со святилищами на территории Аккада… он уничтожил все их культы до единого, опустошив, подобно наводнению, места поклонения им. Царь Вавилона, для которого святотатство является мерзостью, не поднимал руку ни на один из культов богов, но оставлял свои волосы нечесаными и спал на земле».

Вавилонский царь Навуходоносор погрузился в церемониальный траур в связи с уничтожением святынь. В ответ на разрушительные действия и для того, чтобы помешать мидянам проникнуть вглубь Месопотамии, вавилоняне построили стену – на отдельных участках высотой около 30 метров – между реками Тигр и Евфрат. Это было осязаемым выражением состояния холодной войны между двумя государствами.

Находясь в Иерусалиме и ощущая угрозу вавилонского вторжения, пророк Иеремия не без ликования представлял себе неизбежное падение Вавилона от рук безжалостных мидян. Он провозгласил предупреждение Месопотамии:

«Вот, идет народ от севера, и народ великий… держат в руках лук и копье; они жестоки и немилосердны; голос их шумен, как море; несутся на конях, выстроились как один человек, чтобы сразиться с тобою, Вавилон. Услышал царь Вавилонский весть о них, и руки у него опустились… От шума взятия Вавилона потрясется земля, и вопль будет слышен между народами… Так говорит Господь: вот, Я подниму на Вавилон и на живущих среди него противников Моих. И пошлю на Вавилон веятелей, и развеют его, и опустошат землю его; ибо в день бедствия нападут на него со всех сторон».

Все выглядело так, точно война между Астиагом Мидийским и Навуходоносором была неизбежна. Оба правителя признавали, что война – дорогостоящее дело, но казна Вавилона была полна трофеями, взятыми в Ассирии, а ресурсы Мидии только что значительно пополнились за счет добычи из Харрана и Арбелы. Астиаг продолжал настаивать на том, чтобы его подчиненные предоставляли ему людей и финансы. Оказать поддержку была вынуждена и Персия, хотя Астиаг быстро осознал, что к царю Аншана, учитывая его связь с Эламом и эламские позиции в Нижней Месопотамии, стоило относиться иначе – более почтительно, чем к прочим. С этой целью около 598 г. до н. э. Астиаг отдал в жены Камбису I Аншанскому, племенному вождю, одну из своих дочерей, царевну Мандану. Благодаря этому браку Астиаг и Камбис заключили договор о взаимной верности. Наибольшую выгоду получил Камбис: его семейная связь с царем Мидии давала ему определенную власть над другими персидскими вождями. По сути, после свадьбы с Манданой Камбис стал primus inter pares^[4] среди могущественных ханов.

«Вот он грядет, украшенный венком»^[5]

Царевич Кир, которому суждено было стать Киром Великим, сын Камбиса I Аншанского и Манданы Мидийской, родился между 600 и 590 гг. до н. э. Мы не можем быть уверены ни в дате, ни даже в месте его рождения. Не существует никаких исторических записей о его детстве, юности или восхождении к власти, хотя, безусловно, спустя годы, десятилетия и столетия после его смерти появились сотни легенд о его рождении и младенчестве. Классические писатели утверждали, что каждому персидскому мальчику рассказывали историю рождения Кира и то, как он сражался против мидян. Но с точки зрения неопровержимых исторических фактов источники о ранних годах его жизни отсутствуют. Что, однако, можно сказать с некоторым основанием, так это то, что при рождении младенец Кир был наследником трона Аншана, к нему должна была перейти власть над пасаргадами, самым могущественным из персидских племен. По линии матери он также был наследником постоянно расширяющегося Мидийского царства Астиага.

Юный царевич Кир был светом очей своей матери. Именно Мандана вырастила его в палатках, отведенных женщинам и младенцам племени. Первые пять лет жизни Кир провел рядом с Манданой, и она заботилась о каждой его потребности, поскольку, как и все женщины племени, пряла шерсть, ткала полотно, взбивала молоко и пекла хлеб (на раннем этапе истории Персии царицы не были освобождены от физического труда, хотя со временем это изменилось).

До шестилетнего возраста персидские мальчики воспитывались среди женщин и девочек, почти не видели своих отцов и были лишены компании других взрослых мужчин, поэтому сильная связь, возникавшая между матерями и сыновьями, становилась определяющей чертой их последующей взрослой жизни. В обществах, где ценилась гендерная сегрегация, сыновья, как правило, заполняли пустоты в жизни своих матерей: их мужья отсутствовали физически или эмоционально, будучи заняты своими делами. Персидские женщины растили сыновей на замену обожаемым ими мужчинам и, как следствие, очень сильно привязывались к ним.