– Секундочку, прошу прощения… – Он улыбнулся – хотелось бы думать, не только из вежливости – и начал набирать текст. Я молча смотрела, как его пальцы порхают над экраном. – Это один мой приятель. Отучился в Калифорнийском и теперь воображает о себе невесть что.

– Я тоже!

Крейг явно не понял.

– Тоже окончила Университет Южной Калифорнии. Помните?

Крейг смотрел на меня с глубоким недоумением. Я предприняла еще одну попытку.

– Ведь мы с вами уже сталкивались…

Недоумение на его лице усугубилось; тут я сообразила, что слово «сталкивались» звучит довольно-таки двусмысленно.

– Два года назад. У меня машина заглохла прямо на парковке, а вы помогли ее завести.

В тот вечер я допоздна задержалась на работе, к тому же у меня разрядился телефон. Я думала, что уезжаю последней, но тут подрулил Крейг на своем грузовичке и спросил, не нужна ли помощь. Так он стал моим рыцарем на белом «Форде».

Мог бы поручить меня кому-нибудь из своих подчиненных, только вместо этого помог сам. Спросил, где я училась, и я ответила: в Калифорнийском – у них отличная программа косметической химии. Крейг отпустил шуточку про символ университета, честно говоря, несмешную и не совсем приличную; но он меня выручил, так что я сочла себя обязанной засмеяться. Потом мы обменялись еще парой реплик… и, в общем, к концу разговора я уже втрескалась по уши.

– Ах да, точно! – ответил Крейг.

И по лицу, и по тону было очевидно, что он совершенно этого не помнит. Те несколько минут на парковке перевернули мою жизнь, а он тут же об этом забыл!

Сердце болезненно сжалось; я ощутила, что нетвердо держусь на ногах, и оперлась о подоконник.

Телефон Крейга снова пробудился – на этот раз запищал. Он взглянул на экран.

– Мне пора идти. Нужно кое-кого встретить. Хорошо бы не заблудиться, а то хозяева, похоже, экономят на уличном освещении!

Надо было молчать. И без того я выставила себя дурой. Но так уж я устроена: если начала позориться – не остановлюсь, пока не долечу до самого дна.

– Да осветит вам дорогу свет Эарендила!

Крейг смерил меня взглядом, очень хорошо мне знакомым. Сколько раз в жизни, у самых разных людей, я встречала такой взгляд! Мне хотелось себя пнуть, и посильнее; но даже сейчас я не смогла заткнуться.

– Ну, знаете, это свет, который продолжает светить во тьме, когда иссякают все иные источники…

Но он уже шел прочь, бросив через плечо «пока». М-да… вот и потанцевали. Когда я наконец научусь не грузить «Властелином колец» людей, которые понятия не имеют, что это такое?

В нескольких моих воображаемых сценариях оказывалось, что Крейг любит фильмы Джексона так же сильно, как я. По крайней мере, я надеялась, что он хотя бы их смотрел!

Однако все пошло не так. И теперь я стояла, дрожа от холода, пробирающегося под тонкое платье, и пыталась понять, что же делать дальше.

Прошло несколько минут, а я ничего не придумала – и наконец решила вернуться в зал. Когда я вошла, кто-то стучал по микрофону диджея, требуя тишины. Это оказался Крейг.

А рядом с ним девушка с такой внешностью, словно ее нарисовал подросток на пике полового созревания: само совершенство! Ослепительная блондинка; грудь, бедра, сияющая кожа, белоснежные зубы – все при ней.

Крейг обнимал ее за плечи. Вдвоем они смотрелись как Кен и Барби.

Сердце у меня ухнуло куда-то в район коленей.

– Прошу прощения! – громко объявил Крейг. – Минуточку внимания!

Гул голосов постепенно затих.

– Благодарю вас! Много времени не займу. Поскольку обе наши семьи здесь и служащие нашей компании для меня как вторая семья, просто хочу, чтобы все знали: я попросил Лейтон стать моей женой, и она ответила «да»!

Весь зал взорвался приветственными криками и аплодисментами. Я стояла, словно приросла к земле.

Крейг обручен.

Обручен.

Мимо прошла все та же официантка, теперь с целой открытой бутылкой шампанского.

– Можно мне? – попросила я.

Она взглянула на меня с состраданием и протянула шампанское. Я бросилась вон из зала в ближайший туалет, там плюхнулась на пол у дальней стены и сделала большой глоток прямо из бутылки.

Крейг обручен! Я опоздала. Ну не смешно ли? Приперлась, как дура, в этом идиотском платье – вообразила, что, увидев меня, он тут же падет к моим ногам и дальше мы будем жить долго и счастливо…

Тут брызнули слезы – и я немедленно обнаружила, что тушь у Каталины вовсе не водостойкая. Не слезостойкая, во всяком случае. Хотя, наверное, Каталина не предполагала, что пользовательница попытается вывести всю жидкость из организма через слезные железы. Надо будет завтра ей сказать, чтобы увеличила долю диметикон-кополиола – тогда тушь станет более устойчивой к воздействию влаги…

Вот только с Каталиной я завтра не увижусь.

Я сняла очки, положила их на колени и разревелась от души. Рыдала и отхлебывала из бутылки, отхлебывала и рыдала, пока не осознала, что напилась вдрызг.

Еще один пункт в длинном списке сегодняшних дурацких поступков. Как я теперь попаду домой? Вызывать такси мне не по карману. Попробовала набрать Каталину – но что-то случилось с телефоном, никак не удавалось попасть по нужным клавишам. О том, чтобы позвонить бабушке и дедушке, не могло быть и речи.

Тут открылась дверь, и надо мной послышался мужской голос:

– С вами все в порядке?

Что за тупой вопрос!

– А к-как вы думаете? – всхлипнула я.

Наступило молчание. Собеседника я не видела: все поле зрения заволакивали слезы пополам с тушью, да к тому же я была без очков.

– А вы в курсе, что сидите в мужском туалете? – поинтересовался он наконец.

– Что? Это мужской?

– Писсуары вас ни на какие мысли не наводят?

Не видела я никаких писсуаров! Ничего не видела и не замечала, кроме того, что любовь всей моей жизни женится на другой.

– Не видела писсуаров. Я вообще п-пьяная, – грустно сообщила я.

– Это я заметил. Лишний бокал?

– Не-а. Лишняя б-бутылка.

Он помолчал немного, потом спросил:

– Хотите, дверь посторожу?

– П-посторожите дверь? – переспросила я, отчаянно стараясь проморгаться. – З-зачем? Она не убежит.

Снова короткое молчание.

– Могу постоять у дверей и последить, чтобы никто сюда не заходил. Чтобы вы могли спокойно… спокойно поплакать.

– Я не хочу оставаться одна! – всхлипнула я.

И вдруг поняла, что это правда. Обычно предпочитаю уединение, но только не сейчас. Позвонить Каталине не выходит: не могу набрать номер; да и что она ответит? «Я же тебе говорила!» – и так двадцать раз. Бабуля скажет, что я ее разочаровываю и что нельзя жить ради мужчин (хотя я и не живу ради мужчин). А дедуля протянет мне Джоди Хвостер и скажет: «Взгляни, какая красотка! Какие перышки! Ну же, погладь ее!» – только это не поможет.

– Выходит, совсем не с кем поделиться? – негромко спросил он.

Так я поняла, что все это выпалила вслух, а не подумала про себя, как собиралась.

– Н-не с кем. Они все меня любят, но… мне просто надо рассказать кому-нибудь, кто не станет осуждать ни его, ни меня.

Еще одна пауза.

– Говорят, изливать душу лучше всего незнакомцам. Может, поделитесь со мной?

– П-присаживайтесь, – любезно пригласила я, похлопав по кафельной плитке рядом с собой.

И тут же отдернула руку и в ужасе уставилась на свою ладонь. Господи, это же общественный туалет! Когда доберусь до дома, платье придется сжечь.

Вместо того чтобы сесть рядом, он открыл дверь в ближайшую кабинку, что-то оттуда взял – и секунду спустя вложил мне в руку рулон туалетной бумаги. Я несколько раз высморкалась, потом принялась стирать остатки туши, представляя себе, как кошмарно сейчас выгляжу.

Он сел на пол рядом со мной; тут я заметила, что от него пахнет… хорошо пахнет.

Только сейчас мне пришло в голову: а кто он, собственно, такой? Хорошо бы какой-нибудь добрый старенький дедушка! «Пусть тебе будет шестьдесят, пожалуйста, пусть тебе будет шестьдесят!» – мысленно взмолилась я, продолжая вытирать тушь.

Наконец я проморгалась и надела очки. Сфокусировать взгляд удалось не сразу… Нет! Этому незнакомцу точно не шестьдесят. Все намного, намного хуже: он молод, широкоплеч и – это самое страшное – определенно хорош собой.

– П-почему у вас такое симметричное лицо? – спросила я дрожащим голосом.

Волосы у него были темные – в тусклом искусственном свете не понятно, брюнет или темный шатен. Высокие скулы, подбородок, которым можно резать затвердевший силикон. Темные глаза. Совершенный образчик рода мужского.

– Прошу прощения? – недоуменно откликнулся он.

– С-симметричное! – повторила я громче, словно он не расслышал. – Неужели вам н-никогда не говорили?

– Ах, симметричное! Теперь понял. Ну да, каждый день это слышу, – ответил он с самым серьезным видом.

– П-правда?

– Нет.

Я фыркнула.

– И очень зря! Зря вам никто этого не говорит. Вы недо… не-до-пустимо красивый!

Хоть я и напилась почти до потери сознания, но такую внешность не могла не заметить! Хотя… может быть, он только с пьяных глаз кажется красавцем. Может, трезвая я бы на него и не взглянула. Как ни трудно в это поверить.

– Вас нужно изучать и к-к… ик… клонировать. Много-много клонов. Рота. Или полк.

– И что вы станете делать с этой армией клонов?

– Только не отдавать П-приказ Шестьдесят Шесть и не уничтожать джедаев, это уж точно!

Он улыбнулся – такой белозубой улыбкой, какую мне приходилось видеть лишь в рекламе зубной пасты – и я поняла, что ему действительно смешно. Странное чувство: как будто тебя наконец заметили. До сих пор мои шутки понимала только Каталина.

Но эта улыбка… было в ней что-то чертовски знакомое!

А в следующий миг я его узнала.

– Лох-Несский Принц! – ахнула я.

– Похоже, вы пьянее, чем я думал, – обеспокоенно заметил он.

Я схватила его за отворот пиджака. Та часть моего мозга, что была еще способна воспринимать окружающее, отметила, что пиджак симпатичный, похоже, дорогой, и безупречно сидит на статной широкоплечей фигуре.

– Вы д-директор компании! Ходят слухи, что вы существуете, но н-никто никогда вас не видел. Вы как мисическое… – Нет, что-то не так! – Михическое… – Тоже не то. Наконец мне удалось выговорить: – Ми-фи-ческое чудовище. А Принц – потому что лицо такое… сим-метричное. А на самом деле вы Марк-как-то-там.

– Марко, – поправил он. – Рад с вами познакомиться.

И протянул руку – широкую ладонь с длинными, неожиданно изящными пальцами. Приятно, должно быть, пожимать такую ладонь… Едва подумав об этом, я сказала со смешком:

– Ой, нет, спасибо, не надо!

Не хочу даже в мыслях изменять Крейгу… «Крейгу, который женится на другой, – напомнило мне разбитое сердце. – Так что можешь ручкаться с кем угодно».

Он убрал руку, и я ощутила укол разочарования.

– А вы?

– Я… н-напилась… – сообщила я, но потом сообразила, о чем он спрашивает. – А-а. Я Анна. Уменьшительное от «Анастасия».

Не знаю, зачем я ему это сказала? Обычно никому не представляюсь полным именем.

– В честь русской царевны?

Меня удивило, что он об этом спросил. Как будто заглянул мне в мозг, в мое прошлое, и выбрал единственно правильный вопрос.

– Мама всем объясняла, что так меня назвала из любви к русской литературе. Она работала в библиотеке. Но это неправда. Она дала мне имя в честь любимого бренда косметики.

– Вот как? Что ж, повезло, что не «Руби Роуз» и не «Мэйбеллин»!

Брови у меня взлетели вверх. Крейг не отличает румяна от туши – а этот парень, смотри-ка, вспоминает бренды 1990-х с такой легкостью, словно учил их в школе!

Тут я снова испугалась, что изменяю Крейгу, и махнула рукой, прогоняя эту неуместную мысль.

– Вы после корпоратива собирались на карнавал? – спросил он.

Что за странный вопрос? Какие сейчас карнавалы: Хеллоуин давно позади, даже Новый год уже прошел.

– Нет, просто это мое единственное платье. Знаю, выглядит п-паршиво.

– А скрепки на рукавах зачем?

Я прикрыла ладонью скрепки на ближайшем к нему рукаве.