Скрежет привёл их в один из тех безлюдных коридоров, что в стороны расходились от основного и опоясывали кабинеты комплекса, как крылья распятой бабочки. Пройдя мимо ряда пустых кабинетов, они свернули за угол и оказались в небольшом помещении, где металлический лязг стал просто невыносим, словно кто-то крутил ручку огромного ржавого ворота. Бледный свет дуговых ламп делал голубые стены мёртвенно-синими, в углу находился стол с журналом и телефоном, а впереди чернела решётка наклонной лифтовой шахты. Скрежет шёл оттуда, стальные тросы вибрировали, дёргались, извивались, точно змеи, захватившие добычу, и вытягивали из темноты клеть лифта. Пахло холодом и кровью.

Акулов выхватил пистолет и направил его на приближающееся жёлтое пятно кабины. Он шагнул в сторону, освобождая линию огня для Медведевой, а Саврасова рукой задвинул за спину. Мушка, как приклеенная, смотрела в центр решётки. Клеть подъехала и с противным скрежетом остановилась. В наступившей тишине тихо гудели лампы. Тьма наблюдала за ними сквозь жёлтые прутья, и запах крови вползал в помещение, настолько плотный, что, казалось, его можно потрогать и ощутить, как он липнет к кончикам пальцев.

Всплеск адреналина жаром растёкся по сосудам, шумное дыхание Саврасова защекотало затылок, Николай щёлкнул предохранителем и крепче стиснул рукоять пистолета так, что бакелитовые насечки впились в кожу. Он взглянул на Медведеву и кивнул. Ведьма вложила свой Стечкин в кобуру и шагнула к ограждению шахты. Оттуда не доносилось ни звука. Акулов уже понял, что в кабине живых нет, но кто-то вызвал лифт сюда или наоборот, отправил снизу. Лейтенант скинула щеколду, рванула решётку и открыла клеть. Косой свет ламп бледным саваном лёг на пол, будто покрытый сладким вишнёвым сиропом. Металлический запах старой крови ударил в ноздри, и Саврасов за спиной Акулова издал стон после которого, судя по звукам, изверг содержимое желудка. Желчный дух смешался с ароматами лифта, и даже матёрому оперативнику подурнело. Он сглотнул подступающую тошноту и щёлкнул фонариком на поясе.

Широкий луч света ворвался в кабину, похожую на шахтёрскую клеть. Пол покрыла липкая, блестящая кровь, в ней островками в океане застряли куски кожи и комки волос с фрагментами скальпов, на стенах высохли и потемнели размазанные отпечатки рук, ожерелья из бордовых брызг ядовитыми змеями обвивали прутья. Акулов поморщился и подошёл. На первый взгляд в маленькую клеть лифта одновременно могли втиснуться человек шесть, не больше, но крови было столько, будто здесь устроили кровавую баню для, по меньшей мере, десятка человек. Что-то не сходилось, но информации катастрофически не хватало. Николай посветил наверх, но люка в крыше кабины не было. Значит, либо кто-то из пассажиров перебил остальных и спрятал тела, либо произошло нечто другое.

– Олег Александрович, а в Загорске есть такой лифт? – Акулов убрал пистолет в кобуру и повернулся к учёному.

Саврасов на секунду задумался и уверенно ответил:

– Нет, в Загорске вообще лифтов нет ни одного, я бы знал. Но…

– Что «но»?

– Этот комплекс построен рядом с ледниками, так? Если есть необходимость хранить какие-то материалы в холоде, то можно выдолбить мерзлотник, где температура всегда ниже нуля на десять-двенадцать градусов.

– Морозильная камера, которая обходится почти без энергии… – задумчиво пробормотал Акулов.

– Эй, хорош лясы точить, – окликнула их Медведева, сверкнув ледяными глазами из-под чёлки. – Что дальше делаем? Лифт не сам по себе сюда приехал.

Николай кивнул – с логикой Марии трудно спорить.

– Значит так, – сказал он. – Либо его кто-то вызвал сюда, либо отправил снизу из мерзлотника. Мне это не нравится, но придётся разделиться. Лейтенант, остаёшься здесь, охраняешь лифт. Не все помещения обследованы, мало ли. Олег Александрович, мы с вами спустимся вниз. Если в комплексе работали над тайнами вечной мерзлоты, то они наверняка там. Возможно, и выжившие тоже. Либо наоборот… Мёртвые.

Акулов надеялся, что мёртвые просто мёртвые, но изученные в управлении архивы говорили – порой мертвецы не спешат на тот свет и доставляют кучу проблем живым. Он снова проверил легко ли выходить из ножен серебряный клинок, закалённый в благодатном огне, и шагнул в лифт. Под ногами противно чавкнуло, и подошва прилипла к полу.

– Ну, – поторопил он Саврасова, бледного и замершего на месте.

– Я н-не п-пойду, – учёный вдруг начал заикаться. Хоть из лифтовой шахты и тянуло холодом, но не настолько, чтобы зуб на зуб не попадал.

Пустота около сердца дёрнулась и льдинкой тронула солнечное сплетение. Акулов скрежетнул зубами. Вот только этого сейчас не хватало – нянчиться с кандидатом наук, которому даже пистолет доверить нельзя. Последние дни Николай придерживался точки зрения, что команда – это слаженный механизм, где каждый выполняет свою роль, и если какой-то винтик ломался, то вся машина могла пойти вразнос. Каждый должен нести своё бремя. Каждый.

Он взял Саврасова за грудки и втянул в кабину.

– Смотри мне в глаза, Олег, – Николай заметил, как дёрнулся кадык учёного. – Впереди – мерзлотник, где может встретиться оборудование или объекты исследований, с которыми мне понадобится помощь учёного, или новые двери, которые откроет твоя чёрная коробочка. Просто представь, что внизу – вишнёвый сироп. Всё ясно?

Учёный кивнул и встал ближе к прутьям, видимо, чтобы морозный сквозняк уносил тяжёлый запах крови. Акулов взглянул на Медведеву, и прошептала одними губами:

– Жёстко ты с ним.

Николай не ответил, закрыл клеть и дулом Стечкина нажал окровавленную кнопку. Лифт дёрнулся, заскрежетал тросами, будто монстр с трудом захлопнул пасть, полную ржавых зубов, и начал плавный спуск по тоннелю прямо в сизую тьму.

Капитан и раньше не отличался терпением, особенно, когда любая ошибка могла привести к смерти, но он всё равно старался в первую очередь достучаться до человека, до его разума и сердца, чтобы он следовал приказам и инструкциям не из страха, а из понимания, что любые действия и решения невероятно важны. Сейчас же Акулов стремился сломать человека и сделать безвольной куклой, и он не понимал, почему так изменился. Казалось, он стал строг, требователен, безжалостен не только к себе, к каждой мышце, к каждой клетке тела, но и к другим людям. И он не понимал почему, а попытки докопаться приводили лишь к тому, что сосущая пустота в груди начинала пульсировать, и с ней осколок подле сердца отзывался тупой болью. Не важно, сегодня это не важно, с собой он может разобраться позже, когда закончит дело, найдёт выживших и устранит угрозу. И Саврасов поможет ему в этом, хочет он того или нет.

Голубая тьма приблизилась и стала ледяным тоннелем, трос, тянувший кабину, слегка раскачивался на фоне блестевших сизым глянцем сводов. Когда лифт остановился, и Акулов открыл клеть и отодвинул решётку, он коснулся плеча Саврасова и сказал:

– Всё же вам придётся смотреть, Олег Александрович, – он пытался произнести слова с участием, но сам чувствовал фальшь.

Морозный воздух змейками вился по коже, обжигал ледяным раздвоенным языком, острым, словно иглы, заползал в ноздри и возвращался струйками влажного пара. Сбоку от выхода нашёлся такой же, как в самом комплексе, стол со стулом и телефоном. Вверху провисали дряблые кабели, тянувшиеся вдоль коридоров, проложенных в глубине ледника. От лампы к лампе, от крючка к крючку. Это место напомнило Акулову снежные пещеры, которые он в детстве с однокашниками прокапывал в метровых сугробах. Когда он был маленький, кучи снега казались ему огромными горами, а их вершины прокалывали пасмурное небо, и вновь падали колючие снежинки. А однажды они с отцом и мамой и вовсе построили во дворе настоящую иглу, развели внутри костёр, чтобы снежный кирпичи оплыли и заледенели, и она до весны простояла у мальчишек военным штабом, крепостью и замком одновременно. Вот только… её пол и стены не залила замёрзшая кровь, как здесь. Чёрные в свете ламп пятна и разводы покрылись гнойным налётом инея. Акулов прислушался, но ни звука не донеслось из тоннеля.

Он оглянулся на учёного как раз, когда Саврасов открыл глаза и издал сдавленный стон.

– Вы не подумайте, товарищ Акулов, – сказал он, избегая взгляда капитана. – Я не первокурсник, который от вида препарированной лягушки теряет сознание, просто… я… Я никогда не видел столько человеческой крови. Это вне моего понимания, простите.

– Оставьте, Олег Александрович, – кивнул Николай. – Мы здесь, чтобы всё выяснить. Видите эти разводы? – Он показал рукой на пятна крови, уходившие дальше. – Видимо, в ту сторону из лифта тащили тела.

– Да, выглядит похоже… насколько я могу судить. Я в этих делах компетенцией не обладаю. Но… вы хотите сказать, что… кто-то убил всех, кто ехал вниз?

– Нет, слишком много крови. Пока пойдём по следу, и, возможно, рызыщем ответы хотя бы на часть вопросов. Держитесь ближе, Олег Александрович и не выпускайте прибор.

След из крови, вмёрзшей в ледник навсегда, вёл их мимо боковых проходов, безлюдных переулков и петляющих коридоров. Акулов каждую секунду был настороже и не выпускал из рук надёжный Стечкин, ему казалось, что они муравьи, по ошибке выползшие на гигантскую паутину, и невесомые нити едва заметно дрожали от каждого шага, сообщая затаившемуся создателю, что добыча идёт прямо в его тонкие хитиновые лапы.

Вдруг по коридорам, отражаясь от ледяных стен, пронеслось гулкое эхо металлического грохота. Акулов вздрогнул и обернулся, но сзади стоял только побледневший Саврасов, обнимающий чёрную коробку.

– Д-думаете, это выжившие? – Спросил он, стуча зубами.

– Не знаю, – ответил капитан. – Но рано или поздно мы это выясним. Не отставайте, Олег Александрович.

Кровавый шлейф привёл к гермодвери, намертво вмёрзшей в лёд, Саврасов разблокировал её с помощью прибора, и Николай со всей силы дёрнул штурвал. Треснула и посыпалась, тихо шурша, ледяная корка, и дверь отворилась. Акулов шагнул внутрь и поводил пистолетом по сторонам, но в помещении никто не двигался. Некому было двигаться. Вдоль ледяных стен протянулись лабораторные стенды и столы с микроскопами, центрифугами, утыканным пробирками, точно подушечки для иголок, приборы, медицинские холодильники, стеклянные гробы стерилизаторов, светившие ультрафиолетом, сталактиты ректификационных колонн и массивные блоки автоклавов. Оборудованная по последнему слову советской инженерной техники лаборатория была усеяна трупами. Они сидели на стульях, лежали на столах, стояли, примёрзнув окровавленной тканью, подле стен. Белые халаты, военная форма, комбинезоны инженеров, капитан насчитал по меньшей мере три десятка человек – почти весь персонал комплекса Архангельск-57. Иней покрывал их лица и пушистым мхом садился на остекленевшие глаза. Если и стоило искать выживших, то явно не здесь. Внимание Саврасова приковал огромный ледяной куб, стоявший в центре лаборатории и покрытый брезентом. Учёный подошёл и сдёрнул его, и сквозь прозрачный, словно стекло, лёд, на них взглянула огромная тварь. Испуг электрическим разрядом скользнул по нервам Акулова, он рефлекторно вскинул пистолет и надавил на спусковой крючок, но вовремя остановил выстрел. Чудовище, скованное льдом, умерло уже давно.

– Невероятно… – полным восторженного благоговения голосом прошептал Саврасов. – Вот что за тайны вечной мерзлоты они исследовали здесь!

Саврасов словно не замечал трупы вокруг, глаза его горели страстным огнём познания.

– Олег… – хотел окликнуть Николай, но осёкся, когда учёный перешагнул труп и подошёл к ледяному монстру.