– С-сволочь он!!! Мы там все разом как сидели, так и онемели, пока этот пес шелудивый на всю Грановитую палату вещал!.. Благодарение Спасителю, Думной голова Бельский его заткнул – тем, что об этого иудушку начал посох свой обламывать. Жаль не прибил его до конца: только морду в кровь и рассадил, а там уж рынды царские оттащили…

Помолчав и дернув несколько раз кадыком в пересохшем горле (от таких новостей рука сама к кубку с вином тянулась!), Федор осторожно поинтересовался:

– И что опосля? В смысле, что Хованскому присудили?

Видя мучения сына, отец вновь щедрой рукой плеснул рубиновой влаги сначала ему, а потом и себе.

– За нарушение крестоцеловальной клятвы на верную службу Великому государю – он и семья его навсегда лишена родовых вотчин и прочих имений. За деяния и речи, невместные для русского князя и христианина, будет отправлен на каменоломни, где и останется до самой смерти своей. Но до того – извергнут из княжеского достоинства принародно, и тем навеки опозорен.

Похлопав глазами, позабывший о вожделенном сладком рейнском княжич с довольно глупым видом повторил:

– Извергнут? Это как?

Отхлебнув вина, родитель мрачно пояснил:

– Выведут на лобное место, зачитают все вины его. После огласят повеление Великого государя и решение Думы Боярской. Затем поставят на колени и сломают над склоненной главой нарочно скованный для того клинок – в знак лишения чести и звания княжеского, а так же всех полагающихся к ним прав. Новая казнь, Иоанн Васильевич самолично ее измыслил для… Таких вот особых случаев.

– А что его семья? В монастырь на покаяние? Или за пристава, под строгий надзор?

Криво улыбнувшись, предводитель придворной партии князей-гедиминовичей и прочих союзных им семейств и родов, негромко поведал:

– Владыко Филипп за них вовремя попечаловался. Так что взамен отписанных в казну вотчин княжатам Хованским назначили на прокормление большой кус землицы под новое родовое поместье. Соседями будем! Я в тех местах как раз пару небольших городков с десятком деревенек заложить думаю – как будущие вотчинки для братцев твоих, Меньшого да Большого. А княжата, получается, верст на тридцать далее будут обустраиваться на житие.

– Погоди, батюшка. Так это же за пределами Большой засечной черты? Почитай, Дикое поле?

– Вот-вот, сыно. Милостив Великий государь…

Вновь хрустнув шеей, царский ближник не стал развивать опасную тему и вспоминать покойных князей Шуйских, которых тоже вот так же милосердно отправили на новое место жития за Камень Уральский, где те через некоторое время все разом и сгинули. Вместо этого он сдвинул в сторону беспощадно истерзанный кусок пирога и откинулся на спинку резного стульца, тут же ощутив всей спиной приятное тепло жаровни.

– Остальных тоже не стал карать за оглашенные иудой-Хованским вины. Просто приговорил выплатить положенное в казну со всех своих тайных дел торговых, ну и – войско в Сибирский поход должно быть числом никак не меньше пятнадцати тысяч добрых ратников. А ежели воинства православного все же будет поменее, то дьяки Большой казны с псами Сыскного приказа со всем усердием помогут сыскать недостающее – в людях ли, али в воинской справе.

Помолчав, старший Мстиславский тускло заметил:

– Теперь, сынок, хочешь не хочешь, а придется семейную казну растрясти как следует, и наши вотчины без должного пригляда оставить. Не совсем, конечно, полсотни надежных послужильцев и боевых холопов останется, но… Хорошо хоть, что ты у меня большая умница и у государя Димитрия Ивановича в чести.

Княжич, прочувствовав размер той ямы, куда со всего маха ухнула семья, удручённо кивнул.

– Дед, поди, на радостях светился, аки блюдо фарфоровое?

– Горбатый-Шуйский? Ну, не без того. Он сейчас на коне, обласкан царской милостью – как же, главный воевода Сибирского похода!

– Кони, бывает и спотыкаются.

– Хорошо бы, но – вряд ли. Тесть мой как человек слова доброго не стоит, но как воевода… Чуток получше меня будет.

Последнее признание бывший зять сделал очень неохотно. Но себе-то врать глупо и даже опасно, а правда редко бывает приятной.

– Если бог сподобит, побьет он и вогульских и пелымских князьцов, и Кучумку-хана отловит, и башкир изрядно примучает… А после, как за ним водится, три шкуры с них обдерёт. После тестюшки даже жидам добычи нету: всех похолопит, всё заберет! Ничего, будет и в нашем доме праздник, уж я постараюсь…

Густое рейнское наконец-то добралось не только до желудка, но и до разума главы семьи, пригасив пламень сжигающего его изнутри гнева.

– Тебе бы, тятя, вздремнуть малость. День был тяжелый, а утро вечера всяко мудренее?

Звучно хмыкнув, родитель все же признал, что было бы неплохо отдохнуть от трудов праведных. Вздымая на ноги порядком уставшее и огрузневшее от вина и пирогов тело, князь напоследок ворчливо распорядился:

– К сестре зайди. Поди, измаялась в ожидании добрых вестей…

* * *

Хмурым утром вьюжного и холодного позднего февраля, в Кабинете государя Московского и Великого князя было откровенно свежо и прохладно – а возле окон так и вообще холодно. Однако двух одетых в домашние наряды братьев, что стояли возле разложенного на столе Большого чертежа Мира, такие мелочи занимали мало. Особенно царевича Ивана, у которого за прошедшую ночь накопилась целая гора вопросов – и который так жадно и внимательно рыскал глазами по прекрасно отрисованной цветной карте, что, пожалуй, не заметил бы под ногами и целого снежного сугроба!

– …смотрел на батюшкиной Сфере, но там все так мелко!

– Ну так глобус для другого и предназначен – чтобы все земли умственным взором охватить, а не… Тц!

Обнаружив, что у овальной кедровой палочки в его руках совершенно некстати сломался толстый грифель, хозяин покоев перевернул ее другим концом и использовал на манер указки, небрежно «располовинив» целый североамериканский континент:

– От сих и до сих – это самое малое, что тебе надобно будет взять под себя.

Пока будущий Великий князь оценивал свои возможные владения, Дмитрий дотянулся до небольшого ножичка для очинки перьев. Перехватив изукрашенную синей шпинелью рукоять, в три движения отточенного лезвия превратил несуразно-короткую указку в хорошую чертилку с красным грифелем – которым и начал плавно рисовать небольшие кружочки на плотной бумаге:

– Стольный град лучше всего ставить – здесь, здесь или здесь. Обязательные для устроения порты – вот тут, и где-то в этих местах…

– Гм. Река Гудзон… Чудное какое словцо, Мить. А что значит?

– Ты на местные прозвания земель и рек внимания особо не обращай: все под себя переименуешь. Вернее – обязательно все под себя переиначь!..

– Ну да, чтобы все русским было… А где земли тех племен, о которых ты говорил? О, все: уже и сам их вижу!

Слегка вытянув шею, средний братец начал водить указательным пальцем по карте Северной Америки, негромко зачитывая вслух:

– Тут мохоки, здесь онайда и онондага, а вот в этом углу кайюга и сенека. Гм! Митя, а сколько их там всего живет? Ну, хотя бы примерно?

– Что-то около сорока тысяч…

– Всего-то?!?

– Ратников-пешцов.

– О-о?!?

– Всего же, навскидку, не менее двухсот тысяч. Кроме них еще есть разные союзные и родственные племена – о которых ты почитаешь вот здесь…

Пощелкав наборным замком угловатого стального хранилища, Дмитрий извлек из него пухлую папку, крест-накрест перетянутую крепкой бечевой. Причем в покрытом серебряными узорами хранилище виднелась еще парочка таких же укладок толщиной в половину локтя – хотя Ивану хватило и первой. Жадно и торопливо пошелестев исписанными с двух сторон листами желтоватой бумаги, разложив-сложив небольшую карту на обтрепанном куске просоленного пергамента, и ненадолго вчитавшись в опросный лист одного удачливого капитана испанского галеона, он вновь обратил внимание на Большой чертеж Мира. Не праздного любопытства ради! А пристрастно разглядывая выбранный для строительства будущего города-порта полуостров на побережье Тихого океана, где проживало мирное индейское племя олони. Кое с испанскими мореплавателями дел покамест не имело, на своей земле миссию святого Франциска Ассизкого не принимало, и уж тем более слыхом не слыхивало о том что залив, возле которого они живут, оказывается, зовется Сан-Франциско!.. Впрочем, даст Бог, тамошние людишки никаких дел с испанцами и прочими европейцами иметь и не будут. И миссий папежных не дождутся, да и латинских названий не услышат: уж Иван о том позаботиться. А названия… Да в церковных святцах столько православных святых и великомучеников записано, что на все его будущие земли с ба-альшим запасом хватит!

– Калифорния? Ой, сколько племен-то! Тц, и все мелкие!.. Ух ты, и золото есть?

– Там и иного полезного хватает, как видишь: весьма пригожее место для твоего стольного града может выйти.

– Вижу…

Обласкав взглядом россыпь разноцветных условных значков, юноша бережно сложил поистине драгоценную карту, собранную-склеенную аж из шести листов тонкой велени. Впрочем, не златом единым жив человек:

– Митя, а вот тут у тебя наособицу указаны Великие озера, и… Гм, и Великие равнины. Там и вправду пасется такое неисчислимое множество тех больших горбатых быков?

– Бизонов там десятки миллионов. Если добывать разумно, то мяса и кожи хватит о-очень надолго! Особенно если по краям тех равнин поселить кого-то вроде наших казачков – эти и за скотом присмотрят, и чужих охотников окоротят.

– Да у нас на Руси и казаков-то столько не найдется! А если татар на равнины пустить… Нет, сие не благостно: прадед наш с крымским Менгли-Гиреем тоже поначалу союзничал – и чем это закончилось?..

С большой неохотой захлопнув укладку и ненадолго зацепившись глазами за остальное содержимое братниного хранилища, Ваня вновь оценил предлагаемые ему владения – и надолго застыл перед картой Мира, что-то напряженно обдумывая. Выждав пяток минут, Дмитрий вздохнул и без особой надежды поинтересовался у шестнадцатилетнего мыслителя:

– Может, все же примеришься к шапке Великого господаря Молдавии? Народец тамошний примет тебя с радостью, да и от семьи недалеко будешь: чуть что, и помощь не замедлит – деньгами ли, хлебом или ратниками…

Явно удерживая себя от того, чтобы не зарыться вновь в лежащую под рукой укладку, молодой Иоанн Иоаннович на удивление серьезным тоном заметил:

– Сесть на престол в Молдавии легко – но воевать затем всю оставшуюся жизнь? Нет уж! Сестрица правильно указала, что с одной стороны будут давить турки, с другой – цесарцы, да и боляре тамошние закоснели в измене… Я не ты, долго терпеть рожи воровские не смогу, и ославят меня в веках Кровавым, или каким-нибудь Ужасным. А то и вообще вторым Дракулой-Колосажателем!

– Хм, ну не все так уж и плохо. К тому же, если не лежит душа к Молдавии, мы всегда можем присмотреться к другим…

Тряхнув головой словно норовистый (и уж точно очень-очень породистый!) жеребчик, царевич перебил старшего брата:

– Нет, Митя, я все крепко обдумал. Или ты опять меня проверяешь?

Вздохнув, государь Московский ловко крутнул в пальцах овальную палочку чертилки, и честно признался:

– Просто не хочу с тобой расставаться. Как правитель я рад безмерно, вот только сердце то и дело шепчет – «оставь Ваню поближе к себе». Ведь иначе меж нами будет целый окиан, и… Сам понимаешь.

Хрусть!

С недоумением склонив голову вниз, Дмитрий едва заметно поморщился, аккуратно стряхнул на стол переломленную надвое чертилку и сменил тему, повернувшись к карте Мира: