Останутся лишь ангелы (страница 3)
Каталка, постукивая колесами, удаляется вместе со своими провожатыми, а я все стою и жду, ругая себя, что не загрузила с утра первым делом сайт статистики. Пока от пациентов не скрывают происходящее, и если случается трагедия – мы узнаем в специальном разделе сайта больницы. Руководство решило, что, чем мы будем маяться в неведении и психовать, лучше держать нас в курсе, кто в этот раз ушел.
Я стою и стою у двери, в ожидании, когда повезут тело, хотя так я не смогу узнать, чье оно. Наконец где-то слышится легкий скрип двери и приглушенные голоса. Один совсем глухой – через защиту. И второй – более звонкий, голос «ангела». Я, вытянув шею, хотя это мало помогает, вглядываюсь через стекло в левый конец коридора, откуда наконец показывается процессия. Похоронная процессия. На каталке действительно лежит тело в черном пакете.
Я еле сдерживаю подступающие слезы. В горле противный комок. Я каждый раз с ужасом жду, что это будет он. Я видела его живьем один раз, когда несколько недель назад его везли на кресле в палату. Слегка сутулый юноша с прямыми русыми волосами до плеч. С тонкими губами, чуть вздернутым носом и трогательной россыпью веснушек на щеках. И с невероятными, невозможными, меланхоличными голубыми глазами. В них плескалась тоска вперемешку с надеждой, гнетущая усталость и одновременно жажда жизни. Я провожала его взглядом, так и не разобрав, как далеко его палата, и тут же помчалась к ноутбуку, чтобы узнать из чата, кто он такой и куда его поместили.
Оказалось, ему от Брейвида-25 много перепало. В плане разнообразия. Он работал спасателем, и в момент, когда началась пандемия, часто находился в толпе людей. Конечно, все бы и так там перезаражали друг друга, но все происходило слишком неравномерно. Кто-то цеплял парочку кошмаров, а кто-то в это время поглощал все десять. Морицу – я узнала его имя в чате – досталось слишком много. То ли у него какая-то была особенность организма, что он тянул к себе любой вирус. То ли просто оказался в нужное время в нужном месте. Ему катастрофически нельзя было даже засыпать. С дикой яростью набрасывались на него кошмарные сны, буквально сводя с ума. Он согласился на экспериментальное лечение и на то, чтобы ему почти не давали спать. Я слышала, что для таких добровольцев, как он, готовили специальные лаборатории, но процесс затянулся, и пока ему отвели обычную палату, как у всех нас. Просто датчиков было больше, плюс его пичкали специальными лекарствами, не позволяющими заснуть, а когда он все-таки уже не мог превозмочь сон, его погружали в какую-то искусственную дрему, частичную, позволяющую по отдельности отдохнуть организму и разным участкам мозга. Область была неисследованная, и говорили, что это не менее опасно, чем сам вирус, но Мориц согласился. Мне даже страшно представить, что за сны у него были, раз он сознательно пошел на то, чтобы почти не спать.
Из палаты его могли увезти просто на больничном кресле-каталке – и тогда это был бы знак, что открылась лаборатория. А могли забрать в черном мешке. И это значило, что он не выдержал этот безумный экспериментальный режим «недо-сна».
Когда каталка с трупом скрылась из поля зрения, я бросилась к столику и сразу полезла в чат. Мориц был там. От сердца отлегло. Оказалось, что умерла девушка, которую я почти не знала. Коллектив чата тут же принялся строить теории, точнее, повторять старые – о том, что вирус приспосабливается, каждый в своем теле.
Кто-то сразу вспомнил сектантов со их дикой идеей о том, что нужно позволить вирусам из разных тел общаться, и разговор закрутился вокруг этой темы. Вообще, безумств, связанных с Брейвид-25 было немало. Одно из них брало свои истоки среди поклонников особого культа, громко именовавшего себя «Нейросекта». Адепты продвигали собственную идею особенности вируса Брейвид-25. Они утверждали, что, судя по поведению вируса, который показывал себя полуразумным существом, способным к адаптации и развитию, главной целью Брейвид-25 было же, конечно же, плодиться и размножаться, как и у любого другого живого создания. А стало быть, вирус очень хотел жить. И он должен был понимать, что смерть человека ему, в принципе, невыгодна. Ведь вместе с носителем погибает и паразит. И вот представители «Нейросекты» предлагали как-то донести до Брейвид-25, что люди от его действий умирают. Они надеялись что вирус, осознав это, станет вести себя тише и аккуратнее.
Адепты «Нейросекты» считали, что каждый вирус, какое-то время продолжающий жить в остывающем трупе, уже понимает, что натворил, но он не может сообщить это собратьям. Поэтому все они продолжают активничать в человеческих мозгах, убивая людей. Почитатели культа утверждали, что необходимо заразить живого человека вирусом от трупа, чтобы донести эту информацию до разумного Брейвид-25, а потом перекрестным опылением также заразить всех без исключения людей на планете. Тогда опасность человеческой смерти станет для вируса очевидной, и он пересмотрит свое поведение. «Возможно, мы научимся даже сосуществовать вместе», – говорили сектанты. Это было главной движущей силой их объединения. Кажется, они даже мечтали, чтобы это произошло, надеясь, что поумневший и принявший свои ошибки вирус станет демонстрировать не только кошмары, но и вполне интересные, замечательные сны, которые можно будет даже повторять в качестве развлечений.
У безумцев, к сожалению, нашлось немало сторонников, и их армия росла. Те, кто еще не сдался властям для помещения в больницу, или те, кто просто прятался, конечно, тоже не были застрахованы от смерти во сне от Брейвид-25. Каждый подобный труп воспринимался адептами культа, как шанс доказать свою сумасшедшую теорию. И они пытались вводить себе кровь, взятую из тела. На представителей «Нейросекты» охотились, но в условиях чрезвычайного положения, введенного повсеместно, это сделать было очень сложно. Они плодили зеркальные сайты в интернете, которые никак не получалось полностью заблокировать, и зазывали к себе новых членов.
Наш больничный чат снова принялся горячо обсуждать эту теорию, а я, молча проглядывая строчки их сообщений, просто с облегчением думала, что беда сегодня не коснулась Морица. Я залезла в который уже раз в его профиль и рассматривала фотографии одну за другой. Мне была знакома уже каждая черточка, каждая мимическая морщинка на его лице. Взгляд меланхоличных голубых глаз сводил с ума. Я даже не знаю, почему так запал мне в душу этот обычный и даже простоватый, в общем-то, юноша. Может, от одиночества. Сегодня я заметила, как хорош собой наш новый «ангел», провозивший по коридору каталку. У него были почти черные, небрежно вьющиеся волосы и глубокие синие глаза. А еще рядом с ним всем было безопасно. Одно это уже вызывало почтение и благоговейный трепет. Хотя и глупо было думать, что санитар, который все свое свободное время посвящает работе в больнице, вдруг обратит внимание на одну из зараженных, томящихся в своей камере и следящих за ним сквозь небольшое застекленное окошко. Пусть даже и симпатичную. Но я и не мечтала об этом. Мое сердце занимал Мориц. И когда я думала о том, как он страдает от своей вынужденной бессонницы, оно обливалось кровью.