Секретные расследования КГБ (страница 19)
– Да, Саврасов… Большая потеря. Уникальный был человек и отличный учёный. Жаль, что так получилось. Попробую приставить его к награде, погиб-то героем… Ладно, выметайтесь оттуда и, скажем так, поскорее. Есть у меня одна идея, как выжечь эту заразу.
– Ещё кое-что, товарищ полковник! – Заторопился Акулов. Один вопрос мучил его, и ему казалось, полковник может знать ответ.
– Да?
– Этот Гавриленко… Он говорил так, будто знал обо мне. Знал, что мы придём.
– Вот как. Впрочем, нам есть что обсудить, товарищ капитан. Коснёмся и этого вопроса и, скажем так, другого. А если точнее, портрета Погромыко, который вы составляли ранее. Поговорим, когда вернётесь. Конец связи.
– Конец связи. – Эхом отозвался Николай.
Слова, что кто-то рассказал предателю о нём, не выходили у оперативника из головы. Он надеялся, полковник действительно прояснит загадку, потому что он сам не понимал, откуда Гавриленко мог узнать о нём заранее.
С помощью комбинаций, которые дал Саврасов перед смертью, и его прибора Акулов открыл гермодверь в первую камеру дезинфекции.
– Так и оставим? – Медведева стояла возле тела учёного.
– Мы сделали всё, что могли. Слишком рискованно прикасаться к нему – можем сами заразиться.
Лейтенант кивнула и молча прошла в камеру, пряча глаза. Акулов и сам не испытывал чувства победы, ему казалось, что они позорно отступают, проиграв этот бой. После нескольких дезинфекций, смыв остатки порошка и грязи, они подошли к двери, которая вела в белоснежную холодную пустыню с бесноватым ветром, что приносил запах северных морей.
– Знаешь, один вопрос мне не даёт покоя, – заговорила Медведева, пока капитан открывал дверь. – Если Гавриленко перетащил тела в мерзлотник, испачкал всё кровью и остался там, то кто прибрался в основном комплексе? Мы не видели следов борьбы или крови.
– Хм, – Акулов на секунду задумался и пожал плечами. – Сейчас уже и не спросишь.
Он толкнул дверь и посторонился, пропуская напарницу.
– А может и спросишь! – Донёсся её голос из ослепительного белого пятна.
Что-то твёрдое ткнуло его в рёбра, когда он вышел из бункера.
– Шагай! – Узнал он голос одного из бойцов лейтенанта Петрова.
Глаза привыкли к свету. Акулов увидел, что в паре метров от него стоит сам командир отделения роты охраны, и пять Калашниковых смотрят им в грудь.
– Я боялся, что ты выживешь, – сказал Петров. Его глаза пожелтели и покрылись кровавыми прожилками, как и у остальных бойцов.
Внешне Акулов сохранял хладнокровие, но внутри бурлила злость, с которой даже пустота не могла совладать. Осколок причинял тупую боль, но ему было плевать. Какой-то жалкий паразит посмел встать на его пути, убил отличного человека, а теперь пытается угрожать.
– Олег Александрович говорил, что кто-то пытался открыть дверь, – вспомнил Акулов, едва сдерживаясь. – Значит, кому-то это удалось.
– Виноват, – развёл руками Петров, рисуясь. Жест точь-в-точь повторял Гавриленко несколько часов назад.
– Я не был уверен в успехе, – вдруг басовито сказал один из бойцов.
– Поэтому подготовил запасной план, – звонко продолжил другой, совсем юный солдат.
– Жаль, ты не присоединился ко мне, – глухо добавил третий.
– Наш общий знакомый обещал, что ты уже будешь готов, благодаря ей, – хрипло дополнил четвёртый, кивнув стволом автомата на Медведеву.
– Похоже, он ошибся, – закончил Петров. – Что ж, справлюсь без тебя.
– Зря, – сорвалось с губ капитана.
– Что “зря”? – усмехнулся Петров.
– Зря встал так близко.
Одновременно щёлкнули пять затворов. Пять предохранителей встали в режим автоматического огня. Но они опоздали. Злость, бездонная кадка с кипящим гневом, единственным, что Акулов ещё мог чувствовать, опрокинулась на него, и он захлебнулся. Пять резких движений. Пять раз сверкнул клинок, с каждым взмахом всё больше обагряясь. Пять тел осели на снег, обильно орошая его горячей кровью.
Он забрал у лейтенанта ключи от полуторки, перешагнул бруствер из мешков с песком, залез в кабину и завёл двигатель. Медведева молча села рядом.
– Что он имел в виду? – спросил капитан.
– Я не знаю, – Напарница отвернулась к окну. От неё пахло сиренью и страхом.
Капитан решил отложить этот вопрос на потом, когда они вернутся, и, разворачивая грузовик на окровавленном пятачке, бросил последний взгляд на ядовито-красную гермодверь – за ней навсегда остался Саврасов.
Вырезка из газеты Красная звезда №37 от 22 сентября 1955 года.
АТОМ НА СТРАЖЕ РОДИНЫ
В связи с растущей угрозой со стороны больных империализмом стран, высшим командным руководством Советского Союза было решено открыть ещё один полигон для ядерных испытаний на островах архипелага Новая Земля. Вчера, 21 сентября 1955 года, проведены первые испытания новой подводной ракеты с ядерным зарядом. Взрыв огромной силы отразился от атмосферы, и приборы зафиксировали две ударные волны! Теперь капитализм дрогнет от страха перед мощью советского оружия! Новая Земля – Новая эпоха.
Дело №53/30 – Д. Адская связь.
Двадцать седьмое августа пятьдесят четвёртого выдалось на редкость холодным для московского лета днём. По небу уже бродили осенние тучи, промозглый северный ветер срывал ещё зелёные листочки, всеми силами приближая сентябрь. Татищев зябко поёжился, встал и закрыл окно. Стекло жалобно задребезжало.
Акулов после командировки в Архангельск-57 с трудом отгулял три дня положенного отпуска. У него зудели руки поскорее заняться новым делом, и даже ежедневные тренировки у товарища Емельянова не могли развеять скуку. Стоило ему закрыть глаза, как он видел гибель Саврасова, затем смерть пятерых заражённых солдат, большой костёр, когда он сжигал их тела, и взгляд широко распахнутых синих глаз Медведевой, на дне которых притаился страх. Он ждал, что с этими видениями придут угрызения совести или стыд, но его разум оставался холоден, спокоен и безразличен к ним. Именно это вызывало неясную тревогу и заставляло быстрее искать новое занятие, чтобы отвлечься от осточертевших образов. По истечении трёх дней, Николай пошёл в кабинет полковника Татищева и застал его там, нервного, беспокойного и с покрасневшими от бессонницы глазами.
– Премерзейшая погодка, – сказал полковник, возвращаясь в кресло. – Как отпуск, товарищ капитан?
Акулов замялся с ответом, он не ожидал светской беседы.
– Долгий. Товарищ полковник, вы хотели поговорить о портрете Погромыко, когда мы связывались с вами из Архангельска пятьдесят семь. Это касается нового задания?
– Ах, да-да, – Будто только сейчас вспомнил Татищев. – Нет, новое дело не связано с Погромыко. В сущности обсуждать тоже нечего, я лишь хотел сообщить, что мы снимаем лесника с розыска.
Николай удивился и спросил, не сумев скрыть раздражение:
– Но почему, товарищ полковник?
– Боюсь, это моя ошибка, я не проверил портрет, написанный с ваших слов, и поспешил отдать в розыск, чтобы поймать лесника по горячим следам.
– Ошибка? – Акулова будто копьём пригвоздило к креслу.
– Сущий пустяк, товарищ капитан. Ситуация в том, что, вероятно, вы были уставшим после тяжёлого дела и описали не того человека.
– Как не того, товарищ полковник? Не может быть!
Татищев вздохнул и укоризненно посмотрел на Николая. Тот будто заставлял его в пятьдесят первый раз повторить уже осточертевшее действие. Полковник порылся на столе, уронил папку, бумаги из которой рассыпались осенним листопадом, и вытащил карандашный набросок, сделанный штатными художниками со слов капитана.
– Значит, вы утверждаете, что вот этот человек, – он нервно постучал пальцем по портрету Погромыко, – лесник, который выращивал сеть плотоядного мицелия?
– Так точно! – Излишне громко гаркнул Акулов, он обрадовался, увидев портрет преступника.
– Нет, это невозможно, – покачал головой Татищев.
– Почему? – Капитан не заметил, что вцепился в лакированные подлокотники стула.
– Потому, что человек, описанный вами, давно мёртв, – сказал полковник и бросил портрет на стол.
Николай неуверенно взял карандашный рисунок и словно впервые увидел его. «Иван Олегович Погромыко, лесник, егерь и гостеприимный хозяин», – всплыли в памяти слова преступника. Нет, ошибки быть не могло.
– Спросите лейтенанта Медведеву, товарищ полковник, – привёл единственный аргумент капитан. – Она, как и я, видела Погромыко своими глазами.
Татищев молча встал и подошёл к окну. Ветер гонял по влажному асфальту берёзовые бруньки и обрывки газет. Полковник постучал по облупившейся белой раме ободком кольца-печатки и тихо повторил:
– Это невозможно.
– Вы уже спрашивали, – догадался Акулов и ослабил хватку на подлокотниках. Внутренне он торжествовал, но ответы породили новые вопросы. – Кто этот человек?
Татищев вернулся в кресло.
– Пока что, капитан, вас это не касается, – сказал он и продолжил как ни в чём не бывало. – Есть новое дело.
Николай понял, что тема закрыта, и не стал задавать остальные вопросы. Он думал, когда настанет время, полковник сам посвятит во все детали. Сейчас главное другое – у них есть новое дело, значит, скуке конец.
– Как вам известно, капитан, – продолжал Татищев. – После победы над фашистами почти сразу началась новая война. Она протекает тайно, незаметно для многих. Каждый день враги пытаются узнать наши секреты, чтобы подобрать ключ к обороне Советского Союза. Обычно Второе главное управление КГБ занимается противодействием такого рода, но в этот раз им нужна наша помощь.
Полковник встал, взял трость с набалдашником в виде головы льва и подошёл к карте, висевшей за его спиной. С последнего раза на ней явно прибавилось флажков и заштрихованных зон. Акулов догадывался – происходит что-то масштабное, но Татищев то ли не доверяет своим оперативникам, то ли только ему.
– Вот здесь, – командир ткнул тростью между Москвой и Минском. – Засекли вражескую передачу. Отряд, который должен был запеленговать источник, не вернулся. Второе управление послало людей на поиски, но они нашли только запертый изнутри кунг с оборудованием и ноль следов нападения или диверсии. В общем, берите Фишмана и с Медведевой отправляйтесь к месту происшествия. Захватите термитную смесь, возможно, она понадобится, чтобы вскрыть дверь. Фишман умеет с ней обращаться.
– Я и не сомневался, – усмехнулся Николай.
– Отставить, – Татищев слегка повысил голос, в котором прорезался металл. – Разборки с товарищем прапорщиком приказываю прекратить. Немедленно приступайте к выполнению задания. И ещё кое-что. В той же области действует наш отряд специального назначения. В критической ситуации можете прибегнуть к его помощи.
Акулов кивнул.
– Разрешите идти?
– Идите.
Он вышел и закрыл за собой деревянную дверь. Ему отказали в доступе к личному делу Фишмана, но догадки о прошлом водителя начинали сбываться.
***
Бежит, бежит-бежит-бежит моя машина,
За стеклом знакомые картины
Из садов и площадей.
Везу, везу куда-то я влюблённых,
Тихим разговором увлечённых.
Знаю я, что парень шепчет ей.
Тихо пело радио. За окном проносились молодые тополя, высаженные вдоль дороги, осины и берёзы сменялись полями с рожью, пшеницей и зелёными холмами. Белые пушистые облака скользили по лазурному небу до самого горизонта и бросали на землю лоскутное одеяло теней. Шелестели шины по пустынной дороге. Болтливый Фишман молчал и то и дело посматривал на часы. Акулов позади него приложился виском к гудящему стеклу и пытался высмотреть марку хронометра.
– Едем, как будто в очереди в Мавзолей стоим, – Медведева со вздохом откинулась на спинку заднего сиденья. – Фишман, долго нам ещё ехать?
– Полчаса-час, – буркнул водитель.
– Ты чего такой молчаливый сегодня?
– Таки я не молчу, а благоговею пред вашей красноречивой тишиной.
– Обычно наоборот – твой фонтан красноречия не заткнуть.