– Это не означает, что оно не может подчиняться тем деятельностям, которые у вас здесь обозначены?

Оно не может подчиняться. Оно существует само по себе. Причем я бы добавил: оно имеет язык, оно имеет свою операционализацию в разных формах, оно имеет свое идеальное содержание, которое принципиально отличается от рефлексивного содержания. И в этом смысле у мышления иное содержание, нежели у рефлексии.

Теперь давайте взглянем – рефлексивно, со стороны – на то, что я делаю.

Итак, у меня есть эти мои, мною отрефлектированные содержания, удерживаемые моим сознанием только за счет рефлексии. Когда мы спрашиваем: как человеку дана его деятельность – прошлая, будущая?.. Она ему дана прежде всего в рефлексии. Даже простейшие деятельности, вроде умывания и чистки зубов, тоже сначала определяются рефлексивно. Потом рефлексия свертывается, по-видимому, уходит в подсознательное, удерживается там как таковая. Это и есть особая форма материализации наших действий. Если же деятельность сложная, это творческая деятельность, то она удерживается достаточно развернутой и особым образом организованной рефлексией.

Но для того чтобы организовать коммуникацию по поводу рефлексии, мы должны переводить [эти отрефлектированные содержания] в мыслительные средства, то есть особым образом это означковывать, особым образом синтаксически строить, особым образом каждый раз интерпретировать и т. д. И при этом (о чем я буду говорить опять-таки дальше) мы пользуемся такой особой формой организации рефлексии, как понятия.

Я утверждаю, что понятия есть единицы рефлексии и особая, специфическая форма мыслительной организации рефлексии. Не единственная, но я бы сказал, что на сегодня основная, может быть, даже единственная. Когда я, нечто рассказывая, описываю содержание моей рефлексии, схематизирую, описываю схемы, начинаю их интерпретировать так или иначе, я каждый раз рассуждаю, говорю, пользуясь понятиями. И при этом вы по поводу каждого понятия можете произвести соответствующие проблематизации.

Скажем, я употребил важные для меня понятийные слова: «пространство рефлексии». Нарисовал какую-то схему. Слушающий меня, привыкший, что подобным же образом рисуются предметы либо машины деятельности, сразу задает мне кучу вопросов: а почему у вас здесь нет нормы, логики, правил и т. д.? И я начинаю объяснять, что у меня не понятие предмета, машины и т. д., а понятие пространства. И мне сразу задают вопрос: а что такое пространство? Что я тогда должен делать? А как я, собственно, могу ответить на этот вопрос? Тут фиксируется одна очень важная вещь… Я вынужден каждый раз в своей рефлексии по поводу этого понятия входить в ту или иную из мыслительных деятельностей или на тот или иной верстак, «плавающий» в моей рефлексии, и оттуда извлекать соответствующее понятие, более точно – содержание соответствующего понятия. Я начинаю там работать с этими понятиями, или с содержаниями этих понятий, или с предметными организованностями, операциональными организованностями этих понятий. Как это будет происходить?

Итак, мне задают вопрос: что такое пространство? Что я делаю? Я стараюсь это осмыслить и говорю себе: ага, меня проблематизировали. Я должен отвечать на вопрос «что такое пространство?» соответственно употребленному мною термину. Меня проблематизировали. Где это происходило? Это происходило на верстаке проблематизации. Я своей рефлексией туда вошел и говорю: проблематизация. И там зафиксировал соответствующую точку. Значит, в ходе нашей коммуникации и нашей дискуссии отметилось такое разрывное образование, где мне задали в процессе коммуникации встречный вопрос. Это по смыслу дела, по логике.

Если мне задали вопрос, а я не хочу коммуницировать, то я сделаю вид, что я не понял. Но чтобы отвечать, я должен понять, что произошло. А что значит «что произошло»? Ведь, следовательно, образец того, что произошло, уже должен быть в этой схеме – в одном из этих мест. И я его должен найти. И я сразу подвожу под понятие, говорю: ага, произошла проблематизация. И я фиксирую в ходе нашего дискурса и дискуссии определенную точку на верстаке проблематизации.

Итак, я произвел проблематизацию. И тогда одно из двух… Я могу перебросить эту точку в программу, в программирование, что я, собственно, и попытался сделать. Я говорил: есть такой интересный вопрос «что такое пространство?». Тогда я перешел в программу и там, соответственно, пишу себе отметочку: «Иванов будет разрабатывать эту тему». Но при этом я могу ее еще разложить в программе, то есть спуститься на другие верстаки. И я это делаю. Я говорю: там нужен критический анализ понятия пространства в античной геометрии, скажем, в физике, на материале первобытных народов и т. д. Это если ответа нет. А если ответ есть, то я проделываю совершенно другое движение… Мне задали вопрос, а у меня, скажем, в предмете «философские проблемы естествознания» или «теория мышления» уже есть проработанные 20 лет назад соответствующие тексты. Я вынимаю оттуда это понятие, перетаскиваю его за счет своей рефлексии и предъявляю прямо на верстаке проблематизации. И говорю: вот оно – это понятие. Я его вынимаю и репрезентирую в его предметном содержании и отвечаю на вопрос. Теперь вы должны сообразить, что там, то есть представить себе объектно-операциональный и замещающий слой знаковой формы и переходы, уровни интерпретации.

Двинулись дальше… Меня спрашивают: что такое рефлексия? что такое мышление? У меня опять-таки та же самая работа. Я обращаюсь к предмету, например к предмету, который называется «теория мышления и его естественные основания». Там есть понятие мышления, есть понятие рефлексии. Я его представляю. Вы можете быть согласны или нет, я, во всяком случае, пользуюсь этим. Может случиться, что там такого понятия нет. Тогда я вхожу в блок онтологической работы, строю соответствующую картинку в этом блоке на верстаке… Получаю здесь такую онтологическую картинку, в которой у меня различены рефлексия и мышление, и оформляю это в понятийной форме за счет текста, то есть указываю, что, как, почему, в каких оппозициях. Так как понятия определяются в заданных культурных формах, соответственно, в логике. Опять-таки для каждой эпохи [эти формы] свои. И в результате этой работы у нас с вами эта картинка начинает постепенно заполняться.

После того как я задал эту картинку и очерчено все пространство со всем набором предметов, мы начинаем с вами работать в логике того дискурса, который я строю, естественно, трансформируемого теми вопросами, которые мне задают. И в этом смысле это такой «рыскающий» процесс. И в этом его смысл. Потому что, если бы я мог сам заранее предусмотреть, какого рода вопросы, недоумения здесь будут возникать, я бы сидел у себя в кабинете и писал бы все это. Но этого предусмотреть невозможно.

– Может быть, в кабинете вы бы работали быстрее.

Видите ли, в чем дело… Я бы работал быстрее, чем когда мне приходится здесь тянуть весь этот воз. Но тогда бы я не был человеком. Потому что человеческое существование предполагает взаимопонимание и коммуникацию. Кроме того, я еще рассчитываю все время на лавинный процесс. Я, может быть, немножечко сделаю, но зато потом будут делать лучше. Для этого я это все и делаю.

Что мне сейчас важно? Мы начинаем фактически заполнять все ядерные образования. Какой бы вопрос мне ни задали, какой бы ответ я ни дал, – каждый из них получает соответствующее отображение во многих, чуть ли не во всех блоках, причем разнородных.

Смотрите, что происходит… Во-первых, все эти верстаки между собой связаны, и между ними существуют эти отношения. Я пытался это продемонстрировать. Вот сразу у меня блок проблематизации и программирования. Когда вы меня спрашиваете, а какую культурную историю имеют эти ваши понятия рефлексии и мышления, то я сразу начинаю отвечать: ага, вот Аристотель, Локк, Фихте, Шеллинг, Гегель, Маркс, Гуссерль и т. д. говорили то-то, то-то… У меня здесь заполняется блок критики. Если я разделил еще на схематизмы, я говорю: они высказывали то-то и то-то, а вот, смотрите, я сам в своих прошлых работах как интересно все это объединил, «снял» и конфигурировал. Вот у меня конфигуратор, вот соответствующая схема. Когда это получено здесь, на верстаке, я беру целые куски и их туда вбрасываю – в предмет теории рефлексии или теории мышления или исследования рефлексии, исследования мышления. Не важно, как мы это назовем. Я перебрасываю этот кусок в онтологию, скажем, мышления. Заполняю. В онтологию деятельности – заполняю. Я могу спустить это в соответствующую практику, то есть я начинаю в соответствии с этим строить свои лекции, занятия, беседы какие-то. Вся эта система начинает развертываться именно за счет такого многопланового, параллельно осуществляющегося движения. И в этом специфика методологического подхода и методологического метода организации работы на этом пространстве.

Резюмирую этот кусочек, перед тем как перейти к следующему, четвертому пункту. По сути дела, я уже рассказал, что я должен делать дальше. Я теперь должен, следуя этой только что определенной методе, двигаться дальше и определять прежде всего все основные понятия, с которыми мне придется дальше работать. И в этом, собственно, и будет состоять решение той темы, которую я объявил.

Эта тема – «Проблемы построения теории мышления». Из того ответа, который я давал Борису Васильевичу [Сазонову], уже совершенно ясно, что мне надо не теорию мышления построить, а осуществлять построение теории мышления. Из второго пункта следует, что в этом и состоит смысл всей этой работы, потому что мне надо не теорию мышления построить и выпихнуть, а мне надо это пространство заполнить (см. ^рис. 4). Весь дискурс, который я буду делать, и есть заполнение элементов этого пространства. Но в соответствии с темой доклада я буду фиксировать все на проблемах и на программе.

Таким образом, я выделил в соответствии со своей узкой задачей главный верстак. Я буду все вводить и рассматривать относительно него. И движение по нему будет самым важным и самым главным. Это мой метод. А моя задача по материалу состоит теперь в том, чтобы практически все основные понятия прошлой эпистемологии, теории мышления, теории деятельности, в том числе и те, которые мы вводили за прошедшие 25 лет, подвергнуть критике и проблематизировать.

Что я должен теперь обсудить? Мышление и деятельность, рассуждение, понятие, знание, предмет, теория. Я должен задать все эти понятия: что такое онтологическая работа, что такое критика, что такое систематизация, что такое организация. То есть практически из этого изображения пространства уже намечаются все аспекты той большой работы, которая предстоит.

Я могу, соответственно, произвести программирование и организацию. Мы уже попытались это сделать и будем продолжать это дальше. Например, кто-то берет и рассматривает структуру онтологической работы, кто-то берет и рассматривает структуру критики и схематизации и т. д. Но теперь каждый раз не сами по себе, а так, как они выступают в рамках методологической организации, или методологической работы. Хотя это не исключает и другого варианта: когда мы берем, скажем, проектирование, но не то, которое здесь, на верстаке, а как проектный предмет. Если здесь есть, к примеру, архитекторы, то они могут взять архитектурное проектирование и рассматривать его само по себе – в методологических формах и постметодологических, интерметодологических формах. И то же самое – историческая критика, критика источников и т. д. Для историка это, по сути дела, основной вопрос. На схеме у меня отсутствует историческая деятельность, которая должна была бы быть включена. Я оговаривался в прошлый раз, что это отнюдь не полное перечисление. Оно, вообще говоря, может развертываться дальше, щепиться и т. д.

Я зарисовываю пространство моей мыслительной работы и предполагаю, что таким образом (пусть неполно, неточно) я задаю каким-то образом то, с чем буду иметь дело, а вместе с тем и средства для организации моего мышления и систематизации знаний, которые я буду получать (см. рис. 4).