– Хорошо, золото мамаша у тебя отняла. А книга? Черная такая, толстая, в кожаной обложке с коричневым узором. Она была среди того, что вы прихватили из нашего дома. Должна была быть.

Иван пьяно икнул, нахмурился, попытался вспомнить.

– Вроде была такая. Но где она – хрен знает… просрал где-то, пока бомжевал. Василиса сказала, что она больше не нужна. Она оттуда рецепт взяла. Ну как пробраться к вам туда. Типа больше в ней ценного нет ничего. Но мне показалась солидной такой, красивой. Выглядела дорого. Взял ее тоже. Носил по лавкам с антиквариатом, но там говорят, что это какая-то рукописная хрень и ценности не имеет. Ну я и положил куда-то. Ну а потом, пока мыкался по чужим хатам, да по бомжатникам почти все растерял. Не помню я где она.

Шаги за моей спиной приблизились. Я резко развернулась и выставила лезвие, нацелив его на горло Семена.

– Тихо, тихо, девонька, – он отшатнулся, примирительно подняв руки.

Из этих двух Семен мне казался куда более опасным. Он был куда здоровее Ивана и в глазах его было что-то такое… хищное. Иван действительно мог выстрелить только из страха и от неожиданности, а этот был способен убить в ярости.

– Заткнись! Проходи! – приказала я и махнула мечом в сторону кухни.

Семен соображал куда более резво своего соседа.

– Спокойно, спокойно! Иду, – испуганно пробормотал он.

– Что за девочка там, в комнате сидит? – спросила я.

– Доча моя, – ответил Семен.

– Почему тут?

– А где ж еще? Мамка нас бросила…

– Вот! Все бабы – шлюхи. Все такие… – начал было Иван, но осекся под моим взглядом.

– Сейчас будний день. Почему она не в садике?

– Садик? А зачем? Платить еще за него. Сидит тут, играет целыми днями. Она тихая у меня. Не беспокоит.

– А ест чего? Вот эту дрянь?! – я кивнула на вскрытую пачку доширака на столе.

– А что, это тебе не еда что ли? – удивился Семен.

Все было неправильно. Иван был мерзок, ужасен и отвратен. В нем очень мало осталось от человека. Я видела скорее животное, чьи желания ограничивались жратвой, да выпивкой. Но убивать это недоразумение, да еще практически на глазах у ребенка… чем тогда я была бы лучше него? Маленькая девочка услышит шум, зайдет сюда и увидит труп и лужу крови. Так же, как я нашла папу. Пусть Иван ей не отец, а всего лишь сосед… или дальний родственник, но все равно ситуация была слишком похожа. До боли похожа.

– Я не могу, – прошептала я.

– Ты пришла в этот город только за этим, – напомнил Вольдемар.

Оба – и Иван, и Семен – ошеломленно перевели взгляд на птицу на моем плече.

– Не за этим. Я хотела мести…

– И? Что изменилось.

Семен и Иван с напряжением и испугом следили за нашим разговором.

– Нет мести в том, чтобы пнуть труп врага, которого уже убил другой. Ему уже отомстили. Моя мать и так потопталась на нем. Хуже быть не может. Если я убью его, то только облегчу страдания. Это будет милосердие, а не месть. Я не вижу в этом смысла.

– Умница, девочка моя, – неожиданно заявил Вольдемар.

– И я даже не буду сочинять ему плохую историю. Хуже, чем он сам себе устроил, я уже не придумаю. Однако, кое-что я тут все-таки исправлю.

Для новой сказки у меня было пока только два имени из трех.

Я развернулась и прошла в комнату. Скип тут же уменьшился и свернулся браслетом-змейкой на руке.

Девочка так и сидела на софе и играла со старенькой потрепанной куклой, у которой одна ручка была оторвана и болталась только на рукаве.

– Привет, – сказала я и села рядом.

Она с опаской взглянула на ворона на моем плече.

– Можешь потрогать. Не бойся. Он не кусается.

Девочка осторожно протянула руку. Вольдемар тут же поднырнул головой под ее ладонь. Получилось так, как будто она его погладила.

– Как котик, – улыбнулась девочка.

– Да, он добрый. А как тебя зовут?

– Лена.

– Почти как меня. Я Лин.

– Лин? А его? – Лена кивнула на ворона.

– Вольдемар. Он очень умный. И живет триста лет. Скажи, а ты скучаешь по маме?

Лена помотала головой.

– Нет. Я ее совсем не помню, – серьезно ответила она.

Я улыбнулась.

– А хочешь я отведу тебя к ней?

– К маме? – робко и с надеждой спросила Леночка.

– Ага, – улыбнулась я.

Тогда я начала говорить:

– Настоящая история Лены начинается в тот момент, когда отец Семен совершенно забыл о ее существовании. Он даже потом не мог вспомнить, что у него вообще когда-то была дочь. Зато так Лена познакомилась со своей мамой…

***

Когда я вышла из подъезда с Леной за руку и Вольдемаром на плече, то тут же ощутила на себе жгучий, преисполненный ненависти взгляд. Скип, уже свернувшийся было в виде ожерелья на шее, вздрогнул и зашевелился. Я даже не знала, что способна чувствовать такое, потому что никто раньше не смотрел на меня так.

Стремительно обернулась на окна квартиры Ивана и Семена, но за стеклами никого не было. Да и ощущение исходило не сверху, а откуда-то сбоку.

– Ты что вертишься? – спросил Вольдемар.

Чужой взгляд тут же исчез.

Я все-таки провернулась на месте: людей вокруг на улице и во дворе было много. Некоторые смотрели на меня – еще бы, девица с огромной птицей на плече, но все это было не то. Желавший мне зла… даже не так – жаждущий моей смерти – увидел, что я забеспокоилась и отвернулся. Найти его среди прохожих теперь было невозможно.

Глава 8

«Ты, мать, чего учудила сегодня на паре по фольклору?!» – пришло мне сообщение от Арины. И следом смайлик, где человечек обхватил руками голову.

Эмодзи были для меня проблемой. Арина в переписке сыпала ими как пулемет. Иногда ее ответ содержал только один подобный желтый значок с каким-то выражением, которое я не понимала. Как и сейчас.

Я отложила телефон.

– Бери шарлотку-то. Я одна столько не съем, – сказала Галина Семеновна.

Напроситься на чай к этой милой женщине большого труда не составило. Она как будто ждала моего визита.

– А вы кого-то в гости еще ждете? – поинтересовалась я, глядя на пирог.

– Нет. Просто так захотелось. А ее меньше, чем на форму то не испечешь. Ну и, можно сказать, надеялась, что кто-нибудь да зайдет. Моя мама часто говорила, что на пирожки с мясом мужики заводятся. Как только испечет – всегда кто-нибудь в гости приходил. А вот на шарлотку, видишь, девушки появляются, – улыбнулась она.

Квартира у нее была уютной. Да, она не знала ремонта уже дольше положенного и можно было придраться к тем следам, что оставляет на стенах и мебели время, но тут все равно было чисто и комфортно. Пахло домом. Наверное, это из-за пирога. Иногда я получала такой же яблочный пирог на завтрак. Не часто – единственная яблоня в нашем саду плодоносила только два раза в год.

– Очень вкусно! – постаралась произнести я с набитым ртом.

Галина Семеновна улыбнулась.

Я перевела взгляд на стену.

– А это вы там, на фото? – спросила я.

– Да… с дочкой.

Не особо заботясь о том, соответствует ли это местной церемонии чаепития, я встала и подошла к старой, еще черно-белой фотографии в рамке.

Девочка была чем-то похожа на Лену. Насколько это позволяло оценить качество снимка.

– А что с ней случилось? – я повернулась к хозяйке дома.

Она вздрогнула, опустила взгляд.

Я с опозданием поняла, что мой вопрос мог оказаться бестактным, потому что задевал рану на сердце. К сожалению, оценить заранее мне это было сложно.

– Простите, – произнесла я.

– Да нет. Не извиняйся. Все что могло болеть уже отболело, – Галина Семеновна слабо улыбнулась, встала, подошла к серванту и достала из нижней тумбы толстую книгу.

Когда она открыла ее передо мной, то я поняла, что это альбом с фотографиями. Я только читала про такие и никогда еще не видела вживую.

– Вот она, моя Любочка.

Фотографий было много. Кулек из одеял с розовыми ленточками, счастливый папа, встречающий жену с дочкой из роддома. Любочка сидит, Любочка кушает. Первые попытки ползать… и всегда улыбающиеся родители.

Было видно, что у обоих дочь была центром мироздания.

Фотографии заканчивались после второго класса.

Дальше альбом был пуст.

– Несчастный случай. Выбежала со школьной территории. Водитель грузовика не заметил. Тогда лежачих полицейских перед школьными дворами еще не делали, – сказала Галина Семеновна, когда я закрыла альбом. – Володенька… он не справился с потерей. Бросил работу, уехал на заработки на вахту куда-то. Сказал на год, но так и не вернулся. Я и не обижаюсь. Все понимаю.

– А кем вы работаете? – спросила я.

– Врачом в нашей детской поликлинике. Лор.

Однако, в этой женщине таился крепкий стержень, не позволивший ей разрушить свою жизнь после трагедии. Потеряв дочь, она находила в себе силы ежедневно общаться с другими детьми. Смотреть на счастливых родителей и не испытывать при этом боль, а даже наоборот – радоваться вместе с ними.

Не зная, что сказать, я предпочла еще раз откусить шарлотку.

– Скажите, Лин, а вы ведь тогда соврали полицейскому про собаку, да? Просто неуютно чувствовать себя не в своем уме, – неожиданно произнесла она.

Я чуть не поперхнулась. Старательно прожевала кусок пирога, тщательно подбирая слова.

Сначала я думала, что схожу к ней, познакомлюсь, осмотрю дом и если все срастется, то использую ее без спроса.

Этот вопрос выбил меня из колеи. Женщина была умнее, чем я предполагала, и мне вдруг показалось, что с ней стоит быть честной. И играть в открытую.

– Да. Соврала, – коротко ответила я.

– А почему? Это… может быть опасным для других.

– Не может. Оно… приходило за мной, – неожиданно для себя самой сказала я и поняла, что это правда. Интуитивно я это ощущала, а сформулировала на каком-то подсознательном уровне только сейчас. – И больше не вернется.

Хозяйка квартиры пристально на меня смотрела.

– Ты уверена?

– Нет. Но полицейский тут точно ничем бы не помог. Галина Семеновна… – я замялась, так и не подобрав слова, а потом решилась и выпалила, – а что, если у вас появится еще одна дочь?

– Бог с тобой! – усмехнулась она, – стара я уже для родов то.

– Ей пять лет. Примерно. И ее зовут Лена. У нее никого нет, она очень ищет маму, хотя даже не представляет, как она выглядит.

– Она в детском доме? – Галина Семеновна серьезно посмотрела на меня.

– Нет. Она сейчас у меня в квартире. Не спрашивайте как, но я могу устроить, что по всем документам это будет ваша дочь.

Она растерялась, встала, нервно разгладила скатерть, подошла к фоторамке на стене.

– А что стало с ее отцом?

– Она его тоже уже не помнит. А он никогда не вспомнит о ней. Галина Семеновна… вы будете для нее идеальной мамой. Я вижу. Разрешите, я приведу ее, и вы посмотрите на нее.

– Да ты что! Смотрины еще устраивать, – она резко развернулась ко мне, – это что, щенок что ли?! Если ей негде жить и у нее никого, то приводи без разговоров. А потом разберемся что и как.

– Простите, как ваша фамилия? – уточнила я.

– Макарова… – удивленно сказала она.

Я кивнула и вылетела за дверь.

Конец истории Лены, а точнее того отрывка, где ее жизнь соприкоснулась с моей, я договорила вслух по дороге к своему подъезду.

Когда я позвонила в дверь Галины Семеновны еще раз, она открыла мгновенно, как будто ждала на пороге.

– Вот… документы… свидетельство о рождении, где указаны вы как единственный родитель и полис, – сказала я, но она не слушала.

Галина Семеновна смотрела на Леночку.

– Вы… вы моя мама, да? – спросила девочка.

Я смотрела на наполненные слезами глаза женщины, и неожиданно почувствовала, что у меня тоже на нижних веках появилась влага, а в горле защипало. Это было неожиданное и давно забытое ощущение.

В последний раз я плакала в семь лет.

Где-то через час Галина Семеновна вышла из спальни и прошептала:

– Спит.

Тогда я опять кивнула на документы на столе перед собой.

Хозяйка квартиры не веря взяла их в руки.