11 июня.

Триста третий подбивает заключённых на бунт, но он умоется кровью.

12 июня.

Великие Древние идут. Я призову их из Внешней Пустоты, лежащей за пределами времени и пространства, и они вновь будут править этим миром, как сотню тысяч лет назад. Возмездие близко. Смотритель Врат напьётся человеческой крови и откроет проход. Я слышу Крадущийся Хаос, взывающий из-за звезд. Они сотворили Ньярлатхотепа и сделали Его Своим посланцем. Они облачили Его в Хаос, дабы облик Его был вечно скрыт между звезд. Он – лишь маска и воля Тех, кто существовал до начала времен. Хоно, Зувезет, Квйхет кесос йсгеботх Ньярлатхотеп!

14 июня.

Тех, кто читает эти строки, предостерегаю. Статуэтка порабощает разум и душу, я не контролирую свои действия, моим телом правит рука из космического хаоса за пределами нашего измерения, а устами говорит Хозяин Вечной Пустоты.

Триста третий поднял бунт, выкрал статуэтку и ушёл в храм вместе с остальными осужденными. Мы идём за ним, чтобы уничтожить фигурку любой ценой, и если есть в этом мире светлые силы, способные противостоять Поступи Хаоса, пусть они благословят нас.

Капитан с хлопком закрыл журнал Прокопьева. Облачко пыли вспорхнуло и растворилось в воздухе, пощекотав ноздри.

– Что всё это значит? – Непонимающе уставился на него Мечетов. – Что за чушь, какие ещё древние?

– Ньярлатхотеп… – Медведева задумалась. – Если это тот, о ком я думаю, то он – существо настолько древнее, что никаких свидетельств не добралось до наших дней. Я встречала это имя в книге одного безумного араба, возможно, экземпляр есть в нашей библиотеке, но мы сейчас слишком далеко.

– Если Прокопьев прав, то мы должны уничтожить статуэтку, – твёрдо сказал Акулов. – Полковник, я предполагаю, что ваш отряд тоже пытался это сделать, и им почти удалось, но они попали под её влияние.

– Да… – покачал головой Мечетов. – Такой белиберды я давно не слышал. Нет, конечно, я всяких баек от Прокопьева наслушался, когда мы в шашки с ним играли, мол, с Татищевым вашим чертей гонял, но чтоб такое… Да преступники вас за нос всех водят, сидят в своих штреках – или что там у шахтёров – и ждут удобного момента, чтобы напасть. Значит так, мы сейчас же войдём в штольни и, если надо будет, перестреляем всю эту падаль! Камня на камне не оставим!

– Товарищ полковник, – ехидный голос Медведевой источал яд, – если не верите в наши бредни, то лучше вам не оборачиваться.

За спиной Мечетова медленно, держась за стенку почерневшими пальцами, поднимался труп солдата. Его открытые мутные глаза ничего не выражали и едва заметно светились потусторонним сиреневым цветом, а рот распахнулся в тщетной попытке вдохнуть мёртвыми лёгкими воздух. Рефлексам полковника могли позавидовать самые опытные оперативники управления «О», вот что значит боевой офицер. Едва увидев оживший труп, он отпрыгнул, выхватил из кобуры Макаров и всадил всю обойму в грудь своего бывшего солдата. Но тот лишь слегка качнулся, когда его продырявили капли свинца, а потом из его глотки раздался нечеловеческий голос:

– Н’гай, н’гха-гхаа, багг-шоггог, й’хах.

Пока Мечетов спешно перезаряжал пистолет, к мертвецу подскочил Акулов – он не пропускал в управлении ни одной тренировки – и вонзил в подбородок священный клинок, глаза трупа мигнули и погасли, а тело рухнуло обратно внутрь постройки для инвентаря.

– Твою ммать, – смачно выругался полковник.

Подоспели бойцы, бросившие вход в штольню, и затараторили наперебой.

– Товарищ полковник, вы в порядке?

– Это как это? Мертвец ожил?

– Свят-свят-свят!

– Тихо ты, Иванов…

– Вурдалак, как есть вурдалак!

– Отставить разговоры! – утихиморил бойцов командир. – Значит, не бредни всё это. Ладно. Ладно… Что делать-то тогда? Как нам наших спасти?

– Боюсь, товарищ полковник, – ответил Акулов. – Наших там больше нет.

– Стой, гад! – Послышался крик со стороны штольни, и грохнула автоматная очередь. – Сука…

Акулов и Медведева быстрее всех оказались на месте перестрелки, у входа лежал раненый сержант Мелисов. Капитан бросил клинок и попытался остановить кровь.

– Беридзе, – прохрипел он. – Мешок забрал и…

Договорить боец не сумел, душа покинула тело, а глаза бессмысленно уставились в серое небо. Николай отнял окровавленные руки от груди – кровь больше не вытекала из ран.

– Макс! Макс! – Иванов, водитель командирского ГАЗа тряс остывающее тело товарища. Полковник присел рядом, отодвинул рядового и закрыл глаза Мелисова.

– Значит, Беридзе попал под влиянием статуэтки, – сказал он и посмотрел на Медведеву. – А вас почему не берёт?

– А у меня нечего брать, – грустно улыбнулась лейтенант.

– Значит так, – Николай вытер руки снегом, поднял клинок и встал. – Рядовой Беридзе помешался, убил боевого товарища и украл опасный артефакт. В шахте мы будем друг другу мешать, поэтому пойду я один. Если увидите, кого-то кроме меня – стреляйте на поражение.

– Капитан, ты чего творишь? – яростно зашипела Медведева. – Жить надоело?

– Лейтенант дело говорит, – заявил Мечетов, похоже, обладавший слухом летучей мыши. – Я пойду. Или любой из моих бойцов. Найдём Беридзе и вернём эту статуэтку чёртову.

– Нет, – отрезал капитан. – Ни вы, ни один из ваших бойцов и представления не имеете, какой ужас может поджидать внутри. Мы с лейтенантом имеем особую подготовку для решения таких задач.

– Тогда я пойду, – Мария упёрлась, былого безразличия и холода в ней стало меньше, а щёки покраснели от гнева. – Ты можешь попасть под влияние бога, а я – нет.

– Почему это?

Медведева придвинулась к нему и зашептала, чтобы никто не услышал:

– Потому что у меня… я… Потому что ты мне ещё нужен, вот почему! А я как-нибудь справлюсь. К тому же, отлично вижу в темноте.

– Как-нибудь… Нет, ты – последняя надежда, если я не вернусь, придумаешь способ, как снова запереть Ньярлатхотепа. Наверняка, у тебя в запасе есть пара ритуалов. Это приказ.

Медведева сердито сдвинула брови, но ничего не ответила Акулову.

– Найдите длинную верёвку, – сказала она бойцам, и, когда ей принесли канат, повязала его вокруг талии Николая.

– Постарайся не умереть и, если что, дёрни три раза. Вдевятером вытащим.

Мечетов кивнул в подтверждение слов ведьмы и дал карманный фонарик.

– Не невесть что, но спотыкаться не будешь.

Капитан благодарно кивнул и, не оборачиваясь, почти вбежал в тёмный провал штольни. Если он поторопится, то сможет нагнать Беридзе раньше, чем тот доберётся до храма. Узкий штрек змеился, изгибался, Акулов то и дело врезался в деревянные опоры и спотыкался о рельсы для вагонеток с породой, плечами обтирал мокрые стены, и шинель всё больше намокала, и гимнастёрка липла к потной коже. Пахло сыростью и камнем. Далеко впереди дробно стучали сапоги рядового. Чем дальше заходил оперативник, тем мрачнее становилось в шахте, тьма бурлила, но под напором фонарика отступала, и круг жёлтого света выхватывал брошенные кирки, испачканные в крови, рваные бушлаты, бурые пятна на стенах и россыпи блестящих гильз. Значит, здесь шёл бой, но почему нет трупов? Вдруг луч света нырнул в темноту впереди и пропал, капитан застыл на секунду, но затем решительно сделал шаг.

Прокопьев не врал, когда говорил, что нельзя описать законы, по которым живёт пространство внутри храма. Он не смог передать словами в журнале и тень того, что увидел Акулов. Стены слабо светились цветом, похожим на сиреневый, но таковым не являвшимся, на них чернели иероглифы и барельефы, чей вид повергал в ужас, человек просто не мог создать подобное. Словно измерение подлинного безумия захватило часть горы и теперь безраздельно властвовало здесь. Он взглянул вверх, и увидел, как стены изгибаются, коверкаются, словно их закручивает в бараний рог. К горлу подкатила тошнота, в ушах забухал кузнечный молот, и капитан упал на колени. Он пытался совладать с безумием, охватившим его разум. Закрыл глаза, коротко вдохнул и выдохнул, ещё раз, стук крови начал стихать. Где-то далеко впереди слышался стук кирзовых сапог, будто быстро капала вода. Акулов встал и открыл глаза, ему полегчало, но он избегал смотреть на стены и каменные плоскости с непотребными письменами. Он двинулся по следу Беридзе, подтягивая за собой верёвку и не сводя глаз с горизонта, где виднелась тёмная фигурка рядового Беридзе. По мере приближения росло и свечение, которое куполом покрывало некую структуру, Акулов предполагал, что это та самая анфилада колонн со статуей, от которой еле сбежали Прокопьев и его товарищи. Он не верил, что статуя сошла с постамента и бросилась за ними в погоню, скорее, всю работу сделало их разгорячённое воображение.

Николай с каждым шагом всё больше замечал, как его сознание обволакивает туман. Клубится под черепной коробкой и тонкими призрачными щупальцами спускается вниз, захватывая контроль. Акулов не заметил, как дошёл до сердца храма. Он потряс головой, чтобы хоть немного прочистить голову, но его разум всё равно оказался шокирован, ему мерещилось, что сам воздух чужероден и опасен для дыхания, а запах гниения расползался тошнотворным облаком. Колонны вздымались ввысь на бесконечную высоту. Среди них он увидел спину спешно удаляющегося Беридзе и побежал за ним.

Рядовой оглянулся, и капитан увидел, что одной рукой тот прижимает статуэтку, а в другой держит автомат. Беридзе на ходу вскинул его и дал короткую очередь, Николай едва успел спрятаться за колонну, как пули выбили каменную крошку. Горячая волна адреналина прокатилась по телу, очищая разум и прогоняя противный туман, теперь остались только он и его цель. Акулов вытащил из кобуры Стечкин и крикнул:

– Отсюда только один выход, Беридзе!

Ещё одна очередь впилась в колонну.

– Зря ви сюда пришли, капитан! Ви нэ сможэте памешать!.

Акулов выглянул, поймал на мушку голову солдата и выстрелил, но в последний момент тот спрятался за колонной, затем выставил автомат и дал ещё одну слепую очередь. Пули высекли искры прямо у ног капитана. Метко. Слишком метко. Он подобрал небольшой осколок и бросил влево. Камень простучал по гладкому, как зеркало, полу. Рядовой попался на уловку, выскочил из-за колонны и выстрелил длинной очередью, держа автомат одной рукой. Отдачей ствол оружия повело вверх и в сторону, Беридзе отвлёкся, пытаясь одновременно удержать статуэтку и автомат, Акулов, не спеша, тщательно прицелился и выстрелил. Пуля угодила в плечо, рваный бушлат просочился кровью, а рука повисла плетью. Статуэтка выпала и полетела вниз, но боец бросил оружие и подхватил её. Акулов встретился с ним взглядом, и Беридзе улыбнулся.

– Тибэ нэ уйти, – прошептал он одними губами и бросился бежать.

Капитан выстрелил ему вслед, но только зря патроны потратил. Оставалась надежда, что ранение обескровит Беридзе раньше, но Акулову в это верилось слабо. Он осторожно пересёк анфиладу, держа Стечкин наготове, и оказался на небольшой площадке. Прямо перед ним возвышалась статуя из чёрного, как вселенская тьма, материала с вкраплениями не то кварца, не то алмазов. По сравнению с ней, маленькая статуэтка была жалкой подделкой, не отражавшей и сотой доли того безумия форм и углов, что воплощал гигантский исполин. Пол покрывали сотни и тысячи мерзких символов, связанных небольшими желобками, по которым к постаменту струилась кровь. Рот наполнился вязкой слюной с привкусом металла. Всё пространство между статуей и колоннами заняли трупы заключённых, надзирателей и нескольких солдат, почти у каждого в руке был зажат острый предмет и от уха до уха перерезана глотка. У постамента с фигуркой в руках стоял Беридзе и смотрел на капитана. Как у полковника Татищева в утреннем кошмаре, у него закатились глаза, сосуды на лице почернели и впали, а уста начали произносить слова, осквернявшие саму жизнь:

– Абиссус диасонрсус, Зехове-Азатот! Н’ррго, йаа, Ньярлатхотеп!