На одиннадцати предыдущих встречах я вела себя как того от меня ждали: решительно вдавалась в мельчайшие подробности истории маленькой Темплтон, мило отвечала читателям, желавшим заполучить мой автограф на своих экземплярах, вела душевные беседы с владельцами книжных магазинов, сколотивших целое состояние на покупке десяток тысяч книг, которые красовались на витринах и полках с бестселлерами по всей стране. Роман стал самой продаваемой книгой Соединенных Штатов, но этот успех не доставил мне ни малейшей радости. Я не была готова к нему и никогда к этому не стремилась. «Снежная девочка» превратилась в расследование, за которое взялась половина планеты, в тайну целого поколения, жаждущего знать, что случилось с Кирой, что с ней стало потом и, самое главное, страдала ли она. Но боль, которой я наполнила каждое слово романа, была моей собственной болью. Наверное, именно поэтому каждая из двенадцати встреч собирала полные залы.

Нет ничего привлекательнее чужих страданий. От них невозможно оторвать взгляда. Слезы поглощают нас, драма завладевает нашей душой, и прессе это прекрасно известно. На последнюю встречу пришло столько людей, что я даже не заметила, кто оставил на столе рядом с кучей других подарков этот конверт.

Взяв его в руки, я подумала, что это, должно быть, любовное письмо. Какой-то влюбленный фанат слишком увлекся своими фантазиями и пришел к заключению, что написанное в книге явно показывает, что я – идеальная для него пара, с которой ему суждено провести остаток жизни. Сложно придумать что-то более неправдоподобное. Я не могла ужиться даже сама с собой. Кому, как не мне, это знать. Это был обычный коричневый конверт, на котором неровным почерком было написано: «Хочешь поиграть?» Продавщица, помогавшая мне складывать подарки и письма в пакет, тут же подбросила мысль о его романтическом содержании:

– Наверняка одно из этих эротических посланий. Открывайте, посмеемся.

Я не могла вспомнить, кто оставил мне конверт, хотя, по правде говоря, не особо всматривалась в лица. Вокруг стола толпилось несколько десятков людей: они фотографировались и болтали, пока я сосредоточенно подписывала книгу за книгой, внутренне благодаря каждого за поддержку.

Однако от этого конверта веяло каким-то странным ощущением, будто вместе с ним на фоне заиграла мелодия трагического финала. Кривые буквы «Хочешь поиграть?» передавали тот беспорядок, который эти слова уже успели посеять в моей душе.

– Может быть, это сумасшедший поклонник. Говорят, у всех писателей они есть, – шутливо добавила хозяйка магазина.

– Наверняка, – серьезно ответила я.

На самом деле эти два простых слова, казалось, могут поднять на воздух всю мою жизнь. Что-то внутри меня не хотело в это верить и всеми силами желало найти внутри нечто хорошее. Во время презентации меня окружало столько восхищенных взглядов и столько добрых слов, что моя разбитая душа с жаром уцепилась за этот свет, который, похоже, уравновесил увязший во тьме мир.

Я открыла конверт и просунула пальцы внутрь. На ощупь в нем не было ничего опасного, лишь холодная, мягкая бумага. Но когда я достала ее, то увидела нечто, что заставило меня похолодеть от ужаса. Это был темный, смазанный полароидный снимок, сделанный, по-видимому, внутри какого-то фургона. С фотографии на меня смотрела светловолосая девочка с кляпом во рту. Снизу на белом фоне тем же кривым почерком было написано: «Джина Пебблз, 2002».

Пальцы все еще дрожали, когда я, стоя посреди улицы со снимком в руках, всматривалась в лица прохожих, пытаясь узнать кого-нибудь с автограф-сессии. Как и всегда, в самые ужасные моменты жизни шел дождь, обернувший все мои старания в пыль. Капли падали с неба, словно слезы. Два десятка зонтиков выстроились стеной по обе стороны тротуара, и я вдруг снова почувствовала себя невероятно одинокой, несмотря на то, что вокруг было полно людей.

Сложно ощущать кого-то рядом с собой, когда целый мир идет мимо с гордо поднятой головой, не замечая тех, кто, как я, завяз в своих кошмарах.

– Что такое, Мирен? – послышался позади далекий голос моего издателя Марты Уайли.

Я не ответила.

Вдалеке я различила фигуру мужчины, шедшего рядом с девочкой в красном пальто. Я вспомнила эту девочку. Несколько минут назад она стояла передо мной в книжном магазине, обращаясь со словами, которые до сих пор звучали у меня в голове:

– Когда я вырасту, я хочу быть как вы и искать потерявшихся детей.

Я побежала за ними, уворачиваясь от прохожих, их мокрых пальто и курток. Дождь проходил сквозь свитер, и мокрое пятно на плечах становилось все шире, будто капли были маленькими снежинками, которые таяли на моей коже.

– Подождите! – крикнула я.

Несколько прохожих на секунду обернулись, но, поняв, что их это не касается, тут же пошли дальше своей дорогой. Вам знакомо это чувство? Ощущение, словно плывешь в море безразличия? Если б я кричала о помощи, реакция была бы такой же. Каждый идет по своему собственному аду, и не многие осмеливаются попытаться потушить чужой.

Вдруг я увидела, как они остановились на углу, укрывшись под черным зонтом, пока к ним подъезжало такси.

– Это вы оставили?! – закричала я, задыхаясь от бега, когда мне наконец удалось их догнать.

Девочка испуганно повернулась ко мне. Мужчина, очевидно ее отец, настороженно глянул на меня.

– Что такое? – встревоженно спросил он, крепче прижимая к себе дочь.

Дверь такси была открыта. Они уже сложили зонтик, чтобы сесть, и сейчас стояли под дождем, ожидая моего ответа. Они смотрели на меня с беспокойством в глазах, явно растерянные. Восхищенный взгляд девочки во время презентации исчез без следа и превратился во что-то, чем я явно не могла гордиться.

– Это вы оставили?..

Вопрос уже, казалось, разрешился сам собой, и я решила не продолжать.

– То есть…

Я думала, как выкрутиться, пока мои тело и надежда тонули под дождем.

– Малышка оставила свой приз как самому уникальному гостю автограф-сессии, – произнесла я, пытаясь успокоить девочку. Ей было лет восемь или девять. – Ты оставила это, – добавила я, вытаскивая из кармана ручку, которой подписывала книги.

Ее отец озадаченно посмотрел на меня. Кажется, он понял, что меня что-то мучило. Мне не нравилось быть такой прозрачной для других, но иногда было трудно сдерживать то, кем я была на самом деле. Отец и дочка молча сели в такси. По глазам мужчины я поняла, что он хотел сказать: «Ну ты и чудачка».

Он закрыл дверь и назвал водителю адрес.

– Возьми ручку, малышка, – настаивала я через окно машины. Я понимала, что страх в ее глазах был вызван разочарованием во мне. – Это тебе. Когда-нибудь ты станешь великой журналисткой.

Девочка молча протянула руку и обхватила подарок тоненькими пальчиками.

– Простите, но нам надо ехать. Это была не лучшая идея, – сказал отец.

Я убрала руку, и такси поехало на север. Его красные огни смешались со светом от других машин и исчезли, как и моя надежда найти выход. Несмотря на то, что на моем теле было всего несколько мелких шрамов на спине, мне казалось, что оно разваливается на куски.

Голос Марты Уайли ножом пронзил меня сзади. Она приблизилась и раскрыла свой зеленый зонт.

– Ты что, с ума сошла, Мирен? Ты не можешь вести себя подобным образом перед менеджерами книжных магазинов, понятно? И уж тем более преследовать читателей. Как тебе это в голову пришло? Это недопустимо. Тебе следовало бы…

– Да… Прости, – сказала я, пытаясь успокоить Марту. – Все эта фотография…

– Мне все равно, почему это произошло, но я рада, что ты сожалеешь. Я не потерплю еще одной такой выходки, Мирен. Я могу смириться с твоей стеснительностью, и я действительно ценю, что на презентациях ты изо всех сил стараешься выйти… из своей зоны комфорта. Но мне нужно, чтобы ты продавала книги. А это зависит от твоего образа. Ты не должна вести себя как истеричка. Или помешанная. Завтра у нас два интервью, одно из них в программе «Доброе утро, Америка». Тебе нужно быть… повеселее. Завтра я хочу видеть тебя смеющейся и отпускающей шутки.

– Интервью? – удивилась я. – Но я… Мне нужно возвращаться в редакцию.

– В редакцию? Мы продаем книг больше, чем когда-либо, Мирен. Мы не можем допустить, чтобы эта золотая жила иссякла.

– Согласно договору, у меня двенадцать презентаций. Это была последняя.

– Последняя? Ты с ума сошла? Должно быть, так, потому что другого объяснения я не вижу. Этот пункт прописывается в каждом договоре, просто чтобы вовлечь автора в рекламную кампанию, но… Чем больше презентаций и чем больше выступлений на телевидении, тем больше книг будет продано. В договоре также прописано, что автор обязуется участвовать во всех маркетинговых программах, организованных издательством для увеличения продаж в течение года после публикации. Книга только что вышла из печати. Это успех. Все говорят о ней. И все хотят видеть тебя.

Я наклонила голову и посмотрела на фотографию. Я перестала слушать с того момента, когда Марта начала цитировать пункт договора.

– Мирен! Я вообще-то с тобой разговариваю.

– Мне нужно вернуться в редакцию. Я уже давно… Не чувствую себя живой, – громко сказала я, но отнюдь не Марте.

– У тебя еще будет время туда вернуться, Мирен. – Она сильнее повысила голос. – Сейчас самое главное, чтобы ты сконцентрировалась на завтрашнем интервью. Ты уже знаешь, что наденешь?

Я не могла оторвать взгляда от испуганных глаз Джины на снимке. Маленькие капли наперегонки сбегали по бумаге. Выражение ужаса на лице, закрытый тряпкой рот, завязанные за спиной руки, светлые волосы.

– Все из-за этой фотографии? Это просто неудачная шутка. Кто-то из твоих фанатов захотел подшутить над тобой, а ты поддалась. Забудь. Сегодня вечером ты поедешь домой. Примешь душ, отдохнешь, а утром я за тобой заеду. Не разочаровывай меня, Мирен. Мы многое поставили на эту книгу.

Краем глаз я заметила, как она подняла руку, чтобы остановить такси, и несколько секунд спустя перед нами притормозила машина.

– Садись, Мирен. Я извинюсь за тебя перед хозяйкой магазина. Стыд-то какой. Завтра в восемь я у тебя.

Она открыла дверь. Я оторвала взгляд от фотографии и посмотрела на Марту Уайли. Она стояла в своем черном костюме с зеленым зонтом в руках и с серьезным выражением лица указывала мне на сиденье такси.

– Чего ты ждешь? – раздраженно спросила она.

Я насквозь промокла. Холод дождя отдавался такой же болью, как и мысль о том, что сейчас я сяду в такси, а завтра, накрашенная и веселая, буду рассказывать на всю страну о моем романе и о Кире Темплтон. Я обреченно вздохнула и шагнула к такси. Когда я давала согласие на написание книги, то даже представить себе не могла, какая бездна ждет меня после. Я и не думала, насколько отдалюсь от всего, чем была.

– Рада, что ты начинаешь приходить в себя, – сказала она. – Нас ждут миллионы проданных книг, Мирен. Миллионы! К тому же у меня для тебя есть прекрасная новость. Я добилась, чтобы у тебя взяла интервью сама Опра. Опра Уинфри!^[2] Дата пока не определена, но это потрясающе. Это будет ошеломительный успех, Мирен!

Я снова посмотрела на снимок Джины. Такая слабая. Такая уязвимая. Такая… беззащитная. Ее взгляд был моим собственным. Ее глаза взывали о помощи. Душа требовала, чтобы я нашла ее.

Я остановилась прямо перед Мартой и произнесла:

– Это была последняя презентация, Марта. Отмени все, о чем ты договорилась.

От удивления она чуть не уронила зонт, но тут же вне себя от возмущения закричала:

– Ты что, не слышишь, что я тебе говорю? – Мои слова явно оскорбили ее. – Завтра в восемь у тебя дома. Хватит нести чепуху.

– Я все сказала, Марта, – заявила я.

– То есть?

– Если хочешь поговорить со мной, напиши на электронную почту.

– Но по контракту…

– Мне плевать на контракт, – прервала я серьезным тоном, что окончательно вывело ее из себя.

– Как ты смеешь?..

– Пока, Марта, – снова отрезала я, поняв, что она этого терпеть не может.

Не говоря больше ни слова, я повернулась и зашагала прочь под дождем.

– Мирен! Вернись и сядь в машину!