– О, Мерлин! Малфой, Малфой, нет, ты понял?! – верещала она, хватая его свободной рукой за плечо и сотрясая им.

– Да, я понял, – с улыбкой подтвердил он, и признался себе, что ему нравится наблюдать ее вспышки эмоций, а ликование нравится ему больше, чем гнев.

– Нет, нет, ты не понял: когда мы нашли чашу, но не смогли перенестись, я подумала, что надо бы закупиться всяким на обратную дорогу, но вспомнила, что у нас совсем нет денег. И там появились монеты!

– Ты права! Грейнджер, ты реально права, ведь чаша на вес казалась легче, когда мы схватились за нее впервые!

Они оба держали чашу и друг друга – хаотично трогали за руки, плечи, шею, волосы, складки на одежде.

– Это вещь Пенелопы Пуффендуй, – продолжала радостная Гермиона. – Самой доброй и щедрой волшебницы, которая помогает всякому, кто просит о помощи. Стоит попросить о том, в чем действительно нуждаешься, и это воплотится в чаше! Вот зачем она понадобилась Ганелону!

Драко касался ее румяной щеки, гладил ее большим пальцем.

– Осталось понять, что ему такого надо, что нельзя самому купить или сварить, что может принести ему чаша, – сказал Малфой. – Но пока я выпью бодрящего зелья, о котором мечтал! Тебе оставить?

Гермиона широким кивком (немного инфантильным жестом, от которого у нее пружинят кудряшки) выразила согласие бодрствовать дальше. Потому что теперь ей не дастся спокойный сон. Малфой в два глотка выпил больше половины и отдал остатки Гермионе. Она допила зелье залпом. Драко надрывался, а она, даже не думая о дурном, тоже посмеивалась.

– Что? – спросила она.

– Прикинь, чаша с бездонным огневиски? Это же просто Святой Грааль пьяницы! – не унимался он.

– Малфой, – она легко шлепнула его по груди. – Она приносит только то, в чем есть нужда.

Его большой палец все еще проводил линии от ее скулы к подбородку и обратно, как маятник.

– Я живу с тобой уже месяц. Крепкий алкоголь является моей жизненной необходимостью, – тихо договорил он и потянулся к ней с поцелуем.

Он не ждал, что она его оттолкнет, но был уверен, что вынырнет из-под локтя, юркнет вбок, отвернется. Но Гермиона ничего из этого не сделала. Они целовались долго, пока она не отстранилась и не прочистила горло, скорее, от неловкости. Сейчас либо он пошутит, либо она скажет что-то серьезное о том, что им не стоит больше так делать. Драко поторопился шутить:

– Значит, моя теория с брудершафтом не выгорела. Мы все еще здесь.

Она что-то пробубнила и в спешке ушла: в уборные ли, прогуляться, проветриться, придумать себе целую тираду, которую вовремя не озвучила. Драко не стал ее догонять.

Теперь дни пролетали быстрее в их неуемных экспериментах с чашей и ее возможностями. Однажды Гермиона влетела в комнату, принеся с собой мороз и вьюгу, которую Драко не выгнал, закрыв дверь. Гермиона стянула теплый плащ: ее прошлый, гриффндорский, она превратила в платье, как и Драко свой – в более удобную котту. Ее щеки раскраснелись от холода, волосы растрепались под капюшоном, а сама она чему-то несказанно радовалась, как ребенок, нашедший под елкой подарок. Драко следил за ней, порхающей по их комнате, и не мог отвести взгляда. Чем дольше он проводил с ней время, тем больше прелестей в ней отмечал и, тем больше, изъянов, замеченных ранее, оправдывал. Сейчас она казалась ему настолько красивой, что было страшно думать, как потом, когда они вернуться, забыть это впечатление.

– Я видела единорога! – с искрящейся улыбкой сообщила она.

– Здесь?

– Со стен замка! Я тут же спустилась. У меня с собой ничего не нашлось, чтобы его подманить, но он сам подошел, когда я уже собиралась вернуться, представляешь?

– И где он? – спросил Драко, пытаясь представить себе единорога в заснеженных холмах, которому здесь ни согреться, ни пропитаться нечем.

– Он ускакал, но явно хотел, чтобы я шла за ним, – она сумбурно пересказывала встречу с дивным существом, стараясь не упустить ничего важного.

– Надеюсь, ты не ходила, – насторожился Драко.

– Нет, я не успела, но он звал меня куда-то, словно хотел к чему-то привести…

– «Куда-то», «к чему-то»: звучит очень подозрительно. Если снова повстречаешь его, не вздумай ходить, – предупредил он. – Может, это ловушка.

Она посмотрела на него, как на неуча.

– Не может. Единороги – чистейшие создания, они никогда не послужат злому умыслу.

– Ну, знаешь, парнокопытную скотину, пусть и волшебную, обмануть – много ума не надо, – спорил с ней Драко. – Непонятно, чего он вообще к тебе полез. В следующий раз, как увидишь, позови меня, вместе пойдем, если так хочешь.

– Он с тобой не пойдет, – сказала Гермиона, как что-то очевидное.

– Это он тебе сам сказал?

– Нет, профессор Граббли-Дерг, когда водила только девочек посмотреть на единорогов. А ты, как всегда, не слушал.

– Выходит, единороги – еще те сексисты, – не унимался он. – Все же это выглядит странно. Не ходи.

Он подошел к Гермионе вплотную и поцеловал. Они теперь могли так поступать без повода и оправдания. В целом, в Раннем Средневековье давалось отыскать так мало хорошего, что лучшим занятием все равно признавалось что-нибудь, связанное с плотской любовью. Драко обнимал Гермиону за талию и ненавязчиво подталкивал к кровати. Порой вернее было сказать, что это она пятилась к кровати и притягивала его к себе. И только, когда Драко уже навалился сверху и начал слишком настойчиво шарить по ее платью в поисках шнуровки, Гермиона остановила их.

– Нет, теперь точно нельзя, – одной рукой она легко упиралась в его грудь, второй – прикрывала его губы, которыми он тянулся навстречу.

С зажатым ладонью ртом, Драко только вопросительно округлил глаза и промычал нечто невнятное. Гермиона выскользнула из-под него и поспешно объяснила, хотя и отводя глаза из стыда:

– Если единорог снова явится, я должна оставаться девушкой, – сбивчиво произнесла Гермиона.

Драко вскинул брови и оценивающе поджал губы – мол, сильное обоснование.

– Что ж, – сказал он. – Так меня еще не отшивали.

– Я серьезно, – оправдывалась она, поправляя одежду.

– Да я тоже, – ответил Драко и сел на ее кровати. – Кентавры, единороги… Грейнджер, скажи честно, у тебя есть какие-то фантазии, связанные с конями?

Она шагнула к нему и нежно заправила его светлые волосы за ухо, а потом наклонилась так, чтобы их лица поравнялись и томно прошептала:

– Да, после того, как тебя гиппогриф приложил.

– На том курсе и ты меня приложила, милая, но это не сделало меня извращенцем, – она разочарованно выдохнул.

Гермиона отошла от него подальше. В последнее время их флирт закручивался так стремительно, что они не успевали опомниться, как один из них уже сидел или лежал на другом. Но, как это обычно бывает, кто-нибудь один начинал сомневаться, задавать резонные, но неуместные вопросы, искать причины остановиться и вообще все портить. В этот раз причиной стал единорог, словно что-то другое бы не помешало.

В особо промозглые ночи они спали на одной кровати. Когда рукав Драко задирался, обнажая череп со змеей на его белой коже, а Гермиона замечала татуировку, она отворачивалась с тяжелым сердцем, но даже испорченное настроение уже не становилось поводом, чтобы уходить или выгонять Драко обратно на матрас. Ужас перед будущим, в которое они так стремились вернуться, напрочь прогонял сон. Гермиона могла часами лежать, пока Драко уже мирно сопел рядом с ней, и думать о не случившихся вещах. И все эти выстроенные предложения в сослагательном наклонении, нагромоздившись, рушились на нее реальностью, в которой все сложилось иначе. А Драко спал. Наконец, сдавшись сну, Гермиона попала в заснеженный мир, белый и пустынный, такой же, как сегодня днем. И ее снова ждал единорог. На этот раз Гермиона без колебаний побежала к нему и осторожно дотронулась. Существо подставляло шею, чтобы она продолжала гладить. Гермиона заметила в его серебристой гриве одну косичку и принялась ее рассматривать. В конские волосы был вплетен золотой локон. Гермиона услышала тихий женский голос: «Альба неа. Альба неа». И тогда она узнала светлые волосы и певучий печальный стон – Елена Когтверан нашла способ связаться с нею.

– Албания? Албания, да? Ты говоришь об Албании? – она нервно, но трепетно, как учила Граббли-Дерг, обращалась к единорогу.

– Альба неа, – все так же тянул голос Елены.

– Я не понимаю, – во сне думалось хуже, Гермиона мотала головой. – Альба неа… Альба рядом, – ее осенило, она вцепилась в гриву. – Рядом с Альбой! Она совсем рядом!

Что-то напугало их всех: единорога, Гермиону и даже отсутствующую во сне Елену. Никто не услышал, но каждый из них понял: «Он идет». С этой пробирающей до костей мыслью Гермиона проснулась и вскочила на кровати. Драко очнулся мгновенно и принялся ее успокаивать сонным голосом. Но она не могла молчать и все, что принесла из сна, вручила ему.

– Выходит, Ганелон нашел ее. То есть, она и не была в Албании? – он силился соображать быстрее.

– Не знаю, ничего об этом не знаю. Знаю, что она пыталась предупредить: он идет за мной.

– Почему за тобой? – не понял Драко. – Он явно хочет вернуть чашу, но нас здесь двое, мы готовы и мы справимся.

Наученные горьким опытом, они теперь тщательно запечатали кубок под несколькими заклинаниями. Но Гермиона переживала. Он гладил ее по голове той рукой, на которой неприкрытая татуировка маячила у лица Гермионы. Она подумала, что Пожиратель Смерти обещает защищать ее от того, кого однажды назовут Кровавым Бароном. Выходило абсурдно, но со всем можно свыкнуться. Гермионе пришло на ум слово «ужиться».

– Мне страшно, – призналась Гермиона.

– Мне тоже, – признался и он.

Он не отнимал руки и не прекращал приглаживать ее волосы, едва касаясь.

– Прошло так мало времени, а я уже перестала скучать по всем, кто остался, – продолжила она. – Будто бы смирилась, что застрянем здесь на годы или навсегда. А когда поняла, что все рискует так скоро и внезапно разрешиться, испугалась. Мне страшно и то, что все это скоро закончится.

Драко замер, даже стал тише и реже дышать.

– Нет, конечно, я хочу домой, очень хочу, было бы странно не хотеть, – и Гермионы рвался поток переживаний, накопленных за все то время, где круг ее общения сузился до одного человека. – Но когда мы вернемся, как потом забыть все? – она подняла к Драко лицо. – Как потом смотреть друг на друга?

– Не знаю, – честно ответил он. – Последние полгода я так далеко не планирую.

У них так было: когда заканчивались слова, начинались поцелуи. И Гермиона в эти мгновения была счастлива и (как бы ей не хотелось в том сознаваться) влюблена. То юношеское чувство с бесконечным волнением о далеких перспективах («А подходит ли мне его фамилия?») и обычных пустяках («Интересно, он считает мои волосы красивыми?») свалилось на нее, и некому было отнести избытки – ни подруг, ни мамы, ни других авторитетных женщин, которые успокоят и заверят в том, что происходящее нормально. Есть в мире явления, которые сколько не описывай в книгах, не получится изучить в одной только теории. Что-то прогремело за дверью, Гермиона вздрогнула, Драко достал палочку и выглянул. Гаркнув на пса, который перевернул отхожее ведро, Драко закрыл засов и с тихим смехом вернулся к Гермионе. За те минуты, что она успела прожить в страхе, она нарисовала себе самые ужасные картины вторжения Ганелона, битвы и даже смерти Драко. И так поняла, чего на самом деле боится. Но с прошлого раза она не научилась прямо говорить, поэтому задрала подол юбки до бедра и положила на обнаженную ногу холодную ладонь Драко. А он, на удивление, всегда был догадливым, легко понимающим чужие чувства и не нуждающимся