Драма на трех страницах (страница 26)
– О, явился, не запылился, – неприязненно сказала жена. – Хочу… как его… Бороде плед отдать. Холодно же.
– За какие такие заслуги? – затрясся от злости Андрей.
– А за такие. Пока ты где-то водку лакал, он доченьку нашу спас. Если не от смерти, то от насилия! – с расстановкой произнесла Вера.
– Как это? – всполошился Андрей. – А ну давай, рассказывай.
И Вера рассказала. Всего пару часов назад Тайка, как обычно, возвращалась из музыкалки. За ней увязался какой-то взрослый дядька. Тайка прибавила шагу, но он настиг её на третьем этаже. Зажал рот ладонью и потащил наверх.
Её спас Борода. Он увидел, как за девчонкой на цыпочках пробежал какой-то парень, и пошаркал своими рваными дутышами за ним. И просто негромко сказал:
– Слышь, оставь её, а то сейчас начну во все двери стучать…
И насильник испугался и побежал вниз. Борода помог девочке прийти в себя, довел её до квартиры и спустился обратно, к батарее.
– Вот за это я его и покормила, и плед хотела отнести, – всхлипывая, закончила Вера.
– А нет его там, – буркнул Андрей. Это что же получается? Этот бомж вонючий спас его кровинушку, а он его – уайт-спиритом полил, и спичкой!?
Надо бы выйти во двор, посмотреть, что там с Бородой. Но было уже поздно: еще во время рассказа жены он слышал, как во дворе прозвучали сирены спецмашин.
Когда им в дверь позвонили, Андрей сам пошел открывать её и безропотно протянул руки для наручников.
Сергей Мельников. МЕЧТА О ТЕПЛЕ
Я хочу, чтобы сейчас было лето. Чтобы было тепло-тепло. А ещё пусть будет солнце, и пусть не идёт снег. В подвале тоже тепло. Там нет солнца. Откуда под Землёй солнце? Там есть такая толстая труба, вся в тряпках, и она тёплая. Дядя Боря говорит, что по ней идёт горячая вода. Люди над нами набирают её в ванну и лежат в ней.
Я знаю, что такое ванна, видел на помойке. Люди над нами делали ремонт и выбросили. Я спросил у дяди Бори: «Можно мне в ней полежать?». Он сказал: «Лежи на здоровье». Я лёг и в ней было так же холодно, как везде. Я хочу придумать, как это: лежать в горячей воде, и не придумывается.
Я жду, что когда-нибудь людей над нами ре-ви-та-ли-зируют. Тогда они станут послушными, и я приду к ним и скажу: «Налейте мне полную ванну горячей воды. И принесите хлеб, и жареную куриную ногу, и пирожное картошку». Я буду лежать в горячей воде и всё это есть, а они будут стоять рядом и ждать. Но их никак не ре-ви-та-ли-зируют. Наверное, они хорошо себя ведут.
Мне сейчас очень холодно. У нас всегда холодно. Тёплая только труба в подвале. Дядя Боря не даёт мне всё время возле неё сидеть. Он говорит, что я бездельник и что из-за меня он всё время голодный. А ещё он говорит, что он меня подобрал, и без него я бы уже сдох. Я не хочу быть дохлым. Мёртвым не нужно тепло. Если бы я сдох, я бы не знал, какое пирожное картошка.
Если бы люди над нами забрали меня к себе, я бы каждый день ел пирожные. Я бы слушался, и воровал для них еду, и выносил бы мусор на помойку. Но они не заберут. Женщина сказала, что я воняю, а мужчина отодвинул меня концом своей палки, а потом протирал её снегом. И они морщились, и говорили: «Фу!», а ещё то слово, которое часто говорит дядя Боря, когда пьяный ударяется обо что-нибудь. Мне нельзя его говорить, дядя Боря за это бьётся по губам. Я думаю, мне надо где-то найти много-много горячей воды и помыться в ней. Тогда я не буду вонять, и меня заберут люди над нами. Женщина один раз сказала: «Бедный ребёнок». А мужчина один раз сказал: «Симпатичный бомжик». Может, тогда я им понравлюсь?
Сегодня сильный ветер, а моё пальто в подвале. Дядя Боря сказал, что он ставит икс-пи-ри-мент. Он вообще хороший, и всегда оставляет мне немного еды, и разрешает греться возле трубы.
Но он каждый день отправляет меня воровать, а мне это не нравится. Я медленно бегаю и быстро устаю. Меня ловят и больно бьют. А в подвал идти с пустыми руками нельзя, и я опять иду воровать.
Сегодня к дяде Боре пришёл его друг Проф. Дядя Боря говорит, что при прошлом пре-зи-денте дядя Проф учил студентов, а потом не захотел ре-ви-та-ли-зироваться, и теперь живёт в соседнем подвале. Дядя Проф принёс бутылку, и они начали пить, а потом дядя Боря сказал, чтобы я пошёл и украл им ещё еды. А я очень замёрз и ещё не согрелся. Я сказал, что мне надо согреться, и тогда дядя Проф сказал, что я непослушный. А дядя Боря сказал, что давно хочет меня ре-ви-та-ли-зировать, чтобы я стал послушным, но руки не доходят.
И тогда дядя Проф сказал: «Поставим икс-пи-ри-мент».
Он сказал, что надо выгнать меня на мороз. И когда я замёрзну, я ре-ви-та-ли-зируюсь. Дядя Боря сказал, что это делают не так, а дядя Проф сказал, что никто просто не пробовал. Тогда они сняли с меня пальто и ботинки и вывели на улицу. Дядя Боря привязал меня к столбу, чтобы я не убежал. Они ушли в подвал пить бутылку и ждать, пока я стану послушный.
Стоять на снегу босиком очень холодно. Я вижу, как светится окошко в подвале. Через него видна тёплая труба. Она далеко, но в голове я думаю, что рядом с ней, и обнимаю её руками. И мне становится тепло. Тогда я ещё сильнее думаю про неё, и больше не дрожу, мне очень тепло и уютно.
Это не труба. Это женщина, которая живёт над нами. Она меня обнимает и прижимает к себе, и совсем не морщится. Она шепчет: «Бедный ребёнок», и целует меня в макушку. Мне тепло… Боженька, пусть они меня заберут туда, где тепло…
***
– Вадик, подойди, пожалуйста! – Алёна стояла у кухонного окна, стирая муку с рук.
Муж нежно обнял её и положил подбородок на плечо.
– Что, любимая? – спросил он, касаясь губами её щеки.
– Посмотри на столб. Мне кажется, к нему кто-то привязан.
Вадим напряг зрение. Ветер нёс мимо тучи снега. Временами в прорехах серой завесы мелькало тёмное пятно, но что это было – отсюда не разобрать.
– Ерунда какая-то. Кто будет привязывать человека к столбу в такую погоду?
– А в хорошую будет? – съязвила Алёна. – Вадь, спустись посмотри. Ну пожалуйста!
Он со вздохом натянул зимнее пальто и взял свою палку. Сломанная на работе нога всё ещё требовала дополнительной опоры. Вадим перебежал подъездную дорожку и, только подойдя почти вплотную, увидел раздетого ребёнка, притянутого к фонарному столбу верёвкой.
– Твою мать! – выругался он.
Глаза пацана были закрыты, волосы и ресницы припорошило снегом. На чумазом лице подрагивали синие губы. Мальчик что-то шептал, но что – разобрать за воем ветра было невозможно. Враз заледеневшими пальцами, Вадим потянул завязки. Узел задубел и не поддавался.
– Господи, господи! – повторял он, хоть был неверующим. Вадим стащил пальто и натянул на мальчика, заткнув края ему за спину. Ковыляя, бросился к дому.
– Нож! – заорал, открыв дверь в квартиру. – Быстрее!
Перепуганная Алёна выскочила из кухни и протянула ему хлебный нож с крупными зазубринами. Вадим посмотрел на него и махнул рукой. С ножом, оскальзываясь на льду, он выскочил на улицу. Перед привязанным ребёнком стояли два бомжа. Один стаскивал с него пальто Вадима. Второй кричал: «Ну что он там? Очухался?»
Вадим, не раздумывая огрел палкой по голове того, кто пытался стянуть его пальто.
– Отошли оба! – закричал он.
Бомжи опасливо оглянулись. Один, болезненно морщась, потирал ушибленную макушку. Больная нога подвела, и удар вышел слабым. Он выставил палку, как шпагу, и её подрагивающий конец вызвал у бомжей ехидные улыбки.
– Я вызвал полицию, они уже едут. На рудники пойдёте, оба, с тройной ревитализацией! – крикнул он, срывающимся голосом.
Из подъезда выскочила Алёна со скалкой в руке. Другой она прижимала к уху телефон и торопливо проговаривала их адрес.
***
Я думаю, я сдох. Мне сейчас очень тепло. Наверное, Боженька забрал меня к себе. Я не знаю, кто это. Дядя Боря часто его вспоминает. Говорит, что Боженька его защищает. Может быть, он теперь будет защищать и меня?
Здесь странно пахнет – совсем не так, как в подвале. И тепло тут другое. Оно мягкое и везде, а не как возле трубы: отойдёшь и опять холодно. И лежу я на чём-то очень мягком.
Я слышу, что тут кто-то есть. Только мне страшно открывать глаза. Вдруг это кто-то страшный. Он всхлипывает. Он плачет? Страшные не плачут. Они рычат или бьются, или кусаются. Надо посмотреть, кто это плачет. Это не он… Она говорит: «Бедный ребёнок». Я знаю, кто это! Я открываю глаза.
Виктория Павлова. ШИЛО
Людмила пила коктейль и зорко следила за дверью мужского туалета, куда пять минут назад зашел Пашка. Сегодня они планировали отметить годовщину, но Пашка в последнее время странно себя вел: отвечал на звонки через раз, забывал важные вещи, например, день рождения ее кота, и ни разу не надел рубашку – подарок Людмилы. Модную, между прочим, в полоску. Даже сегодня не надел.
Пашка вышел из туалета и направился к бару. По дороге он вертел головой, не пропуская ни одной девчонки.
«Вот же гад! – поморщилась Людмила. – Неужели меня ему мало? Хотя, что я удивляюсь, он всегда таким был».
Пашка разговорился с барменом. Рядом с ним стояла девчонка с длинными бесцветными патлами. Она повернула голову к Пашке, и тот заржал. Людмила бухнула коктейль на стол. Ну это уже никуда не годится! Кадрит баб прямо у нее под носом!
Оттолкнув какого-то растяпу с дороги, она ринулась к бару.
– Бочковое когда привезут? – спрашивал Пашка у бармена, а патлатая смотрела на Пашку, не отводя глаз.
Людмила схватила ее за волосёнки и со всей силы дернула в сторону. Та заорала, а Пашка отскочил.
– Я тебе, сучка, покажу, как зенки таращить на чужого мужика! – Людмила трепала патлатую, как простыню в тазу и, слушая её крики, ощущала себя справедливой карающей дланью.
Вдруг Людмилу отнесло в сторону, она больно ударилась локтем о стойку бара и чуть не упала.
– Ты чего творишь, психичка?! – Пашка зыркнул на неё и бросился поднимать патлатую с пола.
– Пашечка, ты не виноват, это она тебя соблазнила, я понимаю, – бормотала Людмила, но в шуме и гаме ее вряд ли кто-нибудь услышал. Музыка в баре отошла на второй план, толпа раздвинулась, словно по мановению волшебной палочки. Людмила видела только, как Пашка помогает патлатой встать, и жутко возненавидела всех вокруг. Грудь болела, даже мелькнула мысль, что начинается сердечный приступ. Но это была всего лишь боль от его предательства.
– Ну-ка, пошли отсюда! – Пашка больно схватил ее за локоть и потащил из бара вверх по лестнице.
Людмила пыталась притормозить Пашку, но он тащил ее вдоль дороги, не выпуская локоть, пока они не добежали до машины.
– Ты меня замучила, Люда! И уже в который раз такое! Но сегодня ты вообще!.. Прямо в ударе! Ты больно человеку сделала!
– Человеку?! Да она тварь подзаборная, а не человек!
– Тебе лечиться надо, дура! – заревел Пашка, распахнул дверь машины и запихнул Людмилу внутрь, больно толкнув ее в бок. – И от людей изолировать.
Людмила всю дорогу пыталась объяснить ему, как ей больно, но он словно и не слушал, не хотел ее понять. Молча довез до дома, молча высадил у подъезда и уехал.
Она рыдала всю ночь, пытаясь понять, чем патлатая лучше неё.
***
– Может, померяешь? – Катя выхватила у Людмилы из рук кофточку, которую та рассматривала уже минут пять, и толкнула к примерочным. – Давай, мы же развеяться пришли, шмоток прикупить.
Люда механически двинулась к примерочным. Пашка не брал трубку уже неделю, с того самого злополучного вечера в баре. Она раз пять ездила к нему домой, но ни разу не застала. Хотела поговорить около работы, в сквере напротив бизнес-центра, но завидев ее, Пашка быстро парковался и проходил через КПП по пропуску, которого у нее не было, или садился в машину и уезжал.