Впрочем, это совершенно естественный контраст. Доктор Джекил, как явствует из его имени, был уважаемым врачом и, в общем-то, уже вел ту жизнь, которую и хотел вести. У него была одна-единственная проблема – желание время от времени сорваться с цепи. А проблема «рассказчика» не в том, чтобы просто сорваться с цепи, а в том, чтобы навсегда покинуть будку. Он мечтает, оставив за спиной свою низкостатусную и бессмысленную жизнь, переродиться в нечто иное. Нельзя сказать, что он превращается в чудовище: настоящие чудовища – это те, кто живет «нормальной» жизнью.

Еще одна параллель с романом Стивенсона: трансформация в «Бойцовском клубе» тоже тесно связана со сном. Страдающий бессонницей главный герой не может отличить сон от яви и теряет чувство времени. Иногда он обнаруживает, что не помнит, как провел последние несколько дней. В конце концов он понимает, что вышел за границы сна и сам превратился в «сон». Бодрствует ли он сейчас? Да. Наверное. Но это ненадолго. Скоро настоящий водитель снова проснется и, возможно, на этот раз больше не выпустит руль. Что ж, раз все зашло так далеко, вы уже знаете, что делать, – и концовку фильма вряд ли можно считать неожиданной.

Прелесть структурной модели в том, что она не позволяет трактовать эту историю как простой процесс «потери рассудка». Ведь «Тайлер Дёрден» действовал не наобум, у него был план. Человек может обладать высоким IQ, действовать разумно и логично, прекрасно осознавать реальность внешнего мира. Но важно, чему служит весь этот механизм, важен внутренний баланс. Будь его Эго достаточно сильным, в начале истории он не стал бы рабом своего Суперэго (принимая ценности культуры потребления) и впоследствии не идеализировал бы Ид столь рьяно.

•••

Чтобы еще раз подчеркнуть важность этого баланса, вернемся в эпоху Фрейда и взглянем на персонажа, который в прямом смысле обнажается, освобождаясь от своего Суперэго. Человек-невидимка (1897) был создан писателем-фантастом Г. Г. Уэллсом. Когда герой навсегда становится невидимым – разумеется, благодаря изобретенному им самим «эликсиру» (специальному аппарату), он обнаруживает, что такая жизнь сложнее, чем он рассчитывал, и пытается завязать общение с людьми, вернуться к прежней жизни. Поначалу его Суперэго работает. Но он раздевается – и, избавляясь от одежды, которая делает его видимым, переживает опьянение силой и дичает.

Как и «Дёрден», Человек-невидимка не утрачивает способности к логическим умозаключениям. Он составляет детальные планы для достижения цели и даже действует рационально, но не задается вопросом, зачем он делает то, что делает. Из-за того, что способность задаваться этим вопросом – что, зачем и почему мы делаем – так важна, мы и пошли окольным путем: нам было недостаточно рецепта, состоящего из одних логических ошибок.

Маска морали

Как вы думаете, кто вдохновил Уэллса на историю о Человеке-невидимке? Конечно же, наш старый знакомец.

В своем труде «Государство», который, на мой взгляд, стоит включить в школьную программу, Платон, пересказав легенду о кольце Гига, задается вопросом: развратит ли нрав человека кольцо, делающее своего носителя невидимым и чуть ли не божеством среди смертных?^[27] То, что мы называем моральными нормами, – просто предел наших сил? Или же существует различие между правильным и неправильным, не зависящее от нас?

«Государство» – утопическое произведение, а основная тема, которую пытался осветить Платон, – идеальное представление о справедливости. Останемся ли мы справедливыми, сумев вознестись над культурой, обычаями, законами? Или же, смыв с себя макияж цивилизации, превратимся в рабов своих порывов и склонностей?

Вы, наверное, заметили, что 25 веков спустя Фрейд проделал тот же фокус – взглянул на это противоречие через призму Суперэго и Ид. Можем ли мы восстановить равновесие Суперэго и Ид, нарушенное некими сверхъестественными элементами наподобие «кольца» или «эликсира»? Нужно ли это делать?

Эти моральные коллизии бросаются в глаза не только в вымышленных мирах, о которых написаны книги, но и в жизни авторов этих книг. Например, Стивенсон не рассказывает, что именно вытворял Хайд по ночам, он всегда прибегает к расплывчатым выражениям. Вероятно, он подразумевал однополые связи, но именно в год публикации романа, в Англии гомосексуализм вновь объявили преступлением^{8}. Так или иначе, даже намека на эти темы от писателя, прежде известного книгами для юношества, было бы достаточно, чтобы разразился скандал. Да что там, Уэллс показал черновик романа жене, и она пришла в такое негодование, что он тут же предал огню все записи. Конечно, потом он не выдержал и написал роман заново, но подверг его лютейшей самоцензуре^{9}.

Судьба современника Стивенсона, Оскара Уайльда, сложилась куда печальнее. Созданный им персонаж Дориан Грей во многом схож с доктором Джекилом: он в разладе с обществом, находит способ переложить расплату за свои грехи на чужие плечи, постепенно теряет контроль – и вот классический драматический финал^{10}.

Через несколько лет после того, как Уайльда принудили смягчить гомоэротические моменты романа, он создал еще одно произведение, прямо высмеивающее викторианскую мораль: пьесу «Как важно быть серьезным»^[28]. В ней также присутствует мотив альтер эго. Комедия, признанный шедевр Уайльда, срывала аншлаги в лондонских театрах, а сам писатель получил серьезный тюремный срок за гомосексуальную связь. Простить самого известного драматурга страны? Какое там, над ним еще и глумились: в первые месяцы заключения ему давали читать только Библию.

В день освобождения он покинет Англию и через несколько лет умрет в Париже – в нищете и одиночестве.

Во время суда, который изрядно занимал тогдашнюю бульварную прессу, Уайльд вместо того, чтобы отвергнуть все обвинения в духе «все это происки врагов и поклеп завистников», пытался проводить параллели с древнегреческими мудрецами-философами и их молодыми учениками. Он сказал, что тем, кто его судит, никогда не понять чистоты этой любви, – то есть фактически признал свою «вину». Таким образом, соперничали отнюдь не Ид и Суперэго. Уайльд ведь не считал, что поступает дурно! Его борьба, как и в платоновской «Апологии Сократа», развернулась между Эго, определявшим линию защиты, и внешним миром, которому эта линия не нравилась.

Как вы считаете, в конечном счете его Эго повело себя глупо? Да, и Уайльда, и Сократа признали виновными, посадили в тюрьму и, в общем, уморили. Но взгляните: потомки иноземцев, говорящих на совсем других языках, даже сегодня с огромным интересом изучают их жизнеописания и черпают в них вдохновение^[29].

Кони и люди

После того как мы столько говорили о морали, структурная модель, возможно, начинает напоминать вам кое-что из другой области:

● дьявол (Ид);

● религиозные правила (Суперэго);

● сам человек, который выбирает между первым и вторым (Эго).

Конечно, это довольно грубая аналогия. Попросту говоря, Ид – это не дьявол: оно, как выразился бы Ницше, «по ту сторону добра и зла»^{11}.

Но еще важнее для нас другое различие: если для души верный выбор всегда заключается в следовании некоему набору религиозных правил, то для Эго, как мы видели на примере Уайльда, просто нет предопределенного «правильного» выбора.

Фрейд объяснил эту нашу гибкость, предложив новую интерпретацию аллегории «колесницы и возничего», придуманную, как вы помните, Платоном^{12}.

Ид («Оно») – это конь, на сей раз без крыльев, который несется куда хочет, Эго («Я») – его всадник. Хороший всадник мастерски правит конем, превосходящим его по силе. Но для этого нужно порой ослаблять поводья и позволять коню идти куда ему вздумается. Главное – чувство меры. Если всадник даст коню чересчур много воли или, наоборот, не будет прислушиваться к его желаниям, упорно следуя навигатору, указывающему «верный путь», рано или поздно они оба окажутся в канаве.

•••

Пожалуй, главное отличие Фрейда от Платона – в том, что он не слишком превозносит разум и мудрость. Иными словами, идеальный всадник – это не всадник, который выключает навигатор, спешивается, направляет свои стопы в ближайшую библиотеку, зарывается в философские фолианты и пытается приблизиться к божественному. Нет, идеальный всадник идет по стопам внешней политики Османской империи XIX века: баланс превыше всего. Как мы уже видели на литературных примерах, Эго использует определенные защитные механизмы для поддержания этого баланса и вытесняет в бессознательное все, что вызывает беспокойство.

Бессознательное? Да, Фрейд о нем не забыл – понятие бессознательного он собирался объединить с этой новой моделью…

Новый айсберг

Давайте разместим идеи Фрейда, которые мы обсуждали до сих пор, на новом айсберге. То, что мы называем сознанием…

1. Не единичная структура – оно состоит из параллельно работающих частей.

2. Мы осознаём гораздо меньше, чем нам кажется.

3. Даже та часть, которую мы осознаём, не вполне рациональна.

С первого взгляда становится ясно, что Ид не идентично бессознательному, а Эго не идентично сознанию. Бессознательное и предсознательное в той или иной мере охватывает каждый компонент. А вот со второго взгляда мы замечаем важную особенность: наш рассудок довольно текуч – в духе темы преображения, знакомой нам по мифологии. Содержимое одного отсека может легко перетечь в другой. Как это происходит?

Представьте себе, что у вас семейный поход в оперу. Если на выходе вашу невесту подстрелят из-за мафиозных разборок, Эго получит травму и, вероятно, вытеснит ее в бессознательное, подавив… Простите, это был сценарий третьего «Крестного отца», адвокаты сделали мне предложение, от которого невозможно отказаться, так что перейдем к другому примеру.

Скажем, вы впервые идете в оперу. Вы наверняка призадумаетесь: что надеть, как себя вести. Есть негласные правила – ознакомившись с ними, вы решаете, что надо им соответствовать. Поздравляю!

Надводные части Эго и Суперэго пришли к согласию. Но спустя какое-то время такой наряд становится для вас привычным. И если в один прекрасный день ваш ребенок спросит: «А почему нельзя ходить в оперу в шортах?» – вы машинально ответите: «Детка, это неприлично». Иными словами, вы уже не приводите аргументов, а просто выносите моральное суждение. Вы усвоили, интернализировали то, о чем прежде размышляли и что подвергали сомнению, погребли это под толщей воды.

В остальной части Суперэго находятся некоторые культурные ценности – куда более масштабные, чем привычка наряжаться в оперу:

● религиозные убеждения;

● права животных;

● предпочтения в музыке и еде;

● любовь к застолью с ракы и рыбой под Мюзейен Сенар^[30].

Часть каждой из них находится над водой, часть – на уровне воды, а часть – в глубине. Например, если мы обсуждаем концепцию «свобода слова», наш разум тут же устраивает обыск в предсознательном и предоставляет необходимые сведения в распоряжение Эго. В свою очередь, Эго при необходимости пользуется этим материалом, пытается более или менее связно рассуждать – и мы чувствуем, что все под контролем. Но если заглянуть глубже, в основе понятия свободы слова лежит более широкий ряд ценностей – либерализм, который исподволь, незаметно для вас, направляет ваши суждения и определяет ваши аргументы в дискуссии.

Если такие усвоенные вами ценности складываются воедино, как кусочки пазла, они образуют мировоззрение (или, как сказал бы Фрейд, Weltanschauung). Это идеи, которые Эго некогда изучило, осмыслило и даже наверняка с кем-то обсудило, но со временем они, как осадок, опускаются на дно и принимают форму айсберга. Нам очень сложно воспринимать идеи, которые не укладываются в этот шаблон, а если мы все-таки их восприняли, то затрудняемся оценить. И даже если вдруг нам удалось оценить эти идеи, то вспомнить и усвоить их – настоящий подвиг. Для наших мыслей куда важнее отвечать нашим текущим убеждениям, чем соответствовать внешней реальности.