Автомобиль пронесся мимо, оставив за собой серые клубы пыли. Вскоре Рейчел миновала каменный фермерский дом, из трубы которого вился дымок; на полях виднелись пухлые капустные кочаны и стебли кукурузы выше ее самой, ближе к дороге – тыквы и кабачки, пестрящие яркими красками на однообразном фоне зелени. Все это обещало урожай под стать тому, какой с приходом осени мог бы созреть и у них в Кольт-Ридж, если бы только отец Рейчел дожил до того, чтоб заняться собственными посадками. Их с Дэном обогнала подвода с двумя детьми, которые сидели позади, болтая ногами. Они пристально и серьезно оглядели Рейчел, словно угадав все, что выпало на ее долю в последние месяцы. Дорога выровнялась, подбираясь ближе к реке Пиджин. Под косыми утренними лучами вода сверкала целой россыпью золотых жил. «Золото дураков», – мелькнуло в голове.

Рейчел вспомнилось, как в прошлом августе, в полуденные перерывы на обед, она приносила еду в дом мистера Пембертона, а Джоэл Вон, с которым они вместе росли в Кольт-Ридж, уже ждал на крыльце. В обязанности Джоэла входило следить за тем, чтобы никто не помешал ей и мистеру Пембертону, и хотя Джоэл ни разу не сказал ни слова поперек, лицо его оставалось хмурым, когда он распахивал перед Рейчел входную дверь. Мистер Пембертон неизменно дожидался ее появления в дальней комнате, и Рейчел, проходя по дому, вовсю крутила головой, разглядывая электрические лампы, ледник, шикарный стол и мягкие кресла. Попав в место, полное подобных чудес, пусть всего на полчаса, она чувствовала себя так, словно листала каталог рождественских подарков от универмага «Сирс». Даже еще лучше: ведь ее окружали не картинки или словесные описания, а сами вещи. Впрочем, не это привело ее в постель мистера Пембертона: он сам обратил на нее внимание, предпочел Рейчел всем прочим девушкам в лагере, включая ее подруг и ровесниц Бонни и Ребекку. Рейчел воображала, что влюблена, хотя откуда ей было знать? Он ведь стал первым мужчиной, поцеловавшим ее, и тем более – первым, с кем она легла. Может, вдова Дженкинс все же права и, будь рядом мать, Рейчел повела бы себя благоразумнее? Но мать бросила их с отцом, когда дочке было всего пять лет.

Нет, о благоразумии и речи не шло, решила Рейчел. В конце концов, она не придала значения не только предостерегающим взглядам Джоэла, но и знакам от мистера Кэмпбелла, который покрутил головой и проворчал: «Не делай этого», завидев однажды, как Рейчел направляется в дом с подносом. А та лишь улыбалась в ответ на тяжелые взгляды пожилых посудомойщиц, буравящие ее всякий раз, когда она возвращалась на кухню. Когда кто-то из поваров отпускал остроты в духе: «Не похоже, чтобы сегодня у него был большой аппетит – на еду, во всяком случае», Рейчел краснела и опускала глаза, – но даже тогда отчасти ощущала странную гордость. Как и в те моменты, когда Бонни или Ребекка шептали: «У тебя волосы растрепались», и все трое принимались хихикать, будто вновь оказались в школьном классе, где кого-то из них пытался чмокнуть в щеку мальчик.

Как-то раз мистер Пембертон заснул еще прежде, чем она покинула его постель. Рейчел потихоньку поднялась, стараясь его не разбудить, и стала ходить по дому из комнаты в комнату, прикасаясь ко всему, мимо чего проходила: к овальному зеркалу в красивой позолоченной раме в спальне, к серебряному кувшину с тазиком в ванной, к водонагревателю «Марвел» в передней, к леднику в кухонном углу и к часам на дубовой полке. Больше всего ее поражало, что все эти диковины были рассеяны по комнатам безо всякого разбора. Просто поразительно, думала Рейчел: вещи, которые представляются ей сокровищами, кто-то другой может и вовсе не заметить. Походив, она устроилась в одном из мягких кресел, утопив спину и бедра в плюшевой неге обивки. Сидишь все равно что на мягком облачке.

Когда у Рейчел прервались регулы, она продолжала считать, что причина в другом, и не признавалась в этом ни мистеру Пембертону, ни Бонни с Ребеккой, даже когда один месяц задержки растянулся на три, а затем и на четыре. «Это случится уже завтра», – повторяла себе Рейчел, хотя по утрам ей часто бывало дурно, а платье стало тесным в талии. На шестом месяце мистер Пембертон уехал в Бостон, а вскоре признаваться стало поздно: несмотря на широкий фартук, округлившийся живот Рейчел выдал ее секрет не только всем в лагере, но и ее отцу.

На окраине Уэйнсвилла грунтовая дорога уперлась в старую платную трассу на Эшвилл. Здесь Рейчел, спешившись, взяла коня под уздцы и повела его в город. Когда она вышла из-за здания суда, от входа в универсальный магазин Скотта на нее оглянулись две стоявшие там женщины. Сразу прекратив разговор, обе уставились на Рейчел с неприязнью и осуждением в глазах. Она привязала Дэна под вывеской «Корма и семена Доналдсона» и вошла в лавку, чтобы сообщить хозяину: его предложение о покупке лошади и коровы принято.

– А заберете вы их только в конце недели, верно?

Хозяин лавки согласно кивнул, но ящик из-под кассы все же не выдвинул.

– Я надеялась, вы сможете заплатить мне сейчас, – сказала Рейчел.

Только тогда мистер Доналдсон достал из ящика три купюры по десять долларов и протянул девушке.

– Гляди, чтобы коняга не охромела, прежде чем я за ней явлюсь.

Вынув из кармана платья кошелек на защелке, Рейчел сложила туда деньги.

– Не хотите заодно и седло купить?

– Седло мне без надобности, – грубо ответил лавочник.

Рейчел перешла через дорогу к магазину мистера Скотта. Когда тот подвел итог, сумма оказалась больше, чем рассчитывала Рейчел, – хотя на что именно она надеялась, девушка не смогла бы сказать. Сдачу в виде пары долларовых купюр и двух десятицентовиков она положила в кошелек и направилась в аптеку Мерритта. Когда Рейчел вышла оттуда, при ней оставались только мелкие монетки.

Рейчел отвязала Дэна, и вдвоем они миновали «Кафе Додсона», а затем еще пару магазинчиков. Рейчел уже шла вдоль судебного здания, когда кто-то окликнул ее по имени. Из двери своего офиса вышел шериф Макдауэлл, одетый не в воскресный костюм, как три месяца назад, а по форме, с серебряным значком, подколотым к рубашке цвета хаки. Когда шериф двинулся к ней, Рейчел припомнила, как в тот злосчастный день он обнял ее, помог подняться со скамейки и перейти на станцию, а позже отвез ее домой в Кольт-Ридж и, хоть вечер не был холодным, развел небольшой огонь в печи. Так они и сидели у очага вдвоем в молчании, пока не пришла вдова Дженкинс, чтобы остаться с беременной на ночь.

Догнав Рейчел, шериф приподнял шляпу.

– Я вас надолго не задержу, – сказал он. – Просто хотел спросить, как вы с малышом поживаете.

Встретив взгляд шерифа, Рейчел снова отметила необычный цвет его глаз. Они были медовые – но не солнечного оттенка, каким бывает мед луговых пчел, а темно-янтарные, под стать липовому меду. Теплый, успокаивающий цвет. Поискав в этом янтарном взгляде хотя бы намек на осуждение, Рейчел не нашла такого.

– У нас все хорошо, – заверила девушка шерифа, хотя две десятицентовые монетки в кошельке могли бы с ней поспорить.

Прогрохотавшая мимо моторная развалюха заставила коня вздрогнуть и попятиться к тротуару. Шериф и Рейчел еще немного постояли, не заводя нового разговора, пока Макдауэлл вновь не коснулся края шляпы.

– Ну, как уже сказано, я просто хотел справиться о ваших делах. Если в будущем я смогу вам хоть чем-то быть полезен, обязательно дайте мне знать.

– Спасибо, – сказала Рейчел и на мгновение задумалась. – В тот день, когда убили папу… Я очень ценю ваше участие и особенно то, что остались со мной.

Шериф Макдауэлл кивнул в ответ.

– Не стоит благодарности. Рад был помочь.

Когда шериф зашагал к своему офису, Рейчел потянула Дэна за поводья и повела дальше мимо здания суда.

В конце улицы Рейчел подошла к дощатому дому, в узком дворике которого было выставлено с дюжину мраморных заготовок под надгробия, разных размеров и оттенков. Изнутри доносился звонкий методичный стук по зубилу. Устроив Дэна у ближайшей коновязи, Рейчел прошла по уставленному мраморными глыбами дворику, чтобы встать у открытой двери под вывеской: «Ладлоу Сурретт – работы по камню».

При входе лежали пневматический пресс и отбойный молот; середину помещения занимали широкий верстак с молотками и зубилами всех мастей, компасная пила и грифельная доска, исписанная словами и цифрами. На некоторых камнях, выстроившихся вдоль четырех стен, уже были выбиты имена и даты, другие оставались безымянными, не считая изображений агнцев, крестов и хитроумно переплетенных ветвей с листьями. Здесь сильно пахло мелом, а земляной пол побелел, как от свежевыпавшего снега. Сурретт сидел на деревянной скамеечке, уперев в край верстака еще один камень. Рабочий комбинезон мастера дополняли шляпа и фартук; при работе он низко сгибался над мрамором, орудуя молотком и зубилом в считаных дюймах от лица.

Рейчел постучала в дверной косяк, и мастер обернулся: одежда, руки и ресницы белым-белы от мраморной пыли. Отложив молоток и зубило на скамью, он, не произнеся ни слова, направился в заднюю часть мастерской, где поднял мраморную плиту размером шестнадцать на четырнадцать дюймов, которую Рейчел заказала спустя неделю после смерти отца. Прежде чем девушка успела хоть что-то сказать, Сурретт водрузил камень в дверном проеме и, отступив на пару шагов, встал рядом с Рейчел. Вместе они созерцали готовое надгробие: выбитое в мраморе имя Эбрахама Хармона, а над ним – стилизованный крест, который Рейчел выбрала из альбома эскизов.

– Вроде неплохо вышло, – сказал каменщик. – Тебе нравится?

– Да, сэр. Очень даже, – кивнула Рейчел, но сразу замялась. – Остаток суммы… Я думала, что смогу собрать деньги, но не получилось.

Это известие не особо удивило Сурретта, и Рейчел предположила, что мастеру далеко не впервой слышать подобные признания.

– То седло, – добавила Рейчел, кивнув в сторону привязанного коня. – Я могла бы рассчитаться им, если вас устроит.

– Я знавал твоего отца. Кое-кто считал его чересчур колким, но мне он нравился, – сказал Сурретт. – Придумаем что-нибудь другое. Седло тебе еще пригодится.

– Нет, сэр, не пригодится. Я продала лошадь мистеру Доналдсону. Начиная с будущей недели оно мне без пользы.

– Значит, отдаешь коня после выходных?

– Да, сэр, – кивнула Рейчел. – Тогда покупатель и приедет, чтобы забрать сразу и лошадь, и корову.

Мастер-каменщик на миг задумался.

– Тогда я возьму седло, и будем квиты. Пусть Доналдсон вернет мне его, – сказал Сурретт, выдержав паузу, пока мимо катила еще одна грохочущая колымага. – Кого ты наняла перевезти камень?

Рейчел вытянула из седельной сумки уголок мешка из-под капусты.

– Решила, что и сама управлюсь.

– Этот камень весит больше, чем кажется. В нем под тридцать фунтов, не меньше, – поднял белые от пыли брови Сурретт. – Такой тонкий мешок попросту не выдержит веса. К тому же, когда доберешься, камень еще нужно будет поставить.

– Я взяла с собой мотыгу, – сказала Рейчел. – Если вы поможете прицепить камень к седлу, все получится.

Сурретт выдернул из заднего кармана красный носовой платок и, моргая, протер им лоб. Платок вернулся в карман, а взгляд мастера-каменщика – к лицу Рейчел:

– Сколько тебе лет?

– Почти семнадцать.

– Почти?

– Да, сэр.

Рейчел ждала, что мастер Сурретт вот-вот повторит ей слова вдовы Дженкинс: она, дескать, несмышленая девчонка и не знает жизни. И будет прав, конечно. Не поспоришь, ведь все нынешнее утро она только и делала, что ошибалась: от сроков появления зубов у младенца до цен в магазинах.

Склонясь над надгробием, мастер сдул белую крошку с одной из вырезанных литер. Задержал руку на камне, будто лишний раз убеждаясь в его прочности. Потом выпрямился и распустил завязки кожаного фартука.

– Не особо-то я и занят, – объявил Сурретт. – Брошу камень в свой грузовик и прямо сейчас отвезу на место. И вкопаю тоже.

– Спасибо, – сказала Рейчел. – Так любезно с вашей стороны…

Вновь проехав через Уэйнсвилл, она вернулась на старую платную дорогу и двинулась по ней на север, но вскоре свернула на тропу, отличную от той, по которой приехала. Дорога здесь была круче и петляла меж камней; стальное лезвие мотыги стало бренчать о стремя. Конь под Рейчел дышал все тяжелее, втягивая разреженный воздух раздутыми ноздрями. С плеском они одолели неглубокий ручей с прозрачной студеной водой. О подол платья Рейчел то и дело терлись кожистые листья рододендрона.