Бернард занялся беженцами с деловитой хваткой, свойственной, насколько могла судить Амара, всем давним обитателям долины Кальдерон. Те, кто всю жизнь оборонялся на дальнем рубеже, приобрели редкую для простых алеранцев самостоятельность, уверенность и независимость. Ее муж видел в нежданном наплыве людей не только трудную задачу, но и новые возможности.

За несколько недель он организовал строительство укрытий для каждой живой души, призвав на помощь техников легиона и жителей доменов, по-видимому воспринявших поток чужаков как испытание сельского гостеприимства. Справившись с первой задачей, Бернард воспользовался уже наладившими сотрудничество беженцами, чтобы их руками укрепить защитные сооружения и расширить земли под посевы.

Люди, сплотившись, способны творить невероятные дела.

Из задумчивости Амару вывел грохот подков – подъехал крупный мужчина на сильном гнедом мерине. Лошадь не желала замедлять бег и шумно возмущалась, колотя копытами воздух. Ее вопль всполошил малыша Аякса. Пони подскочил, по-кошачьи выгнув спину. Маша с визгом вылетела из седла.

Амара резким взмахом руки отправила Цирруса замедлить и смягчить ее падение – из земли манежа поднялся воздушный столб. Благодаря Амаре и мягкой земле (специально подготовленной к подобным неожиданностям) девочка приземлилась без какого-либо вреда для себя.

Аякс, очень довольный собой, носился по манежу, встряхивая гривой и высоко задрав хвост.

– Бернард… – вздохнула Амара.

Граф Кальдеронский усмирил своего мерина и, спешившись, набросил поводья на столбик коновязи.

– Этот балбес так и ищет, с кем бы сцепиться. Подумать страшно, что он вытворял до того, как его кастрировали.

Амара улыбнулась. Они вдвоем спустились в манеж к хнычущей Маше. Осмотрев девочку, Амара ничего страшней синяков не обнаружила. Пока она руками и ласковыми словами поднимала малышку на ноги, Бернард пристально посмотрел на Аякса, и магия земли мигом остановила гордого конька. Бернард нашел у себя в кармане кусочек воска, сдобренного медом и, тихо приговаривая, скормил его пони, после чего подхватил поводья.

– Спину прямо, – напомнила девочке Амара. – Пятки врозь.

Маша еще пару раз хлюпнула носом и заявила:

– Аякс мог бы быть поосторожнее.

– Пожалуй. – Амара спрятала улыбку. – Но он не умеет. Так что придется тебе держаться как следует.

Девочка не без опаски покосилась на пони, который кротко подбирал лакомство с ладони Бернарда.

– А можно я завтра поучусь?

– Лучше сразу, – сказала Амара.

– Почему?

– Потому что, если отложишь, может статься, никогда больше не сядешь на коня, – объяснила Амара.

– Но я боюсь.

Теперь Амара улыбнулась:

– Вот потому и надо сразу. Если ты не одолеешь страх, страх одолеет тебя.

Маша серьезно взглянула на нее:

– А ты говорила, что бояться хорошо.

– Я говорила, что бояться нормально, – поправила Амара. – Все чего-то боятся. Особенно когда приходит беда. Но нельзя уступать страху.

– А ты бросила службу курсора у Первого консула, – заметила Маша.

Амара почувствовала, как улыбка сползает с ее лица.

Бернард, стоявший у девочки за спиной, старательно прикрывал рот ладонью.

– Это другое дело, – сказала Амара.

– Почему?

– По множеству причин, которых ты не поймешь, пока не вырастешь.

– Почему это не пойму? – обиделась Маша.

– А ну-ка, – пророкотал Бернард и, как пушинку подхватив девочку на руки, опустил ее в седло. Он был большой, широкоплечий, в темных волосах и бороде блестело серебро. И руки у него были большие и сильные, все в шрамах от работы, но при всем при том с ребенком он был ласков, как кошка со своими котятами.

– Еще круг по манежу, – спокойно сказал он, – а потом обедать.

Маша собрала поводья, прикусила губу:

– Можно я помедленнее?

– Отлично, – согласился Бернард.

Прищелкнув языком, Маша шагом пустила Аякса вдоль стены манежа. Она так старалась держаться прямо, что чуть ли не перегибалась назад. И ступнями ног упиралась в ребра пони.

– Ну? – тихо спросила Амара, когда девочка отъехала.

– К нам собирается Исана.

– Опять? Трех дней не прошло.

– Сенатор Валериус сумел собрать кворум в Сенате, – сказал Бернард. – Он намерен оспаривать законность брака Септимуса.

При этих словах у Амары во рту появился неприятный привкус, и она сплюнула на землю.

– Иногда я жалею, что ты слабо врезал этому самовлюбленному маньяку.

– Такая была суматоха, – оправдывался Бернард. – И Валериус трещал без умолку. Сбил меня с мысли. В другой раз буду умнее, – поджав губы, пообещал он.

Амара тихо фыркнула и, проследив глазами за Машей, покачала головой. Помолчав немного, она сквозь зубы процедила:

– Кровавые во́роны. Эти идиоты даже теперь, когда на кон поставлен весь мир, не оставляют своих игр. Клятый ворд готов разнести их в клочья, а они все затевают тайные сделки, будто ворд – всего лишь временное неудобство.

– Им приходится в это верить, – сказал Бернард. – Не то пришлось бы признать, какими они были болванами, когда пять лет не слушали наших предупреждений.

– А это было бы ужасно, – сказала Амара и на минуту замолчала, обдумывая ситуацию. – Успех Валериуса даст Аквитейну все необходимые оправдания, чтобы удержать Корону, даже если… когда Октавиан вернется.

Бернард согласно хмыкнул.

– Что будем делать?

– Поговорим с моей сестрой, – сказал Бернард. – Выясним, кого из сенаторов можно склонить на нашу сторону. – (Маша с Аяксом уже завершали неторопливый круг по манежу.) – Как она?

– Сегодня улыбалась, – сказала Амара. – Шутила. Чуть ли не смеялась.

Бернард шумно вздохнул:

– Ну хоть что-то за сегодня хорошее. Если каждый день чего-то такого добиваться, понемногу сложится.

– Очень может быть, – согласилась Амара.

Бернард взглянул на нее искоса и ласково накрыл ее руку своей.

– Ты сама-то как?

Она обхватила его ладонь, ощутила ласковую силу и шершавость много работавшей руки.

– Женщина, которой я практически подписала смертный приговор, поручила мне защиту и воспитание своей дочери. Едва ли не в тот же день я убила отца Маши. А девочка каждую ночь прибегает ко мне за утешением после кошмаров. – Амара покачала головой. – Не знаю я, как с этим справляться, любимый.

Маша, подъехав ближе, подняла на нее взгляд. Проверила, прямо ли держит спину, и улыбнулась с гордостью, но чуть виновато.

Амара улыбнулась в ответ. Невозможно было не улыбнуться.

Бернард, посмотрев на обеих, кивнул с блеском в глазах:

– Может, вы с ней долетите до Гарнизона? А я приведу Аякса и встречу Сану в своем кабинете.

Амара взглянула на мужа и медленно, нежно поцеловала в губы. А потом пошла к Маше, натягивая на ходу кожаные летные перчатки. Девочка, заметив это, просияла.

Обдумывая слова мужа, Амара с сомнением поджала губы.

«Может, он и прав. Может быть, из маленьких побед сложится большая».

Глава 4

– Ну, так и нарубите себе лесин! – гремел Валиар Маркус. – Легион клятых любителей уже поставил две трети частокола, а ваши дурни все скулят по оставленным в Кании бревнам? – Он, постукивая себя жезлом по нагруднику, а изредка и по головам лодырей, прошелся вдоль ряда занятых работой легионеров. За время долгого безделья на судах дисциплина прискорбно ослабла, люди отвыкли от тяжести доспехов. – Помоги вам, поганцам, Великие фурии, если Свободный алеранский раньше нас поспеет с ограждением, я вам такое устрою, что к ворду за защитой побежите.

Не переставая возмущаться, Маркус обошел прибрежный лагерь Первого алеранского легиона. Алеранцы заняли две соседствующие вершины холмов, старые скалистые пики, поросшие колючками и кустарником. Широкая долина между ними досталась канимам, ретиво обустраивавшим свой лагерь. Инструмента у этих здоровенных псин хватало, а отсутствие алеранских фурий они возмещали грубой силой – и численностью.

Маркус задержался, оглядывая долину под собой. Клятые во́роны, сколько же там канимов! И каждый из них – боец. Варг не решился высаживать мирных жителей, пока для них не построили укрепления. Маркус его не винил. Он и сам, случись ему высаживаться в Кании с последними остатками алеранцев, не спешил бы вывести их в незащищенную местность в каких-то пяти милях от самого воинственного города на материке.

С этого пригорка Маркусу видна была Антилла на севере: круг тяжелого сероватого камня, нагроможденного поверх костей древних гор. В ярком дневном свете камни отливали голубизной, отражая небо и холодное море. Антиллус Раукус, выбирая, кому доверить защиту родного города, выбрал, конечно, кого-то из самых верных и упрямых старых дружков, и тот теперь из кожи вон лез, лишь бы оправдать доверие.

Маркус потратил еще минуту, обдумывая расположение канимского лагеря. Любому вышедшему из города отряду, чтобы добраться до воинов-волков, пришлось бы миновать один из алеранских лагерей. Более того, укрытый лощиной лагерь не виден был с городской стены. Разумеется, крыло рыцарей Воздуха добралось бы сюда в считаные минуты, но, если антилланский наместник не совсем забыл об осторожности, он сейчас притихнет и не станет пугать горожан, пока сам не разберется в происходящем.

И еще – если только его дурни как следует укрепят свои холмики – два алеранских легиона лучше канимов будут владеть местностью. Атака на алеранский легион на укрепленной позиции – рискованная игра, и за выигрыш приходится платить большой кровью. Впрочем, численное превосходство канимов делало такой же безумной ставкой попытку атаковать их лагерь. А разместившиеся южнее города сводные силы алеранцев и канимов стояли между Антиллой и наступающим вордом. Антилланский командующий, как бы туп он ни был, не мог этого не оценить.

Многое и многое могло пойти наперекосяк, но время высадки и расположение войск так удачно сложилось, словно им всем улыбалась удача.

Конечно, удача тут ни при чем. Все обдуманно, и обдуманно с умом. Да Маркус и не ждал иного от этого командира. Вот чего не было дано его деду. Секстус был великим мастером политических интриг, а возглавить легион в поле не умел, ни разу не встал рядом с воинами, не сражался вместе с ними, не завоевал себе места в глазах легионеров. Секстус добился от подданных верности и даже почтения. Но командиром они его не считали.

Октавиан – другое дело. Первый алеранский легион умрет за него до последнего человека.

Маркус закончил обход лагеря, обрушивая на каждый недочет громы и молнии, а безупречную работу вознаграждая непроницаемым молчанием. От него того и ждали. Слухи о положении Алеры уже разлетелись по войскам, и людям было не по себе. Брань и рычание твердолобого Первого копья и других центурионов доказывали, что легион жив – стоит ли он на месте или рубится с врагом. Никакие заверения, никакие ободряющие слова так не успокаивают солдат.

Однако и толковые закаленные центурионы задумчиво поглядывали на Маркуса, словно искали у него ответов на свои сомнения. Маркус отвечал на их взгляды молчаливым воинским приветствием, показывая, что Первое копье как ни в чем не бывало занят своим делом.

Когда наступил вечер, он остановился на самой южной точке обороны и уставился в сгущавшуюся тьму. Главные силы ворда, по словам Октавиана, медленно продвигались к Антилле и находились еще на расстоянии сорока миль. За многие годы войн Маркус усвоил, что точное местонахождение врага узнаешь, только когда до него можно дотянуться клинком.

Ему вдруг пришло в голову, что именно поэтому жизнь Валиара Маркуса ему больше по душе, чем жизнь, которую он вел, будучи курсором.

Случается, солдат не знает, где его враг, но кто его враг, знает почти всегда.

– Задумался о чем-то глубоком? – тихо прозвучало у него за спиной.