Если кто-то говорил тихо – Нина тоже соединяла через раз. Потому что не слышала, что обсуждают, и приходилось прислушиваться. Интересно ведь! Телеграммы она вообще какие хотела, такие и отправляла. У Мадины родился долгожданный сын, так Нина отправила телеграмму – «жив, больница». Вот и что думать родственникам после такого сообщения? Что Мадина родила богатыря? Нет, конечно. Родила еле живого младенца, и теперь неизвестно, выходят его врачи или нет. Хотя Мадина родила именно богатыря-мальчика, четыре килограмма двести граммов веса. А в больнице оставили Мадину, которой смазывали швы после разрывов. Сама рожала, без кесарева. Опять все родственники съехались, не зная, во что наряжаться. Нина радовалась, что своими телеграммами могла собрать всю родню. А родня не очень радовалась, потому что сильно нервничала, пока ехала, не зная, чего ожидать.

– Не иначе как все оставшиеся соки из бедного Темура выпила, – судачили тем временем в деревне. – Тираном стала!

– Ой, она же не демон какой, – отвечали другие, – зачем демон будет вселяться в такую злую и неумную женщину?

Про вампиров, пьющих кровь и соки из живых людей, в те годы еще не слышали, а в демонов, колдовство и заговоры верили почти все женщины.

– Кто знает, на заговор любой дуре ума хватит, – отвечали те, кто верил в потусторонние силы.

Так или иначе, Темур вскоре умер. Нина же продолжала ходить на работу как ни в чем не бывало. Даже косынку черную на голову не надела. Говорила, не положено на работе.

– Ой, кто ее тут проверять будет, положено – не положено. – Валя была первой, кто верил в проклятие и заговор. – Хотела мужа в могилу свести, вот и добилась своего.

– Валя, прекрати нагнетать, – призывала ее Тереза, не верившая ни в заговоры, ни в проклятия. – Темур сам умер. Так бывает. Тебе ли не знать. Люди за месяц сгорают от болезней.

– Ты как хочешь, а я больше на почту не пойду, – объявила Валя.

– Хорошо, дорогая, не ходи, – ответила ласково Тереза.

Она знала, что Вале незачем ходить на почту – некому посылать открытки, письма, поздравления. Некому звонить. Никого не осталось. Но зачем об этом знать другим… Она тоже не ходила на почту – у нее тоже никого из адресатов не осталось. Но считалось, что Терезу Нина боится, а Валю ни во что не ставит. Наверное, это пошло с тех времен, когда и Нина, и Тереза, и Валя были еще совсем молодыми. Тереза тогда своими собственными руками выкинула Нину с почты – схватила за воротник блузки и вытолкнула за дверь. После чего позвонила совсем уж дальним родственникам в Москву. Нина не хотела связывать, твердила, что бесполезно, но Тереза не сдавалась. Она хотела сообщить о смерти бабушки. О том, что они остались вдвоем с мамой. О том, что можно узнать о судьбе сгинувших то ли в тюрьме, то ли в лагере деда и отца, но это проще сделать из Москвы. А вдруг они еще живы?

Нина оказалась права, все бесполезно, как и твердила Терезе до того, как оказалась за дверью почты. Родственники бросали трубки, не желая говорить, даже не узнав, что случилось. Но когда звонят по межгороду, понятно, что случилось плохое. Зачем ввязываться в чужие проблемы, когда своих хватает? Проще оборвать связь.

Тереза и Нина хорошо помнили тот день. Хозяйка почты впервые видела, как Тереза плачет горько, навзрыд, не в силах остановить поток, вызванный обидой, разочарованием, предательством. Слезы душевной боли самые горькие. И именно их невозможно сдержать, как ни пытайся. Тереза впервые видела, как вернувшаяся на почту Нина, тоже плача, пытается дозвониться до родственников Терезы, снова и снова набирая номера.

С тех пор они не разговаривали. Не было повода. Тереза на почте с того дня не появлялась.

– Она только тебе скажет, – твердила Валя, пока Тереза была поглощена воспоминаниями. – Нина тебя… уважает.

– Нет, я не буду узнавать, – ответила Тереза. – Если Елена захочет, сама скажет. И ты не выпытывай. Или ты ей допрос хочешь устроить?

– Нет, конечно нет, – отмахнулась Валя.

– Пусть девочка живет. Решит уехать – ее право. Наша воля – поддержать ее или нет. Пока мне рано в гроб, как сказал Алик, и пока я не открутила головы твоим курицам, которые все же насрали на мою постель, я постараюсь их защитить. А ты – хочешь узнавай, хочешь нет. Если тебе надо кого-то скинуть в реку за недостойное поведение, иди, сама бросайся. Только скажи заранее, я с тобой пойду. Тоже брошусь. Глядишь, вместе и выплывем. А девочку оставь в покое. Она напугана больше нашего. Своей тени боится. Да и Алик плохо спит. А кто спокойно уснет на временной кровати, в доме, в котором нет ничего своего? Мальчик боится, что и этот дом – ненадолго и им с мамой снова придется уезжать. Он даже к твоим цыплятам боится привязываться.

– Да, он спрашивал у меня, вспомнят ли его цыплята через год или через два, – кивнула Валя.

– И что ты ему ответила? – уточнила Тереза.

– Конечно, я сказала, что его вспомнят все до одного цыпленка! – воскликнула Валя. – Не могла же я ему сказать, что у куриц каждый день как новый. Кто кормит, тот и хозяин!

– Лучше бы ты ему про своего Петрушу рассказала! До сих пор помню, как он меня клюнул! – рассмеялась Тереза.

– Да, спасибо, что напомнила! Расскажу обязательно! – обрадовалась Валя.

Петруша был любимым петухом Вали, когда она была еще маленькой девочкой. И Петруша, кажется, решил, что Валя – его цыпленок. Он всех от нее отгонял. Валя даже иногда ночевала в курятнике, чему была только рада, – Петруша загонял ее в ящик, выложенный соломой. Правда, туда пришлось перенести подушку и одеяло, чтобы ребенок не совсем в соломе спал. Валя сворачивалась клубочком, и Петруша только после этого успокаивался. А если Валю кто-то пытался вывести из курятника, Петруша бросался, будто он не петух, а бык с рогами, и готов был до смерти заклевать.

– Давай мы сделаем так, чтобы Елена с Аликом уже нормально спали, – тихо предложила Тереза.

– Терочка, ты такая умная, такая мудрая. Пожалуйста, уже вставай, не могу я без тебя, – расплакалась Валя.

– А ты такая нервная, что мне тебя по голове шандарахнуть хочется.

– Значит, тебе полегче? Когда ты кого-нибудь хочешь убить, это означает, что тебе точно лучше стало!

Следующие дни прошли спокойно. Тереза увеличила количество занятий с Аликом – тот терпел. Мальчик быстро запоминал информацию, но так же быстро она у него из головы выветривалась. Он мог прекрасно прочесть наизусть стихотворение, а на следующий день не вспомнить ни строчки.

– Фотографическая память, – восхищалась Тереза. – И очень избирательная. Надо иметь это в виду. Он все помнит, но недолго. Удивительный ребенок. Надо его научить запоминать подольше.

– Это он в мою маму, – вдруг призналась Елена. – Она запоминала рисунки, любые. Потом могла их по памяти воспроизвести в точности. Алик не рисует, он текст помнит.

– Мой дедушка был врачом, – охотно рассказывал Алик, – а я не боюсь вида крови и прививок тоже не боюсь. Всегда смотрю, когда мне делают укол. Мама говорит, что я в дедушку такой. Мне интересно. А бабушка рисовала. Ей цветы нравились. Она каждый цветок могла нарисовать как живой. Я видел ее альбом – она только растения рисовала – бутоны, цветы. Но больше ничего. Я просил, чтобы бабушка нарисовала дерево или куст, но они ей не нравились. Бабушка считала, что лучше жить коротко и счастливо, как цветок, чем долго и мучительно, как дерево. Но я это не очень понимаю. Вишня начала цвести, тетя Валя подходит и нюхает дерево, разве это плохо для дерева? Мама говорит, что нельзя заводить собаку – она умрет раньше нас. У собак другие годы жизни. А собака бабушки умерла после того, как умерла бабушка. Я хочу собаку, которая будет со мной жить. Может, я умру раньше?

– Откуда ты это взял? – ахнула Валя. – Почему ты должен умереть раньше собаки?

– Бабушка умерла. Дедушка умер. Мама тоже говорит, что иногда лучше умереть, чем так жить, – пожал плечами Алик.

– Но посмотри на меня, на тетю Терезу, мы же уже совсем старые и живем, – Валя пыталась объяснить ребенку, что жизнь бывает долгой.

– Да, я знаю. Мама все время говорит, что живет только ради меня, – ответил Алик. – Но разве так правильно? Почему нужно жить ради кого-то, а не ради себя?

– Ох, мальчик, ты такой маленький и задаешь такие вопросы… – опешила Валя. – Спроси у тети Терезы, она тебе лучше ответит. Она очень умная.

– А ты понимаешь, почему умирают животные, – возразил Алик. – Разве их болезни не наши болезни?

– Нет, дорогой. У людей и другие болезни бывают, – ответила Валя.

– Ты думаешь, я маленький и ничего не понимаю? – обиделся Алик. – Когда Зорька не могла родить, ты ей засунула руку внутрь и вытащила теленка. Мама рассказывала, что меня тоже вытащили из ее живота, потому что я попой родился, а не головой.

– Давай ты немного подрастешь, и я тебе все расскажу, как рожают животные и как люди. Зорька – корова. А мама – человек, женщина. И она хочет, чтобы ты больше учился с тетей Терезой, чем возился с цыплятами. Чтобы вытащить теленка или ребенка из матери, тоже нужны знания и образование. Обещаю, если будешь хорошо заниматься с тетей Терезой, я подарю тебе щенка.

– Какого? – Алик от радости забегал по курятнику, пугая цыплят.

– Не знаю. Возможно, он сам тебя найдет, – пожала плечами Валя.

Щенок появился вместе с Дамирой, мамой Коли. Если это не рука судьбы, то Валя не знала, как еще это объяснить. Дамира вошла в калитку, не постучав, держа в руках щенка.

– Вот, – заявила она и сразу же передала щенка Алику, который выбежал встречать нежданных гостей.

Герда, любимая собака Дамиры, рожала легко и с завидной регулярностью. Где только Герда находила второго участника процесса, оставалось загадкой. В селе больше ни у кого не было кавказской овчарки, а щенки рождались породистыми, не метисами. Дамира, заламывая руки над собакой, умоляла ее уже сказать, где она опять «нагуляла». Но Герда, понятное дело, молчала.

– Если еще раз уйдешь, лучше не возвращайся! – кричала собаке Дамира. – И твоих щенков я утоплю, так и знай! Зачем тебе столько? У меня только один сын. И мне достаточно!

Герда смотрела на свою хозяйку и улыбалась. Собаки точно умеют улыбаться, Герда же делала это так, что Дамира прощала ей все на свете.

– Что, опять? – восклицала Дамира. Она хорошо знала этот взгляд. – Даже не начинай на меня так смотреть! Лучше бы мой сын уже женился и я бы стала нормальной бабушкой. Возилась бы с внуками, а не с твоими щенками. Людям стыдно в глаза посмотреть! Опять я щенячья бабка!

Герда глухо тявкала, подходила и клала голову на колени хозяйки.

– Ты дом должна сторожить, а не устанавливать тут рекорд материнства и детства! Ну скажи, куда ты бегаешь? Где живет тот кобель, который опять сделает тебя счастливой матерью? Я пойду и сама его кастрирую! – кричала Дамира.

Герда поудобнее устраивала голову на коленях.

– Вот что у меня за жизнь, скажи, – Дамира гладила собаку. – Сын переселился в чужой сарай, будто у него своего сарая нет. Носится с чужой женой, хотя должен со своей невестой гулять. Хотя, может, она не чья-то жена, но сын у нее точно есть. Эти две клуши взяли ее под опеку, не спросив: откуда приехала, зачем приехала? И мой Коля туда же. У него доброе сердце. Всегда был таким. Увидел бедную несчастную девушку с ребенком и все – пропал. Я же вижу, я же мать, как не видеть? Влюблен он в нее по уши. А про будущее не думает. Она никаких знаков не подает, это я должна признать. Никак его не пытается привлечь. Так мой Коля совсем голову потерял, что не видит авансов. Завоевать ее хочет. И сын ее – Алик – такой смышленый. Хороший мальчик. Коля иногда как он – такой же ребенок. Возится с ним как с родным. А я что могу сделать? Запретить не могу. Повлиять тоже. А если у Коли настоящая любовь, по судьбе предназначенная? Как можно вмешиваться? Вот ты мне скажи, это серьезно или нет? И еще скажи, почему ты опять со своими выкрутасами? Нашла время! Мне о сыне надо думать, а не о твоем потомстве! Ну почему я опять должна твоих щенков пристраивать?

Уже почти все в их деревне были одарены щенками, так что Дамира хорошо рассчитала – новые соседи еще не обладали потомством ее Герды. И могли взять. Какой двор без собаки? Что и произошло. Алик как увидел щенка, тут же прижал его к груди. Никто не посмел возразить.

– Он мальчик или девочка? – уточнил Алик.

– Загляни под хвост и узнаешь, – удивилась вопросу Дамира. Алик застыл, не зная, как правильно заглядывать собаке под хвост.