И всё же один из самых пугающих анималистических образов происходит из царства Элам, расположенного в горах и долинах юго-западной части современного Ирана. Лев или львица, повернув свою величественную голову, сжимает передние лапы, демонстрируя силу напряженных мускулов. Тело было вырезано из светлого камня, магнезита, а хвост и грива, сделанные из драгоценного металла и вставлявшиеся в отверстия на спине льва, впоследствии были утрачены. Глаза, изготовленные, вероятно, из полированных раковин, грозно сверкали. Человек, создавший эту статуэтку, хорошо знал строение льва: прекрасно передано напряжение лап, спины и загривка – кроме того, он сумел уменьшить фигуру, сохранив при этом ощущение величия божественного животного [4]. Возможно, это был горный демон или одно из воплощений месопотамского божества войны Иштар. В любом случае этот образ отразил темную сторону периода зарождения городов – страх перед соперничающими царствами, необходимость защищать торговые пути и богатства, накопленные в городских дворцах, храмах и цитаделях.

Стоящий лев. Около 3000–2800 до н. э. Магнезит. Высота 8,8 см

Вторым великим династическим оплотом шумеров был город Ур, расположенный в восьмидесяти километрах южнее Урука, на другом берегу Евфрата. Шумерские богатства, накопленные благодаря региональной торговле, оставили длинный след в истории, но не в виде храмов и дворцов, а в царских погребениях [5].

Где-то в середине III тысячелетия до нашей эры возник обычай хоронить правителей и крупных чиновников в ямах вместе с целой россыпью роскошных изделий из золота, серебра, ляпис-лазури, меди и сердолика. Это были невиданные доселе сокровищницы ценных и богато украшенных предметов.

В одной из могил была найдена пара лир (разновидность арфы), а также цимбалы и систр (ударный инструмент, родственный погремушке), вероятно, их поместили туда для развлечения покойного в загробной жизни. Резонатор лиры венчала голова быка: глаза были сделаны из светлых раковин, а зрачки – из ляпис-лазури, из того же драгоценного синего камня были изготовлены развевающаяся борода и кончики рогов. Ниже располагались четыре загадочные сцены, изображающие животных и людей. В верхней части – обнаженный бородатый герой обнимает двух бизонов с человечьими головами, хотя их веселый вид напоминает не столько борьбу «повелителя зверей», сколько сцену шумной карнавальной вечеринки. В нижних регистрах животные стоят на задних лапах и готовят праздничный пир: собака несет на подставке блюдо с мясом, за ней идет лев с кувшином вина. Музыканты – тоже животные, или переодетые люди: осел играет на огромной лире, украшенной фигурой быка, а саму лиру держит медведь, у ног которого еще один зверь (возможно, лиса) трясет систром и поет по нотам, записанным на глиняной табличке. Под эти звуки танцует человек-скорпион, пока ему подливает вино служанка-газель.

Радостные сцены, вроде карнавальной процессии, украшающей лиру, противоречат самой церемонии царских похорон в Уре. Лира была положена на тела трех женщин – может быть, музыкантов, состоявших в большой свите из слуг и стражей, замурованных в могиле заживо или опоенных и оглушенных насмерть прямо перед погребением. Их ждала печальная перспектива путешествия в загробный мир, чтобы вечно играть, прислуживать и охранять. Эта дорога должна была привести на восток, за горы, туда, где восходит солнце и где животные совсем как люди, – такова, по мнению шумеров, была судьба души после смерти. «Можно ль мертвому видеть сияние солнца?» ^[1] – в горе восклицает Гильгамеш после смерти своего друга и соратника Энкиду в «Эпосе о Гильгамеше». Путь шумеров к загробной жизни скорее был освещен отблеском золота и сердолика во тьме могилы.

Инкрустация «Большой лиры» из царского захоронения в Уре. Около 2500–2400 до н. э. Раковина, битум. 31,5 × 11 см

Богатство и драгоценности, а также храмы и города, выраставшие вокруг, привели к возникновению самого чудовищного явления новой человеческой цивилизации (помимо возможности быть заживо погребенным) – войны. Борьба и господство, границы и оборона – всё это становилось обыденностью, по мере того как в III тысячелетии до нашей эры города стали превращаться в цитадели. Примерно в 2300 году до нашей эры начала свое неуклонное восхождение первая великая империя Древнего мира, распространяясь от своей столицы Аккада на берегах реки Тигр (точное местонахождение неизвестно). Аккадцы завоевывали соседствующие горы и равнины, уничтожив первые шумерские города-государства. Величайшему из аккадских правителей, Нарамсину, внуку основателя имперской династии Саргона Аккадского, вероятно, казалось, что он повелевает всем миром. Согласно шумерскому Списку царей (длинному перечню, который много раз переписывался на глиняные таблички), Нарамсин правил с 2254 по 2218 год до нашей эры.

Энергия завоеваний перетекала в художественные изображения побед. В завоеванных городах устанавливались отлитые из медного сплава бюсты новых правителей, которым поклонялись, как богам. Рельефы повествовали о битвах – по крайней мере, победных, – а на искусно вырезанных цилиндрических печатях впервые в истории стали изображать пейзажи: виды завоеванных и приобретенных земель, которые также наверняка изображались и в стенных росписях, не дошедших до нас, как и большинство аккадских изображений. На одной из печатей мы видим сцену в горах, где люди и львы охотятся на козлов, а над ними возвышается сверкающий диск – бог солнца Шамаш. Одна гора имеет отвесный склон, другая представляет собой орнаментализированную пирамиду, что указывает на священные горы Загрос на востоке. В картине нет жизнеподобия: козлы словно парят в воздухе, а окружающий пейзаж лишь намечен несколькими линиями, – и всё же художнику удалось передать новое ощущение природы, единства всех живых существ, показанных в естественной среде [6].

Победная стела Нарамсина. Около 2250 до н. э. Известняк. Высота 200 см

На одном из стоячих камней (называемых стелами) Нарамсин отважно позирует с луком, топором и копьем; на голове у него рогатый шлем, символизирующий его богоподобие. Этот камень был вырезан из известняка и установлен в завоеванном городе Сиппар. Нарамсин попирает ногами искореженные тела своих врагов – живших в горах Загрос луллубеев, которые посмели напасть на аккадских воинов, когда те стали подниматься в горы. Фигура Нарамсина в два раза крупнее остальных изображенных, а на вершине горы, на которую он поднимается, ему навстречу льются божественные лучи двух солнечных дисков. Подобно аккадским печатям, это одновременно и символ, и собирательный образ той далекой реальности. Резчик потрудился изобразить даже дерево, характерное для места битвы: считается, что это горный дуб [7].

Повелители нового мира политического господства довольно скоро осознали власть образов. В городе Гирсу (нынешний Телло) – поселении государства Лагаш в Южной Месопотамии – пришедший к власти примерно через сто лет после правления Нарамсина царь Гудеа установил множество своих изображений, вырезанных из необычайно прочного камня – диорита. Одна из уцелевших статуй показывает царя с планом храма, который, по его словам, явился ему во сне. В нанесенной на статуе надписи говорится, что храм под названием Энинну был посвящен Нингирсу, богу войны и покровителю Лагаша. На плане изображены массивные стены, окружающие Г-образный внутренний двор, а также шесть ворот, по обе стороны которых расположены пилоны и караульни. Во времена правления Гудеа Лагаш был одним из крупнейших городов Междуречья, а возможно, и мира, а в храме Энинну – с его толстыми кедровыми и самшитовыми балками, широкими дверями, украшенными резными «сияющими цветами», и посвященными богам статуями из меди и золота – наверняка хранилось оружие, а возможно, даже располагалась армия Гудеа. Длинные надписи на статуе Гудеа из темно-зеленого диорита восхваляют этот храм, предупреждая о каре, которой подвергнутся царские враги и те, кто нарушат его приказ или испортят его статуи: они будут «зарезаны, как быки <…> как буйволы, будут вздернуты на свирепые рога» [8].

Современный оттиск цилиндрической печати. Около 2334–2154 до н. э. Высота 3,6 см

Зиккурат в Уре. Около 2100 до н. э.

Самыми величественными и могучими из всех символов власти и господства той ранней эпохи человеческой цивилизации были циклопические пирамиды из кирпича-сырца, известные как зиккураты (от аккадского слова «зиккурату», означавшего «вершина» или «вершина горы»). Самая древняя из этих ступенчатых построек, появившаяся примерно в одно время с первыми египетскими пирамидами, была возведена в городе Киш в середине III тысячелетия до нашей эры. Большинство зиккуратов было построено несколько столетий спустя, после падения аккадской династии, когда Ур вернул себе доминирующее положение и стал центром нового царства так называемой Третьей династии Ура.

Один из самых больших зиккуратов был построен в центре Ура и посвящен богу луны Нанне, покровителю этого города-государства. Жрецы и вельможи поднимались по величественной лестнице и совершали ритуалы на плоской вершине, символизировавшей вершину священной горы, которую было хорошо видно из любой части города и со всех окрестностей. В отличие от египетских пирамид, которые служили усыпальницами и хранили свои секреты внутри, зиккураты, возникшие почти одновременно с ними, представляли собой храмовые платформы, откуда люди получали живой доступ к горним сферам богов – к тем самым сферам, к которым более тысячи лет назад обращал с надеждой взор своих широко открытых глаз молящийся из Эшнунны.

Несмотря на свою грандиозность, эти строения воплощали собой не преемственность, а непостоянство жизни и проблемы державы. Власть была охвачена тревожным ощущением недолговечности. Новый мир богатства и господства, казалось, перечеркнул былую уверенность, которая на протяжении тысяч лет была свойственна сельскому образу жизни. Это чувство было знакомо и автору «Гильгамеша»:

Разве навеки река несет полые воды?
Стрекозой навсегда ль обернется личинка?
Взора, что вынес бы взоры Солнца,
С давних времен еще не бывало… [9]

Аккадская империя едва продержалась две сотни лет, а затем пала от набегов племен гутиев, пришедших с гор Загрос. После падения Аккада возрожденный Ур отчасти присвоил себе славу первых шумерских городов, продолжив развитие шумерской литературы: именно тогда была записана клинописью классическая версия «Эпоса о Гильгамеше». Особым – и более печальным – литературным жанром стали городские плачи: поэмы, оплакивающие разрушенные шумерские города. «Плач о гибели Ура» был создан около 1900 года до нашей эры и записан на глиняной табличке клинописью. Богиня Нингаль, жена бога луны Нанны, умоляет богов спасти город: «Да не будет разрушен мой город, – сказала я им. – Да не будет разрушен Ур». Но слова Нингаль оказались напрасны: как отмечает поэт, в святилище храма ныне гуляет ветер, и весь город лежит в руинах. Ко времени написания поэмы Ур и царство Третьей династии – последний вздох первой шумерской цивилизации – пали под натиском завоевателей, пришедших с горных долин на востоке, на сей раз – из царства Элам.

История изобразительного искусства Древней Месопотамии неразрывно связана с возвышением и падением Шумера, с аккадцами и шумерами, их великим городом Ур. С возникновением четвертого великого государства на этой территории – Ассирии, истории, рассказанные в этих образах, обретают новую жизнь.

К концу II тысячелетия до нашей эры ассирийцы, которые издавна правили мирным государством с центром в торговом городе Ашшур, расположенном на берегах реки Тигр, начали успешно совершать завоевательные набеги. Через несколько веков ассирийцы уже владели обширной территорией от Египта до Персии: их империя намного превосходила аккадскую. Ассирийские цари были воинами и охотниками, славящимися как своей жестокостью, так и любовью к огромным дворцам, украшенным статуями, мозаиками и рельфами. Эти дворцы и храмы, окруженные толстыми стенами, заняли собой три великие цитадели, выстроенные за четыре столетия ассирийскими правителями к северу от нынешнего Багдада: сначала Нимруд, затем Дур-Шаррукин (ныне Хорсабад) и, наконец, величественную Ниневию [10].