Пембертон взял Серену за руку, и они вместе подступили к краю обрыва. Внизу долина Коув-Крик теснила горы квадратной милей ровной земли. В центре расположился лагерь, окруженный пустырем, утыканным пнями и ломаными ветками – следами сплошной вырубки. Склоны хребта Хаф-Акр, ограждающие долину слева, также стояли оголенными. Растительности была лишена и нижняя четверть горы Ноланд, высящейся по правую руку. Пересекающее долину железнодорожное полотно с вышины выглядело стежками аккуратной швеи, которые соединяли две части долины.

– Девять месяцев работы, – сообщил Пембертон.

– На западе мы управились бы и за полгода, – заметила Серена.

– У нас тут выпадает вчетверо больше осадков. К тому же сперва пришлось прокладывать дорогу в долину.

– Это многое объясняет, – признала его жена. – Докуда простираются наши владения?

Пембертон указал на север:

– Вплоть до горы за тем местом, где мы сейчас ведем промысел.

– А на западе?

– Гора Бальзам, – сказал Пембертон, перемещая вытянутую руку. – На юге – хребет Хорс-Пен, и ты сама видишь, куда дотянулась наша вырубка на востоке.

– Тридцать четыре тысячи акров?

– К востоку от Уэйнсвилла – еще семь тысяч, но их мы уже вырубили.

– Все, что восточнее, прибрал к рукам «Чэмпион пэйпер»?

– По самую границу с Теннесси, – кивнул Пембертон.

– Та земля, которую власти хотят забрать под парк?

Пембертон снова кивнул.

– И если «Чэмпион» уступит, явятся по наши души.

– Но мы ничего им не отдадим, – подхватила Серена.

– Нет. По крайней мере, пока не завершим вырубку. Харрис, здешний каолиновый и медный магнат, был на том собрании, о котором я рассказывал, и ясно дал понять, что не меньше нашего настроен против затеи с национальным парком. Неплохо иметь в союзниках самого богатого человека во всем округе.

– Особенно в качестве будущего партнера, – добавила Серена.

– Тебе он понравится, – пообещал Пембертон. – Харрис проницателен и не терпит дураков.

Серена коснулась его плеча над раной:

– Поспешим. Нужно перевязать тебе руку.

– Сперва поцелуй, – возразил Пембертон, заводя их сплетенные пальцы за спину Серене и привлекая молодую супругу к себе.

Приблизив лицо к губам Пембертона, та с жадностью впилась в них. Чтобы сделать поцелуй еще крепче, свободной ладонью Серена притянула к себе затылок мужа, и ее дыхание мягкой волной прокатилось по нёбу Пембертона; поцелуй все длился, вовлекая и зубы, и языки. Теперь Серена уже тесно прижималась к мужу всем телом. Стеснения в ней не было и в помине, даже в самую первую их встречу. Пембертон вновь почувствовал то, чего никогда не испытывал с другой женщиной: ощущение свободы и безграничных возможностей, каким-то чудом сосредоточенное только в них двоих.

Вернувшись наконец в «паккард», они съехали в долину. Здесь каменистая дорога сделалась более ухабистой, в ее полотне проявились овражки и вымоины. Прокатив по заиленному дну неширокой речки, Пембертоны вернулись под сень листвы, но ненадолго: деревья внезапно расступились, открывая дно долины. Дороги не осталось, только широкий простор голой земли и грязи. «Паккард» миновал конюшню и здание конторы, чья передняя комната служила кассой, а задняя – баром и обеденным залом. Справа располагались лавка и столовая для рабочих. Подпрыгнув, машина пересекла железнодорожное полотно и миновала вереницу пустующих вагонов-платформ, ожидавших утра. Тут же, у путей, стоял и служебный вагон, приспособленный под лазарет; его ржавые колеса глубоко вросли в почву долины.

Супруги проехали под цепочкой из трех десятков одинаковых длинных сараев, оседлавших склон хребта Бент-Ноб; их приподнятые фундаменты опирались на грубо отесанные сваи в ошметках коры, служащие защитой от змей и насекомых. Эти домики и сами напоминали вереницу товарных вагонов – не только размером и внешним видом, но и кабелем, который был между ними протянут. Над крышей каждого сарая торчал железный прут громоотвода, а в стенах были прорублены неровные отверстия, служившие окнами.

– Бараки для рабочих, надо думать? – предположила Серена.

– Да. Как только закончим здесь, можно будет погрузить их на платформы и отправить на новое место по железной дороге. Работникам даже не придется утруждаться сбором багажа.

– Очень удобно, – кивая, похвалила Серена. – Сколько стоит проживание?

– Восемь долларов в месяц.

– А заработок?

– Пока два доллара в день, но Бьюкенен собирается накинуть еще по десять центов.

– Зачем?

– Уверяет, что иначе хорошие работники сбегут от нас в другие лагеря, – пояснил Пембертон, сворачивая к дому. – Я же считаю, что скупка земельных участков правительством чревата избытком рабочих рук. Тем более если «Чэмпион» согласится продать свою землю под парк.

– А что думает Уилки?

– Уилки со мной согласен, – заверил ее Пембертон. – По его словам, единственная польза от биржевого краха – в дешевой рабочей силе.

– Тогда я согласна с вами обоими, – сказала Серена.

Юноша по имени Джоэл Вон дожидался их прибытия, сидя на крыльце дома; рядом с ним в картонной коробке ждали мясо, хлеб и сыр, а также бутыль красного вина. Когда Пембертон и Серена вышли из «паккарда», Вон поднялся и стащил с головы кепку, обнажив копну морковного цвета волос. Кэмпбелл быстро понял, что под этими яркими вихрами скрывается острый ум, и доверил Вону обязанности, поручаемые, как правило, куда более опытным работникам. Как могли засвидетельствовать ссадины на руках и лиловый синяк на веснушчатой левой скуле, это подразумевало и попытки совладать с новой лошадью, столь же активной, сколь и ценной. Вон достал из машины саквояж и вслед за Пембертоном и его супругой поднялся на крыльцо. Пембертон открыл дверь и кивнул юноше, чтобы тот прошел вперед.

– Если бы не рука, – сокрушенно вздохнул Пембертон, – я перенес бы тебя через порог.

Серена улыбнулась:

– Не переживай, милый. Справлюсь сама.

Она шагнула внутрь, и Пембертон двинулся следом. Оказавшись в доме, его жена внимательно изучила выключатель, будто сомневаясь, что тот сработает, и лишь затем щелкнула им, включая свет.

В просторной передней комнате перед камином стояли два легких кресла; слева была устроена небольшая кухня с дровяной плитой «Хомстед» и ледником. У единственного окна расположились стол из тополя и четыре стула с плетеными тростниковыми сиденьями. Удовлетворенно кивнув, Серена прошла по коридору и заглянула в ванную, прежде чем войти в спальню. Там она включила прикроватную лампу и присела на кованую кровать, проверила упругость матраса и осталась ею довольна. На пороге возник Вон с чемоданом, принадлежавшим еще отцу Пембертона.

– Поставь в шкаф в холле, – распорядился хозяин.

Исполнив поручение, Вон выбежал на крыльцо, чтобы появиться вновь со снедью и вином.

– Мистер Бьюкенен подумал, что вам не помешает перекусить.

– Разложи на столе, – велел Пембертон. – А после принеси из лазарета йод и бинты.

Юноша повернулся, не отрывая пристального взгляда от пропитанного кровью рукава хозяина.

– Хотите, я позову доктора Чейни?

– Нет, – отрезала Серена. – Простую повязку я и сама могу наложить.

Когда Вон ретировался, Серена подошла к окну спальни и заново осмотрела выставленные в ряд бараки.

– У рабочих тоже есть электричество?

– Только в столовой.

– Так даже лучше, – определила Серена, возвращаясь в центр комнаты. – Не только в смысле экономии денег, но и для производительности. Живя по-спартански, они станут работать усерднее.

Широким жестом Пембертон обвел окружающие их стены из грубо оструганной доски:

– Здесь обстановка тоже довольно спартанская.

– Деньги идут на покупку новых лесных участков, – напомнила ему Серена. – Пожелай мы тратить свои сбережения как-то иначе, остались бы в Бостоне.

– Что верно, то верно.

– Кто живет по соседству?

– Кэмпбелл. Один из ценнейших работников в лагере: может вести бухгалтерию, легко починит сломанный агрегат и управляется с цепью Гантера^[3] не хуже опытного землемера.

– А в доме на отшибе?

– Доктор Чейни.

– Тот чудак из ущелья Уайлд-Хог?

– Единственный врач, кого удалось уговорить сюда приехать. Пришлось даже посулить ему отдельный дом и автомобиль.

Приоткрыв створку стоявшего в комнате шифоньера, Серена заглянула внутрь, а затем осмотрела и внутренность платяного шкафа.

– А где мой свадебный подарок, Пембертон?

– Стоит в конюшне.

– Ни разу не видела арабского скакуна белой масти.

– Впечатляющий конь, – заверил ее Пембертон.

– Завтра первым делом прокачусь на нем…

Когда Вон принес йод и бинты, Серена села на кровать и, расстегнув на муже рубашку, достала оружие у него из-за пояса. Вынула лезвие из ножен и, оглядев подсохшие следы крови, отложила на прикроватную тумбочку, после чего откупорила бутылочку с йодом.

– Каково это – выйти один на один? С ножами, я имею в виду. Похоже на фехтование или… нечто более личное?

Пембертон попытался найти подходящие слова, чтобы выразить свои ощущения, но не слишком преуспел.

– Точно сказать не могу, – наконец признался он, – но схватка показалась мне и предельно реальной, и совершенно нереальной. Сразу и то и другое.

Серена крепко сжала предплечье мужа, но голос ее сделался мягче.

– Будет жечь, – предупредила она и не спеша залила рану бурой жидкостью. – Скажи, что привело к той поножовщине в Бостоне, после которой о тебе поползли слухи? Причина была та же, что и сегодня?

– Вообще-то, в Бостоне орудием послужила пивная кружка, – поправил ее Пембертон. – Всего лишь несчастный случай во время рядовой потасовки в баре.

– В той версии, которую я слышала, речь шла о ноже, – пояснила Серена. – И трагический конец вовсе не выглядел случайностью. – Она замолчала, стирая излишки йода вокруг раны, а Пембертон попытался определить, действительно ли услышал в ее голосе легкое разочарование. – Едва ли то был несчастный случай, – подытожила Серена. – «Я меч беру открыто, хотя бы смерть сама в глаза глядела…»^[4]

– Боюсь, не опознаю цитату, – усмехнулся Пембертон. – В учености я тебе проигрываю.

– Неважно. Подобные фразы лучше не заучивать из книг, а познавать на собственном опыте, как ты.

Пока Серена сматывала марлевый бинт с деревянной катушки, Пембертон улыбался.

– Как знать? – негромко протянул он. – В этом диком краю, подозреваю, умение обращаться с ножом равно приличествует и сильному, и слабому полу. Здесь ты запросто можешь сойтись в поединке с какой-нибудь жующей табак ведьмой и получить тот же опыт, что и я.

– Так и поступлю, – ровно произнесла Серена, – лишь бы разделить с тобою пережитое сегодня. Этого я и добиваюсь: хочу присвоить все твои чувства без остатка.

Пембертон наблюдал, как йод пропитывает нижние слои марли на его предплечье, чтобы затем исчезнуть под набирающей толщину повязкой. Ему вспомнился состоявшийся месяц тому назад званый обед в Бэк-Бэй, на котором к нему вдруг подошла хозяйка дома, миссис Лоуэлл. «Одна из присутствующих дам желает познакомиться с вами, мистер Пембертон, – сказала она. – Однако мне следует вас предостеречь: эта девушка уже успела распугать всех бостонских холостяков». В ответ Пембертон заверил хозяйку дома, что он не из пугливых, но предположил, что женщину, о которой идет речь, тоже стоит предостеречь насчет него. Миссис Лоуэлл признала справедливость замечания и улыбнулась ему, беря под руку. «В таком случае идемте, я представлю вас друг другу. Только помните: я вас предупредила. Впрочем, как и ее».

– Вот и все, – покончив с перевязкой, сказала Серена. – Дня за три должно зажить.

Подняв нож, она отнесла его на кухню, где, смочив полотенце, обтерла им лезвие. С чистым и уже сухим ножом она вернулась в спальню.