Согласно одной из версий сказания, две ярчайших звезды созвездия Близнецов – сводные братья по имени Кастор и Полидевк. Первый, смертный, был сыном спартанского царя, а второй, бессмертный, – сыном Зевса. Однажды Кастора убивают (что ведет к похищению Елены и началу Троянской войны), и преданный ему Полидевк жертвует своей божественностью и, разделив свое бессмертие с Кастором, возвращает брата к жизни. Но у этого есть цена – всю оставшуюся жизнь они будут мотаться между Олимпом и подземным царством Аида: один день здесь, один день там. Иными словами, наша смертная часть и божественная навеки сплетены воедино.

В ту же эпоху, но вдали от греко-римского мира, распространилась концепция инь-ян, воплощавшая сходную идею. Принято считать, что это символ двух противоположных начал, но инь (олицетворение женского начала, тьмы, застоя) и ян (олицетворение мужского начала, света, движения) беспрестанно меняются и перетекают одно в другое. Точки на двух половинах символа отражают эту динамику.

Идея подобной динамической связи между противоположными, противоречивыми частями нашего разума встретится нам и в современной психологии. Но не будем торопиться: всякий, кто хочет пройти путь между мифологией и наукой, никак не сможет избежать моста литературы.

Доктор Джекил…

Если мы с вами похожи, то когда-то в молодости, прочитав «Доктора Джекила и мистера Хайда», видели эту историю как классическую борьбу добра со злом.

Оказывается, мы судили слишком поверхностно. Если вы помните, главный герой Джекил – преуспевающий доктор, его уважали в обществе. Он целиком и полностью отвечает всем требованиям, предъявляемым к образцовому английскому джентльмену Викторианской эпохи^[22]. Но за следование жестким нормам приходится расплачиваться: по мере того как он подавляет свою внутреннюю тьму, она растет.

Терзаемый противоречиями между своими порывами и общественной моралью, протагонист – типичный ученый XIX века! – находит выход: он изобретает эликсир (то есть препарат, он же все-таки доктор). Этот препарат, пусть и ненадолго, разделяет переплетенные части доктора, высвобождая безобразное, эгоистичное, дикое альтер эго: мистера Хайда.

(Стивенсон описывает Хайда почти как животное, но не забывает добавлять «мистер»: как-никак британское воспитание.)

В отличие от похожих историй, это чудовище появилось не случайно, когда что-то пошло не так. Напротив, все пошло слишком так – как доктор и запланировал. Теперь он мог вести две разные жизни в двух разных телах без страха потерять социальный статус, который так ценил: ночами давать волю инстинктам на темных улицах, пропахших кровью и конским навозом (Аид), а поутру просыпаться джентльменом в своей чистенькой резиденции (Олимп).

•••

Одна из самых известных фраз романа – слова Джекила: «Человек на самом деле не един, но двоичен»^[23]. Но даже когда говорит о Хайде, он употребляет местоимение «я». Где кончается и где начинается его «я», непонятно. Возможно, именно Джекил – маска, а истинная суть доктора – то уродливое чудовище. Его кое-как сдерживали жесткие общественные нормы и приличное воспитание с пеленок, но стоило ослабить узду, как оно вырывается наружу и начинает буйствовать.

Рекламный фотоснимок для театральной постановки пьесы «Доктор Джекил и мистер Хайд», сделанный методом двойной экспозиции (Нью-Йорк, 1887 год)

И действительно – через некоторое время Хайд начинает появляться даже без препарата и надолго оставаться у руля. Подобно плющу, который оплетает руины храма, оставшегося от погибшей цивилизации, он медленно овладевает разумом и телом доктора. Преграда между Аидом и Олимпом пала, да здравствует революция порождений праха.

В один из редких моментов просветления Джекил, видя, к чему все идет, предполагает, что вскоре окончательно потеряет власть над своим разумом. Он наконец-то набирается мужества, чтобы взглянуть в глаза своей совести, ужасается своим злодеяниям и (внимание, спойлер 130-летней давности) сводит счеты с жизнью.

…и мистер Фрейд

Будь этот роман опубликован анонимно, я знаю, каким было бы самое популярное предположение о личности автора: Зигмунд Фрейд. Поскольку Фрейд, выдвинув множество теорий о человеческом разуме, проверил научными методами лишь малую толику, а значительная часть его клинических работ полна преувеличений и даже выдумок^{7}. Однако он внес два важнейших вклада в науку, которые пригодятся нам в путешествии к самопознанию. Первый – он, продолжая дуализм Стивенсона, разделил человеческий разум на сознание и бессознательное^[24]. Угадайте, какая часть проявилась как мистер Хайд?

● Сознание: мысли, которые мы воспринимаем и осознаём.

● Бессознательное: вытесненные воспоминания, глубинные страхи, эгоистичные порывы.

•••

Фрейд не был первооткрывателем бессознательного. Еще когда он щеголял в коротких штанишках, это понятие уже фигурировало в трудах многих философов, от Гегеля до Шопенгауэра, и прочно вошло в лексикон психологов. Бессознательное не было затерянным материком, дожидавшимся, когда его наконец «откроют». Если уж на то пошло, любая культура отдает должное необычным психическим явлениям, таким как сны, интуиция, откровения, вдохновение. Однако господствующие представления помещали их вне разума и природы:

«– Откуда берутся всплески творчества?

– От богов или от муз, как было у Орфея.

– А гнев, похоть, ревность, гордость, обжорство, жадность, лень?

– Семь грехов? От дьявола, конечно.

– Голоса из потустороннего мира, истерия, психотравма, шок?

– В него вселился бес.

– А как насчет величайшей из тайн – сновидений?

– Это путешествия в загробный мир и в будущее».

Фрейда делает уникальным не то, что он «открыл» бессознательное, а то, что он изъял все эти объяснения из области сверхъестественного и заточил их в огромный чулан внутри разума. А богатым его сделало то, что ключи от чулана он положил к себе в карман. Нет, господа, в бессознательное нельзя войти, беззаботно насвистывая и глазея по сторонам. За ним можно только наблюдать сквозь замочную скважину – для этого-то и нужны психоаналитики, толкующие знаки, которые выходят на поверхность через такие каналы, как сны, свободные ассоциации и оговорки («оговорочки по Фрейду»). Если благодаря этим «посредникам» мы сможем встретиться со своим бессознательным, то сможем и умерить внутренние противоречия, и справиться с некоторыми поведенческими расстройствами.

Предложение Фрейда встретило огромный спрос. Особенно популярной и в массах, и среди психологов стала идея, что сны на самом деле проявление вытесненных желаний или детских травм. Конечно, молодые психологи жаждали работать в новомодных частных клиниках, а не в сумасшедших домах, как их учителя. Основной доход Фрейду приносило толкование снов клиентов, по большей части состоятельных дам, которым он ставил и ставил новые диагнозы^[25].

•••

Фрейд не ограничился популяризацией, секуляризацией и монетизацией понятия бессознательного: в отличие от предшественников, он видел в нем не любопытную деталь разума, а его основу. С его точки зрения, если разум – это айсберг, то субстанция, именуемая нами «я», – та крохотная часть, которая выступает над водой. Каждая наша мысль, каждый поступок, каждый спор – все это несет отпечатки бессознательного.

Выходит, Платон отчасти был прав: да, колесница есть, но правим ею не мы. Мы всего лишь пассажиры на сиденье рядом с водительским, которые таращатся по сторонам и без умолку болтают. Распространение этого взгляда, пожалуй, величайшая победа над нарциссизмом человечества, которое вечно хватается за руль.

Аналогия с айсбергом также очерчивает границы самоанализа, то есть нашей способности размышлять о собственных мыслях: глядя сверху, мы не видим низ айсберга, а только то, что находится непосредственно под поверхностью воды. Эта подвижная пограничная область, которая то всплывает, то снова тонет, качаясь на волнах, называется предсознание (preconscious)^[26]. Это обиталище вещей, о которых еще несколько секунд назад ваше сознание не помнило, а теперь они не идут у вас из головы, – ваш телефонный номер, боязнь пауков, песня, которую вы невольно мурлычете… Словом, это доступная область бессознательного. Поэтому-то она и сыграет ключевую роль в нашей попытке разобраться, что и почему мы думаем.

Ид, Эго и Суперэго

Второй значимый для нас вклад Фрейда в науку – так называемая структурная модель, которой он занялся почти 20 лет спустя. Парадигма противоположностей, рассматриваемая нами, расширяется: человеческий разум, который мы пытались описать такими дихотомиями, как божественное – мирское, логика – страсть, цивилизованное – дикое, сознание – бессознательное, теперь делится на три главные части. Я мог бы дать сухое описание, но давайте еще раз рассмотрим роман «Доктор Джекил и мистер Хайд» через эту новую призму.

● Ид, или Оно (мистер Хайд). Наша животная сторона, движимая удовольствием, страхом и потребностями. Полностью бессознательна. Хайд не ведает добра и зла, он просто хочет и просто делает. И, совсем как настоящий ребенок, делает это немедля: он не способен выстроить стратегию или отложить свои желания на потом.

● Суперэго (Лондон Викторианской эпохи). Эта составляющая, частично бессознательная, сформировалась позднее всего, поскольку состоит из усвоенных нами ценностей. Это источник как гордости Джекила, когда он жертвует деньги бедным, так и его стыда за свои злодеяния. При помощи этих чувств оно пытается направлять эго.

● Эго (доктор Джекил). В повседневной речи мы обычно употребляем это слово в значении «гордость, высокомерие», но в контексте структурной модели Эго – наша часть, которая решает, рассуждает, планирует. Она пытается, обтесав наши желания, найти баланс между ними и требованиями внешнего мира: если разум не способен удержать этот баланс, он «заболевает». И действительно, Джекил, чтобы сохранить свой статус, всегда был на стороне Суперэго, и чем сильнее он подавлял Ид, тем несчастнее становился. Препарат, который он изобрел для борьбы с этой проблемой (то есть наука), отражает способность Эго принимать решения.

«Высвобождение внутреннего монстра», то есть неспособность Эго справляться со своей работой и выход его из строя, – благодатнейшая почва в литературном плане. Мы можем взглянуть с этой точки зрения на «Бойцовский клуб», одну из самых популярных современных историй о трансформации, и провести некоторые параллели.

Что за человек герой-«рассказчик» (Эдвард Нортон), который соответствует Джекилу? Он примерный гражданин, бегущий от серости офисной жизни за фальшивой мишурой культуры потребления. Одним словом, буквально одним, он «нормальный».

<style lang=«Demirel»>

Это если одним, а если не одним, то «не очень нормальный».

</style>

Потому что цена следования нормам – неудовлетворенность, потеря цели и трусость. Но любопытно другое: его подавляемая сторона представлена не безобразным существом наподобие Хайда. Напротив, «Тайлер Дёрден» идеален со всех сторон:

● он выглядит как наш идеал (Брэд Питт);

● он занимается сексом как наш идеал (голый Брэд Питт);

● он дерется как наш идеал (окровавленный и голый Брэд Питт);

● он свободен как наш идеал (дерзкий и голый Брэд Питт).

«Все то, чем ты хотел, но не мог стать, – это я»