Глава 3

Бескрайняя чаша пронзительно-синих небес над московским Кремлем еще была светла, да и алое солнышко только-только примерялось, как бы ему сподручнее спуститься к виднокраю – но в малой горнице, где сидел насупленным сычем хозяин усадьбы, уже было темно. Верней сказать, очень сумрачно и тихо. Тени же старый князь принес с собой из Грановитой палаты, прямо с заседания Думы Боярской: и было тех теней столько, что на стенах не помещались! То и дело ревниво толкались и выпихивали друг-дружку под дрожащий свет малых лампадок в красном углу, скользили растрепанными нитями по побеленому свежей известью потолку, падали чернильными пятнами на добротно отскобленый пол… И главное, укутали толстым слоем душу и разум думного боярина и царского ближника князя Ивана Федоровича Мстиславского. Было ему до того душно и муторно, что совсем не горячило кровь густое и сладкое рейнское вино, да и любимая кулебяка с вязигой и пироги с осетриной совсем не лезли в глотку. Что там: даже близость большой медной жаровни, что стояла за спиной и приятно грела поясницу, и то не могла отвлечь князя от тяжелых мыслей – уж больно поганое настроение им владело, изредка прорываясь и на уста:

– Аспид подколодный… Т-тварь неблагодарная!

Десятилетний княжич Васька, сунувшийся было приласкаться к грустному тятеньке – услышав такое его шипение, сначала застыл в дверях, а потом быстро-быстро на цыпочках сдал назад. Это пусть старшие брательники смело на глаза раздраженному отцу выставляются и огребают, а Василий… А он обождет возле подклета самого старшего из братанов – Федьку, и загодя его предупредит! И потом же, при случае, попомнит и выпросит под это дело у него что-нибудь интересное. Или вкусное? Хм, лучше и того, и другого, и чтобы побольше! Ждать и маяться скукой юному засаднику пришлось почти до вечернего благовеста – благо, что на женской половине был небольшой переполох со сборами сестрицы Настьки, и его толком не искали… Наконец, под ленивый лай дворовых псов и протяжное мычание стельной коровы из хлева, на подворье отчего дома пожаловал загулявший где-то Федя. И два сопровождавших его средних брата, Иван Большой и Ванька Меньшой – в раскрытых нараспашку шубах, несмотря на пощипывающий нос и щеки февральский морозец, и притом явственно чем-то довольные. Выкатившись из темного угла чуть не под ноги старшему братцу, младший княжич тут же был им облаплен, поднят и почти что прижат к усапанному снежинками бобровому воротнику – но мужественно ойкнул и быстро протараторил важное донесение про гневного отца. Кивнув, Федор поставил мелочь обратно на тесаные плахи и легонько подтолкнул в сторону теплых покоев:

– Молодец.

Видя, как Меньшой и Большой неуверенно переглядываются, направил следом и их:

– Скажите Насте, позже зайду!

Подождав, пока за родичами гулко хлопнет толстая дверь, наследник рода Мстиславских неспешно скинул шубу на руки пожилого челядина и пошагал в отцову любимую горенку – где тот любил посидеть в тишине, неспешно обдумывая все услышанное и увиденное за день. Коротко стукнув в резную створку, сунулся головой, затем зашел весь, заодно знаком указав миловидной теремной девке-холопке освежить накрытый стол…

– Пшла вон, дура! А, это ты, сын…

Вяло пошевелившись, грустный родитель молча проследил за мельтешением расторопных слуг, всего лишь раз одобрительно кивнув: когда Федор указал подсыпать древесного угля в рдеющее багровыми огоньками чрево жаровни.

– Что-то ты сегодня припознился, мы уж и поснедали.

– Да и ладно, батюшка. Я у Димитрия Ивановича с братцами гостил, уж там нас так попотчевали – три раза пояса перевязывали, чтобы не треснули!

Шевельнув бровями, глава семьи с хорошо скрытой тревогой поинтересовался:

– Что там с нашей Настькой, не передумали? Берет царевна ее с собой в Вильно?

– А как же! Им с Фимой Старицкой и Марфой Захарьиной-Юрьевой уже и отдельный санный возок готовят – своими глазами видел!

– Н-да?

Настроение князя на малую капельку, но все же улучшилось.

– А когда в путь?

– Сначала хотели дождаться прибытия инокини Александры с Горицко-Воскресенского монастыря, но февраль-то движется к исходу, а там ведь и весенняя распутица не замедлит. Я слышал, что вроде бы через пять дней от нонешнего? Дмитрий Иванович хочет к люду московскому со словом выйти, вот сразу после того, и… Но пять сотен Постельничей стражи уже выступили, и еще пять собираются – и сменных лошадей для санного поезда, говорят, изрядно по пути приуготовили. Дмитрий Иванович на сегодняшнем пирке даже пошутил, что дней за десять до Вильно добраться хочет!..

Проведя ладонью по лицу и бороде, родитель еще немножко распрямил плечи и ворчливо заметил:

– Да, народцу на Москве-матушке нынче изрядно набилось. Пока от казны царской им хлеб да кров дают, так и будут торчать в городе… Инокиня Александра? Помню я Ульянку Палецкую, помню – хорошая из нее жена для младшего брата Великого государя вышла. Тихая да скромная, и не лезла никуда с ненужными советами… Значит, все же она будет девиц наших духовно окормлять, и за их благонравием приглядывать? А мне мыслилось, что на тот чин боярыню Захарьину поставят.

Мимолетно стрельнув глазом на полнехонький кувшин с рейнским, сын почтительно согласился:

– И ее тоже отправляют.

– О? Ну, два пригляда и в самом деле лучше, чем один. Боярыня Анастасия, поди, попутно еще и своим сыновьям жен поглядит-присмотрит, и другим боярыням-княгиням о хороших невестах отпишет… Мудр Великий государь!

Скребнув пальцами по ровной глади скатерти, родитель с подозрением потыкал пальцем в высокую стопку пирогов и кулебяк (горячие!) и прислушался к себе: не успокоилась ли душенька, не хочет ли вкусной рыбки с румяной корочкой на тесте?

– А князья Палицкие-то ныне в чести, да. Иоанн Васильевич их сегодняшним днем на Дорожный приказ головами поставил – и на Каменный приказ их третьего братца тако же думает…

– Сразу на два Приказа?!? Так они же в зодчестве и прочем строительстве ничего не понимают?

Отмахнувшись, думной боярин вновь поковырял румяный бочок одного из пирогов:

– Первые они такие в Думе, что ли? Зато царю свойственники чрез сестру, вдову его покойного брата Юрия Васильича. А что до службишки, так старого градостроителя дьяка Выродкова со всеми его сынами из Разрядного приказа перевели в новые заведения – они и будут все дела на себе тянуть.

Не сказать, что разумник-сын не понимал таких простейших вещей, но ведь батюшку-то успокаивать надо, а что может быть для этого лучше, нежели тихий разговор с отеческими наставлениями?

– А-а!.. Это тот Иван Григорич из казанских походов, про которого ты мне в детстве сказывал? Коий целую крепость Свияж всего за месяц на пустом месте поставил, и тем предрешил падение басурманской Казани?

И вновь хандра старого князя поуменьшилась: всегда приятно вспомнить былое, особенно если в нем хватало больших и славных побед. А уж разгром Казанского ханства событием был немалым – иным за всю жизнь и половины того не выпадает!

– Да, он. Большой разумник… И сыны его явно в отца пошли.

Дернув щекой, Иван Федорович едва заметно потемнел лицом и равнодушно поинтересовался:

– На пирке у государя, поди, и Петька Горбатый сидел?

– Сидел, батюшка.

– Снял с него, значит, опалу Димитрий…

– Так его о том Великий государь попросил. Как отцу отказать в такой малости?

Согласно вздохнув, князь все же переложил к себе на блюдо кусок пирога, раскрыл его и малой четырехзубой вилочкой начал закидывать в рот аппетитно выглядящие кусочки рыбы.

– Поди, злорадствовал? Ведь службу твою ему отдали. Тоже мне: еще молоко на губах толком не обсохло, а уже поди-ка ты: целое посольство доверили! Тфу!!!

– Нет, батюшка, даже не местничал. Его возле царевича Ивана посадили – Петька конечно дурак, но не настолько, чтобы при нем зубы скалить.

– Ну да, ну да… Меньшой Басманов по сию пору дома отлеживатся, дырку в плече заращивает.

Коротко хохотнув, старший Мстиславский наконец «заметил» очередной быстрый взгляд сына на рейнское, и плеснул ему немного в деревянный кубок. Отхлебнув, довольный Федор продолжил радовать-веселить родительское сердце:

– И посольство мое ему не досталось! Отправится морем с одним из государевых стряпчих в Гишпанию – поговорить о любви и мире меж нашими державами с кем-нибудь из королевских ближников. И договориться на будущее о прибытии настоящего Великого посольства. Ну, еще себя показать, да на других посмотреть…

От таких новостей у батюшки и впрямь захорошело настроение.

– Вот значит как? Благостно, как есть благостно… А стряпчий при нем, чтобы дури не натворил?

– Нет, тятя. Тот будет с гишпанскими купцами дружбы и взаимной торговлишки искать. И речи держать перед Ме́стой^[19] – это в Гишпании такое большое товарищество дворян, у которых обильные стада овец. Попробует договориться, чтобы от них к нам кораблями везли шерсть овечью и шкуры, а мы в обрат всякое поделие из тульского железа и доброго уклада. Даже пару новых пушек и пищали на смотр с собой возьмут!

– Ну… Тоже полезно, да.

Зажав бороду в кулаке, старый князь раздумчиво пробормотал:

– А ведь говорили мне что-то про купца Тимофейку Викеньтьева, что, дескать, товарищество для строительства мануфактур собирает, и не по чину размахнулся – а оно вон как… Гм, может и нам войти в это дело казной?

Вдруг перекривившись ликом, Иван Федорович шумно вздохнул – да и сам приник к кубку с рейнским.

– Что такое, батюшка? Опять в поясницу вступило? Или нога заныла?

– Да какая нога, говорил же, Дивеева хорошо залечила… Про казну семейную вспомнил.

Пододвинув к себе блюдо с пирогами, молодой княжич выбрал наиболее достойный его рта кусок и переложил к себе:

– А что с ней не так? Вроде бы все хорошо.

– Было хорошо. После сегодняшнего заседания Думы Боярской придется сундуки-то распахнуть на полную… Как бы по миру с того не пойти, не приведи господи!

Троекратно перекрестившись на иконы в красном углу, князь забормотал кратенькую молитву – наследник же, выждав до окончания оной, отхватил крепкими зубами кус румяной выпечки, медленно прожевал-проглотил, сторожко присматриваясь к родителю… И только убедившись, что тот спокоен, поинтересовался:

– Я слышал, сегодня в Грановитой палате было шумно?

Покатав пустой кубок меж крепких ладоней, думной боярин нехотя кивнул:

– Князя Хованского на суд царский приводили.

– О-о? И как?!?

Вновь покатав в ладонях серебрянный цилиндр с искусной чеканкой на боках, родитель брякнул посудой о стол, и чуть помедлив, щедро плеснул сначала себе, а потом и сыну. Жадно отпил, едва не ополовинив немаленький кубок, вновь брякнул им о стол, и не сдержавшись, прошипел:

– Шакалиное отродье! Яко прыщ гнойный лопнул, и нечистотами своими всех окатил!!! Ему бы язык свой поганый втянуть в зад, где тому самое и место, а он… Т-тварь неблагодарная!

Дернув шеей и плечами так, что в горнице раздался слабый хруст, старший Мстислвский успокоился столь же резко, как и вспыхнул, продолжив рассказ:

– Сначала нам жалобную челобитную ярославцев зачитали, потом дьячки Большой казны огласили все, что они там вместе с дьяками Сыскного приказа нарасследовали. Воровал и хапал в три горла, ну и насчитали тоже – полной мерой! Этому поганцу пасть бы перед Думой на колени да повиниться, милости просить, глядишь бы и… Князь ведь, Гедиминова корня. А он такое говорить начал!

Иван Федорович непроизвольно сдавил пальцами посудное серебро, но крепкий металл устоял.

– Веришь, сыно – ведь каждому из думцев на душу умудрился наступить, смачно в нее харкнуть и сапогом растереть! Кто чем дышит и на чем тайный доход имеет, кто в обход казны с иноземными купцами торговлишку ведет, про иные негораздые делишки… При всех думных чинах, при митрополите и царе, при псе его рыжем Малюте!.. Вот уж на чьей улице праздник случился – лыбился так, что едва рожей не треснул. Тьфу! Мало того, Хованский ведь еще и всех рюриковичей матерно облаял, сказал – воры почище него самого, мол, самих судить надо!.. И наипервейший разбойник среди всех, сам Великий государь! Представляешь?!? Падаль этакая, как у него язык-то повернулся такое молвить?!

Слабая улыбка медленно исчезла вслед за румянцем с лица молодого княжича-гедиминовича, который весьма живо представил, каково было слышать такое царю крови Рюриковой от князя-потомка литовского Гедимина.

– Князь Андрей что, с глузду^[20]съехал, такие речи держать?!? Может, опоили его чем? Или затмение какое на разум сошло?..