Он шагнул к ней, но Гермиона накрыла собой мертвое тело, чтобы Ганелон не смел больше к ней притрагиваться – так угадав последнее желание Елены. Драко встал между ними и Ганелоном, все еще держа его на прицеле.

– Не мог, – бредил Ганелон, роняя слезы, а потом все же перевел взгляд на Драко. – Убей меня.

Палочка в руках Малфоя дрогнула, а просьба поразила. Теперь угрожать Ганелону казалось бесполезным. Убивать его Драко не собирался, даже если тот будет умолять о смерти.

– Зачем тебе нужна была чаша? И диадема? – спросил Драко, цепляясь за последний шанс узнать его планы.

Ганелон с потухшим взором произнес, едва разлепляя пересохшие губы:

– Забирай все. Мне теперь без надобности. Только убей.

Драко опустил палочку.

– Сам себя убивай, – ответил он.

Драко пробежался глазами по его кольчуге и плащу в крови алой и серебряной. Значит, скоро и Ганелон последует за Еленой, и Малфою меньше всего хотелось быть к этому причастным. Безвольный Ганелон развернулся и поплелся в сторону чащи. Драко смотрел ему вслед и увидел, как тот взмахнул палочкой, как его корпус опоясали цепи. Они затягивались по мере того, как Ганелона бесцельно шагал. Наконец, он рухнул на колени, скорчившись от боли душевной и телесной. Издав предсмертный нечеловеский стон, он упал ничком в снег и больше не встал.

– Поверить не могу, что люди такими бывают… Как зверь, – Гермиона оплакивала Елену, качая ее бездыханное тело у себя на коленях, поправляя ее растрепанные белокурые волосы, стирая еще теплые слезы с белого лица.

Драко скорбно наблюдал ее горе и всю намертво стихшую трагедию, разбросанную трупами людей и животных. Лес смолк. Все живое попряталось и сжалось от страха. Только Гермиона стенала над загубленной девушкой, едва ли старше нее самой.

– Бывают и хуже, милая, – бесцветно сказал Драко. – Бывают хуже.

Драко оставил ее горевать и обыскал вещи Ганелона на нем и в седле. Он нашел палочки Гермионы и Елены, но ничего больше, что дало бы зацепку, зачем Ганелон все это затеял. Драко не верил в то, что причиной всему была любовь. Он не представлял, как можно ради любви творить подобное. Драко и Гермиона отлевтировали тела погибших в башню, решив, что погребать их они не в состоянии, и что Брутус и Кандида захотят похоронить их самостоятельно.

– Это был безумный день. И безумный месяц, – устало произнес Драко, приложив пальцы к своим закрытым векам.

– Спасибо, что пришел за мной, – поблагодарила Гермиона, и почувствовала, как он притягивает ее за талию и целует в макушку.

С его ростом он легко положил подбородок на ее голову и так замер.

– Нам нужно как-то добраться до Хогвартса, – напомнила Гермиона.

Драко прочистил горло и сказал:

– Скоро прилетит Брутус. Я отправил ему чашу и все объяснил. Думаю, он даже не один сюда явится.

Они подпирали друг друга, чтобы не рухнуть от усталости.

– Ты знаешь, что Ганелон хотел узнать с помощью диадемы?

Помедлив, Гермиона ответила:

– Елена сказала, что Ганелон после ее очередного отказа решил принудить ее с помощью любовного зелья, только не простого. Ему было мало просто соблазнить ее. Он желал, чтобы Елена любила его так же безумно, как и он ее. Он знал, что есть некий мифический напиток, который был известен в эпоху Мерлина. Многие истории любви того периода начинались с того, что двое случайно выпивали это зелье и оказывались связаны влечением друг к другу навек. Он погубил многих благородных людей и не одно королевство, потому его запретили и рецепт уничтожили, – Гермиона стала перебирать тесьму на вороте Драко, чтобы успокоиться. – Артефакты Основателей тщательно ими охранялись, но вот ради состязания их «отпустили в мир», и у Ганелона появился шанс завладеть кубком и диадемой. Он надеялся, что нужный напиток по его воле возникнет в чаше, но не получилось. Тогда он решил, что чаше нужно конкретное название того, что Ганелон загадывает. Другого способа, кроме как обратиться к диадеме, чтобы узнать, как звалось зелье, он не нашел. Но груз венца мог вынести только тот волшебник, чей ум признан всеми вокруг. Поэтому Елена выкрала диадему, чтобы та не досталась Ганелону. Она бы ему, естественно, ничего не выдала, и он, прознав от Годрика, что я… ну…

– Самая главная всезнайка в Хогвартсе? – ласково напомнил Драко, слыша, как ей тяжело дается подобрать слова из скромности.

– Примерно.

Он услышал, что и она улыбнулась.

– Что ж, Ганелон оказался знатным придурком… – прокомментировал Драко, оглянувшись на труп рыцаря. – Переплюнул даже всех твоих ухажеров. Теперь я буду как-то иначе смотреть на Кровавого Барона, знаешь.

Гермиона приглушенно захихикала ему в грудь. Ее смех почти перерастал в истерику, поэтому Драко продолжил:

– Мог бы загадать ту отличную медовуху из Дан-Бриттана. А он зачем-то все усложнил.

И тогда Гермиона мгновенно смолкла и перестала трястись от смеха.

– Что? – он не понял, что успел ляпнуть невпопад, чтобы ее расстроить.

– Драко, ты не помнишь, в день, когда мы догадались, как работает чаша…

– Та-ак?

– В ней точно было бодрящее зелье?

– Да, – уверенно пожал плечами Драко. – Оно же пахло, как розовая вода, полироль для метлы, как…

– Как то, что тебе нравится? – закончила Гермиона.

– Да, – ответил Драко и тут же догадался, о чем она беспокоится. – Стой, ты думаешь, там была амортенция?

Гермиона отпрянула от его груди и взглянула глаза в глаза.

– Но ведь пахнут они почти одинаково.

– А текстура и цвет разные, – утешил ее Драко, хотя сам начинал паниковать, но не подавая вида, глубоко в душе. – С чего бы там вообще могла оказаться амортенции? Кто бы из нас ее загадал?

– Ну да, – Гермиона опустила глаза.

– Если только никто из нас не захотел найти причину позволить себе делать все, что мы делали, – Драко внимательно ее разгадывал. – Не захотел же?

– Нет, конечно, нет.

За окном послышались характерные звуки нескольких кружащих у башни метел. Оба бросились посмотреть, кто добрался до них. Черный Брут, Годрик Гриффиндор и еще несколько взрослых студентов приземлялись у подножия Моргановой башни. Значит, скоро все закончится. Значит, скоро они вернутся домой.

Глава XIX обо всех трофеях, которые не получается унести.

Стоя над телами погибших, Брутус не издавал ни звука, только ноздри его гневно раздувались, а еще он заметно закусил изнутри щеки. Он и злился, и печалился, и корил себя, и с ненавистью посматривал на Годрика, который, по чести признать, стал одним из виновников случившегося.

– Похороним их сами, – принял решение Гриффиндор. – Ни к чему нашей леди, и без того замученной ее побегом, – он взглядом указал на Елену. – Смотреть на то, что с ней сделалось.

– Не дадите матери проститься с единственной дочерью? – осуждающе бросил Брутус.

– Не дам ей повода тебе мстить, – одернул его Годрик. – Посмотри, что Ганелон с ней сотворил. А теперь он мертв. И на кого ей обрушить кару?

Брутус процедил сквозь зубы:

– Не за меня беспокойтесь, мастер. Меня ее месть не испугает.

Годрик отдал приказ, и его свита зашевелилась: колдуя погибшим саваны и возводя близ Моргановой башни погребальную ладью. Брутус не шелохнулся. Драко подошел к нему и, не найдя слов утешения, сказал:

– Есть причины, по которым я его не остановил.

Его далекий предок едва заметно смягчился:

– Не ищу для тебя упреков и для него оправдания, но у Ганелона сталась тяжелая судьба, – объяснил Брутус. – Мой отец враждовал с его отцом, и убил того в честном поединке. Как благородный человек, он взял заботу о его семье, однако, мать Ганелона умерла при родах, поэтому отец забрал младенца себе. Мне был примерно год, когда его привезли в Коготь. Мы росли вместе, – Брутус виновато смотрел, как белый шелк скрывает уже бледное лицо дамы, чья роковая красота принесла ей только несчастье. – Он всегда любил Елену, – а потом выждал и пообещал. – Чаша при мне. Я буду ходатайствовать перед всеми мастерами, чтобы вас обоих немедленно вернули домой. Мы не варвары, чтобы устраивать подобные игрища.

– Спасибо, – только и ответил Драко, не в силах понять, как кровь этого разумного молодого человека однажды будет бешено бежать в его безумной тетке.

В Хогвартс они долетели только к следующему утру. Годрик велел Драко и Гермионе уйти спать и не попадаться никому на глаза, пока их не призовут. Не спрашивая разрешения, оба сбежали из факультетских спален и встретились на лестнице, мгновенно сообразив, что, не сговариваясь, бежали друг другу навстречу. Какими же счастливыми их сделала эта мысль! Старый замок во всем уступал позднему, но они отыскали очередную скрытую гобеленом маленькую комнатушку. Едва ли они узнавали такой Хогвартс без тысяч волшебных портретов, и все же это был Хогвартс, и двое старост знали, где в нем можно спрятаться.

Неведение стало для них бытностью: никто из них не знал, что решат Основатели. Но даже при лучшем раскладе они не условились, кем они встретятся в своем времени: будут ли это Малфой и Грейнджер, которые разойдутся безмолвно, стараясь не задерживать взгляд, чтобы не показаться странными, будут ли это Драко и Гермиона, которые найдут способ, время и место, чтобы видеться тайно до тех пор, пока все не раскроется и не приведет их к краху. Такой же бесконечный мир, неизведанный, неописанный, к которому нет карты, какой простирался за пределами хижины. Но, как это обычно у них бывало, стоило им остаться наедине и слишком близко друг к другу, как всякий разговор становился неуместным. Каждый из них сейчас думал: «Возможно, это прощание». Потому они так друг в друга вцепились и так прильнули телами, словно вот-вот без их ведома чары выдернут обоих в водоворот и выбросят в 1996 году, обнаженными и разбитыми. Но спустя не отмеренное ничем время в тайник зашел Брутус. Под ногами он увидел зеленую котту на красном платье, и по звукам из-за гобелена понял, что Драко и Гермиона, возможно, сейчас находятся в том же положении, что и их одежда. Брутус раздраженно постучал по стене рукояткой кинжала. Звук привлек внимание пары, и они мгновенно утихли. Драко выглянул из-под гобелена, обнаженным торсом и каплями пота на нем подтвердив все догадки Брутуса. Он теперь смотрел на Драко с осуждением. Видно, на правах предка решил выказать неодобрение.

– В Большом Зале вас ждут Основатели, – пригласил он, бросил поверх красного платья стопку их школьной формы, в которой они прибыли, а потом раздраженно добавил. – Оденьтесь. И приведи себя в порядок.

Он не сказал ничего в духе «Не позорь меня», но укор почти прозвучал в духоте тесного тайника. Драко и Гермиона шли в Большой Зал рука об руку, все так же сдерживая все слова, которые только начни говорить, как уже не получится остановиться. Но на последнем этаже главной лестницы, Гермиона сдалась и, дернув Малфоя за руку, остановила.

– Я не могу так, – она задыхалась то ли от быстрого шага, то ли от избытка чувств. – Я свихнусь, если не узнаю…

Драко терпеливо обнял ее и пригладил выбившийся из косы локон. Он отрывисто кивнул, готовый выслушать и ответить.

– Скажи мне честно, я должна знать, ты вообще веришь в дело Сам-Знаешь-Кого? Я никому не скажу, никогда не буду свидетельствовать против тебя. Все, что узнала здесь, останется втайне, – пообещала она.

– Прошлое в прошлом? – он должен был убедиться, но все еще гладил ее кудри у лица так трепетно, словно пообещай она сдать его с потрохами по возвращению, он ничего ей дурного не сделает.

Но он даже представить не мог, чтобы Гермиона так поступила. Или все же сможет, когда речь зайдет о жизнях друзей и семьи? У них обоих были семьи. Ладонь Драко замерла у ее уха.

– Прошлое в прошлом. Я могу поклясться.

Драко усмехнулся. В начале их состязания он предложил ей то же самое на этой же лестничной площадке.

– Да сдалась мне твоя клятва, – с нежностью в голосе передразнил он.