– Я пойду, – бросаю я Диме.

– Подожди, я быстро покурю.

– Не хочу ждать. Устала, – буркаю я. – И ключи у меня есть вообще-то.

– Ну иди, – пожимает плечами он.

Я на мгновение залипаю на то, как его длинные пальцы сжимают сигарету, а потом отворачиваюсь, открываю дверь подъезда и медленно поднимаюсь на наш этаж.

Еще с лестницы я замечаю, что вся площадка завалена каким-то мусором. Обломки старой мебели, свернутый ковер, пакеты с одеждой… Неужели трудно было донести это все до мусорных баков?

Я разглядываю разломанную на куски мебель и вдруг замечаю на дверце, прислоненной к стене, наклейку с утенком. Надо же, какое совпадение, прямо как у нас до…

Осознание ударяет обухом по голове. Это и есть вещи из нашего дома. Из комнаты бабушки, где я специально после ее смерти ничего не трогала.

Я беспомощно смотрю на обломки бабушкиной жизни: на край ее потрепанной шубы, торчащей из пакета, на дверцу от вечно поломанного шкафа, который никогда не закрывался, на металлическую сетку кровати… Я не замечаю текущих по лицу слез до тех пор, пока щекам не становится холодно и мокро, но даже после этого я их не вытираю. Просто смотрю, просто плачу, просто…

– Лен, – окликает меня Дима откуда-то со спины. – Не парься, я сегодня все уберу. Просто думал, что тебя позже выпишут. Не успел.

Бессилие и растерянность в одно мгновение оборачиваются такой яростью, что я подскакиваю и изо всей силы толкаю его в грудь.

– Урод! Сволочь! Скотина! Да как ты мог вообще… как ты мог все бабушкины вещи…Она тебя любила! А ты… ненавижу тебя. Ненавижу!

Я захлебываюсь рыданиями, ничего не видя от слез, но продолжаю бить его. По плечам, по груди, по лицу…Пока не чувствую, что мои запястья перехватывают и сжимают в крепкой хватке, а меня саму мягко подталкивают куда-то вперед.

– Тихо, тихо. Давай, в квартиру заходи.

Я не успеваю опомниться, как оказываюсь в знакомом до каждой черточки на обоях коридоре.

Дима смотрит на меня со стальным прищуром.

– Лен, а теперь объясни нормально, какого хрена ты так психанула?

Но я не слушаю его и прямо в обуви бегу по коридору к бабушкиной спальне. Замираю у дверного проема и неверяще оглядываю пустую комнату, пустые выгоревшие стены с ярким пятном на том месте, где стоял шкаф. Ничего не осталось. Ничего…

У меня подкашиваются ноги, и я опускаюсь прямо на пол. Смотрю бессмысленно перед собой и отчаянно желаю, чтобы этого дня не было. Чтобы Грина – не было! Чтобы он провалился куда-нибудь под землю! В ад!

– Я жду объяснений, – раздается совсем близко его раздраженный голос. – Что это, блядь, за детская истерика?

– Детская?! Ты выкинул все бабушкины вещи, и даже ничего не сказал мне. Ты все выкинул из ее комнаты!

– Ну да. Давно пора было. Там же надо ремонт сделать.

– Не надо!

– А где я, по-твоему, должен буду спать? – еще более раздраженно интересуется Дима. – На коврике, блядь, у двери?

– Да мне плевать где! – опять взрываюсь я. – Я тебя вообще сюда не звала. А это – бабушкина комната!

– Начнем с того, что это моя квартира, – спокойно говорит Дима. – И да, комната была бабушкина, но она ей больше не нужна, Я думал, у тебя просто времени не было весь этот хлам оттуда выкинуть. А ты специально что ли все там оставила? Музей там хотела сделать или заповедник для тараканов?

– Это же ее вещи, это память, это… Ты не имел права все взять и выкинуть! Ты должен был спросить меня!

– О чем, блядь, я должен был тебя спросить? – цедит Дима. – О том, не хочешь ли ты оставить на память баб Машин шкаф с мышиным гнездом и старые тряпки?

Я снова на него бросаюсь. Молочу его кулаками, задыхаясь от слез, но вместо того, чтобы меня оттолкнуть, Дима наоборот вдруг хватает меня и прижимает к себе. Так крепко, что я не могу шелохнуться. Сначала трепыхаюсь, пытаясь вырваться, а потом обмякаю всем телом в его руках, утыкаюсь носом в футболку, пахнущую теплым металлом и немножко дымом, и плачу с таким невыносимым облегчением, какого я не испытывала очень давно.

– Это просто вещи, Лен, – грубовато, но как-то очень искренне говорит он. – Старые ненужные вещи. Баб Маша бы сама тебя отругала за то, что ты все это тут держишь.

– Я скучаю по ней, – шепчу я.

– Не ты одна.

– Ты даже на похоронах у нее не был, – вырывается у меня давно скрываемая обида.

Да, Дима приехал через неделю, положил на могилу огромный букет, решил все вопросы с памятником, но это не то. Мне он был нужен в тот момент, а его не было. Он, конечно, не должен был, но…

Но после этого между нами окончательно все поломалось.

– Мне жаль, Лен, – хрипло говорит он, и теплое дыхание касается моего затылка. – Я правда не мог сорваться и приехать, там это ебаное подписание договора было… Мара же была. Я ей денег перевел. Она все должна была организовать.

– Она организовала, – бормочу я глухо, все еще вжимаясь лицом в его теплую твердую грудь, обтянутую изрядно промокшей от моих слез футболкой. – Но я ждала тебя.

Я никогда бы в этом не призналась, если бы не была в таком состоянии, как сейчас. Если бы Дима не обнимал меня. Если бы его рука не скользнула по моей спине до самой поясницы, рождая какое-то приятное томление внутри.

Я инстинктивно прижимаюсь к нему еще сильнее, но внезапно он отстраняется. Резко.

– Успокоилась? – спрашивает Дима хмуро. – Я выбросил только хлам. Фотоальбомы, книги и прочую мелочевку я в коробку сложил, она в зале стоит. Сама потом разберешь.

– Л-ладно, – растерянно говорю я.

– Мусор с площадки сегодня вынесу, а рабочие завтра придут. Там надо стены покрасить и потолок, потом я уже мебель куплю, – Дима перечисляет все это равнодушным, абсолютно деловым тоном, а потом вдруг бросает на меня странный взгляд. – Осталось разобраться с тем, где мне сегодня спать.

Глава 5. Первый день

– Не знаешь, где спать, переночуй у Марии, – предлагаю я и почему-то снова раздражаюсь от того, что вспоминаю про нее. – Ты же всегда у нее спишь.

– Хорошая попытка, Лен, – хмыкает Дима. – Но нет, одна ты здесь ночевать не будешь. Откуда я, блядь, знаю: вдруг ты решишь сбежать или к тебе кто-нибудь припрется. Так что нравится тебе это или нет, но спать я буду здесь. И сегодня, и ближайшие несколько месяцев как минимум.

– Да пожалуйста, – фыркаю я. – Коврик у двери в твоем распоряжении! Нравится тебе это или нет, но другого места для сна здесь не имеется. Ну или в комнате бабушки можешь лечь. Постелешь там себе какой-нибудь плед.

– Не, – морщится он. – Там пиздец как пыльно.

– Ну так убери, – нагло предлагаю я.

А что? Не мне же там с тряпкой ползать, я вообще-то только из больницы сегодня выписалась.

– А смысл, блядь? – Дима рассеянно взъерошивает темные волосы, а я внезапно залипаю на то, как напрягаются мышцы на его руке. И почему он вечно ходит в футболках с коротким рукавом, а не во всяких там костюмах? Он же начальник вообще-то!

– Смысл в том, чтобы было чисто, – я усилием воли отвожу от него взгляд, искренне надеясь, что Дима не заметил, как я на него пялилась.

– Так это будет тупо трата времени. Завтра же придут рабочие и снова там все засрут. Ладно, на полу лягу.

– В коридоре?

– В зале.

– Эй, вообще-то в зале сплю я! – протестую я.

– Ну и спи, – Дима пожимает плечами. – Я на твой диван не претендую. Просто лягу на полу и все.

Я открываю рот, чтобы возмутиться, но тут же закрываю его, потому что не могу найти аргументы против. Ну что такого страшного в том, чтобы спать в одной комнате? Когда мы праздновали день рождения Кастета у него дома (его родители уехали на дачу), я вообще спала между Лешим и Витом, укрываясь своей же курткой. И ничего, нормально было, никто никого не стеснялся. А сейчас мне почему-то до жути неловко при мысли о том, что Дима будет спать в нескольких метрах от меня.

«Это же Дима, – мысленно убеждаю я себя. – Да, он сейчас немножко самоуверенный говнюк, да, он творит какую-то фигню, но по большому счету это все тот же Дима, который делал со мной уроки, учил меня свистеть и называл хвостиком, потому что я все время за ним таскалась. Тогда же я его не стеснялась? Ну вот, значит и сейчас в этом нет смысла».

– Так ладно, – Дима бросает взгляд на часы. – Мне надо по работе кое с кем созвониться. Пойду на кухню. Я с видео буду разговаривать, так что не шляйся туда пока, окей? Если что-то надо с кухни, бери сразу.

– Ничего не надо, – буркаю я, а мысленно добавляю: «ни с кухни ничего не надо, ни от тебя».

Ну правда, вот делать мне больше нечего, как болтаться возле Димы, пока он работает. Нахрен он мне сдался? Это раньше я постоянно искала повода, чтобы прийти лишний раз на базу – место, где собирались Дима, Лекс и Соник, еще один парень из их банды. А сейчас мне вообще плевать, чем он там занимается, у меня своих дел достаточно.

Вообще, конечно, неплохо бы поесть, но я прекрасно знаю, что еду на кухне искать бессмысленно: холодильник у меня пустой. А если там даже что-то и осталось, то за время, пока я была в больнице, оно все точно испортилось. Может, в магазин за продуктами сходить? Ну или Диму отправить. Откуда я знаю, как далеко простирается его паранойя? Может, мне теперь вообще нельзя одной из дома выходить?

Пока Дима приглушенно разговаривает с кем-то на кухне, я разбираю свой больничный пакет: кидаю в стирку вещи, вытаскиваю зубную щетку и пасту, думаю, что мне надо переодеться, и тут же логически прихожу к мысли о том, что неплохо было бы принять душ и помыть голову после больницы.

Я захлопываю дверь в ванную и начинаю раздеваться: снимаю свою гигантскую толстовку, которая мне заменяет платье, снимаю футболку, которая под ней, и остаюсь в одних носках и хлопковых трусиках. Замираю перед зеркалом, придирчиво разглядывая себя.

Мария была права: я как будто еще сильнее похудела, хотя, казалось бы, куда еще? Впрочем, у меня никогда и не было особых форм: ни пышной груди, ни круглой попы. Только кожа да кости. Но зато в этом есть один неочевидный плюс! С моим первым размером можно не носить бюстгальтер!

Я осторожно трогаю пластырь, который закрывает то место, где у меня из груди торчала трубка, и раздумываю, надо ли его снять или можно принимать душ прямо с ним. И вот пока я пребываю в этих раздумьях, сзади вдруг раздается звук открывающейся двери.

Я автоматически оборачиваюсь и вижу… Господи! Я вижу стоящего на пороге Диму!

Секунду он пялится на меня, я пялюсь на него, а потом вдруг до меня доходит, что тут происходит, и я громко визжу, одновременно прикрывая голую грудь обеими руками. В этот же момент с оглушительным грохотом захлопывается дверь, и Дима орет мне с той стороны:

– Лена, блядь! Какого хрена?!

– Это я тебя должна спросить, какого хрена! – ору я в ответ, хотя больше всего на свете мне хочется сейчас умереть от смущения.

– А ты дверь, блин, не пробовала закрывать?

– Она была закрыта!

– Нет! Иначе бы я не вошел!

– А… – до меня вдруг доходит. – В смысле на щеколду закрыть…

Черт.

Ну какая же я дура! Слишком привыкла жить одна!

Кажется, надо привыкать пользоваться щеколдой, если я не хочу, чтобы Дима снова увидел меня голой.

От этой мысли меня снова накрывает паникой.

Грин видел меня голой! Меня! Мою крохотную грудь! Мои костлявые ноги! Мои розовые трусы с единорогами!

Господи, можно я вообще не буду выходить из ванной, чтобы не умереть от позора?

Я издаю жалобный стон и несильно бьюсь головой о зеркало. Но потом все-таки иду мыться. А что еще делать?