– А как выглядит эта Диана? Надеюсь, волосы у неё не рыжие? Мне достаточно и того, что я сама рыжая, в сердечной подруге я вовсе такого не вынесу.

– Диана очень хорошенькая. Волосы у неё чёрные, глаза тоже, а щёки румяные. Да к тому же она ещё умная, а это гораздо лучше, чем красивая внешность.

Марилла была не меньшим блюстителем нравственности, чем Герцогиня из «Алисы в Стране чудес», и придерживалась твёрдого убеждения, что всё сказанное ребёнку обязано содержать мораль.

Энни, однако, легкомысленно пропустила мимо ушей моральный вывод, сосредоточившись целиком и полностью на восхитительных возможностях, которые перед ней открывались.

– О, я так рада, что она хорошенькая! Если уж мне самой не суждено быть красивой, пусть хотя бы моя сердечная подруга будет красавицей. Когда я жила с миссис Томас, у неё в гостиной стоял книжный шкаф со стеклянными створками. Книг в нём не было. Вместо них миссис Томас там хранила лучший семейный фарфор, а иногда ещё варенье и маринады, пока их запасы не подходили к концу. В одной створке стекла не было, его разбил мистер Томас, когда как-то вечером находился… не совсем в форме. Но другая створка была цела, и я представляла, будто моё отражение в ней – это другая девочка, которая живёт за стеклом. Я назвала её Кети Морис и часами с ней разговаривала, особенно по воскресеньям, и у нас была очень близкая дружба. Мы представляли себе, что книжный шкаф зачарован, и, знай я заклинание, мне удалось бы пройти сквозь стекло в комнату, где вместо фарфора и припасов миссис Томас находится комната Кети Морис. Она взяла бы меня за руку и отвела в чудесную страну, полную цветов, солнца и фей, и мы стали бы жить там долго и счастливо. Когда я переехала к миссис Хаммонд, у меня чуть сердце не разорвалось от расставания с Кети. Она тоже очень тяжело это пережила. Я точно знаю. У неё прямо слёзы стояли в глазах, когда мы прощались с ней через стекло книжного шкафа.

У миссис Хаммонд книжного шкафа не было, но неподалёку от её дома, чуть выше по реке, была небольшая, продолговатая зелёная долина, а в ней пряталось чудеснейшее эхо. Каждое слово возвращалось, даже если совсем негромко произнести его. И я стала представлять себе, что это не эхо, а маленькая девочка по имени Виолетта. Мы стали с ней дружить, и я полюбила её почти так же, как Кети Морис. То есть не совсем так же, но почти, знаете ли. Вечером, перед отъездом в приют, мы с Виолеттой поговорили в последний раз, и её «Прощай!» вернулось ко мне очень грустным. Я так к ней привязалась, что в приюте уже не решилась представить себе какого-нибудь нового близкого друга. Да там и простора для воображения совершенно не было.

– Думаю, хорошо, что не было, – сухо отреагировала Марилла. – Я такого не одобряю. Ты, похоже, наполовину веришь тому, что нагораживаешь себе воображением. Тем более тебе будет полезно завести настоящую живую подругу. Надеюсь, вся эта ерунда из тебя уйдёт. И даже не вздумай при миссис Барри что-то сболтнуть про своих Кети Морис и Виолетту. Иначе она сочтёт тебя выдумщицей.

– О нет. Конечно, не вздумаю. Это слишком священные воспоминания. Такими не делятся со всеми подряд. Но мне показалось, вам нужно знать о них… Ой, видите? Из большого цветка яблони только что вылетела пчела! Подумать только, какое прекрасное место для жизни – яблоневый цветок. Представляете, до чего потрясающе жить в нём, когда он покачивается на ветерке. Если бы я не была человеческой девочкой, мне бы, наверное, захотелось стать пчелой и жить среди цветов.

– Вчера тебе хотелось стать чайкой, – фыркнула Марилла. – Какая-то ты непоследовательная. И вообще, что тебе было сказано? Молчать и учить молитву. Но, похоже, тебе не даётся молчание, если кто-то находится рядом. Поднимись к себе в комнату и учи.

– Ох, да я выучила её уже всю, кроме последней строчки.

– Всё равно сделай, как я тебе говорю. Поднимись к себе, доучи и оставайся там, пока я не позову тебя помочь мне с чаем.

– А можно я возьму с собой цветы за компанию? – с надеждой спросила Энни.

– Нечего наводить беспорядок в комнате, – запротестовала Марилла. – Вообще не следовало срывать их с дерева.

– Да, я и сама это почувствовала, – вздохнула девочка. – Не нужно сокращать им время прекрасной жизни. Будь я сама цветком яблони, мне не хотелось бы, чтобы меня сорвали. Но соблазн был непреодолим. А как вы поступаете, если столкнётесь с непреодолимым соблазном?

– Энни, ты слышала, что я тебе сказала? Иди в свою комнату.

И Энни, ещё раз вздохнув, поднялась к себе в восточную мансарду и села на стул возле окна.

– Ну вот. Теперь я знаю эту молитву. Выучила последнюю строчку, пока поднималась наверх. А сейчас буду придумывать вещи для этой комнаты, чтобы в моём воображении они остались здесь навсегда. Пол покрыт белым бархатным ковром со множеством розовых роз. На окнах шифоновые занавески, тоже розовые. Стены увешаны гобеленами из золотой и серебряной парчи. Вся мебель из красного дерева. Я никогда не видела красного дерева, но это так роскошно звучит. Диван завален великолепными шёлковыми подушками – розовыми, голубыми, синими и золотыми. Я изящно полулежу на нём и вижу своё отражение в великолепном большом зеркале, которое висит на стене. Я высока, величественна, на мне ниспадающее изящными складками платье из белого кружева, грудь мою украшает жемчужный крест, в волосах переливается жемчуг, волосы у меня цвета полночной тьмы, а кожа бела, как слоновая кость. Зовут меня леди Корделия Фицджеральд… Нет. Почему-то это не кажется настоящим.

Энни дотанцевала до маленького зеркала и принялась разглядывать своё отражение – худенькое лицо и серо-зелёные глаза.

– Ты всего лишь Энни из Зелёных Мансард, – очень серьёзно обратилась она к самой себе. – И сколько ни пробуешь представить себя Корделией Фицджеральд, всё равно видишь себя такой, как сейчас. Но быть Энни из Зелёных Мансард всё равно гораздо приятнее, чем быть Энн из Ниоткуда, не правда ли?

С этими словами она нежно поцеловала своё отражение в зеркале и переместилась к окну.

– Добрый день, дорогая Снежная Королева! Добрый день, берёзки в низине! И тебе добрый день, дорогой серый дом на холме! Интересно, станет ли Диана моей сердечной подругой? Надеюсь, это случится и я её очень полюблю, но всё равно никогда не забуду Кети Морис и Виолетту. Ведь иначе я их очень обижу, а я ненавижу обижать людей, даже девочку из книжного шкафа и девочку-эхо. Я должна хорошо помнить их и каждый день отправлять им воздушный поцелуй.

И Энни отправила на кончиках пальцев два поцелуя сквозь цветы вишни, а затем, подперев подбородок руками, пустилась в плавание по морю грёз.

Глава 9. Миссис Рэйчел в ужасе

Энни прожила в Зелёных Мансардах уже две недели, когда туда наконец пришла посмотреть на неё миссис Рэйчел Линд. Она не появлялась так долго вовсе не по своей вине. Причиной необычного долготерпения стал грипп, свирепо атаковавший добрую леди сразу же после прошлого визита к Марилле. Болела миссис Линд крайне редко и откровенно презирала людей, легко поддававшихся болезням. Но к гриппу она относилась почтительно, полагая его напастью, ниспосланной свыше, с коей смертному до́лжно покорно смириться. Поэтому стоически сидела дома, пока доктор не разрешил ей выйти на улицу. Тут уж она немедленно, сгорая от любопытства, устремилась к Зелёным Мансардам, чтобы увидеть наконец-то сироту Катбертов, о которой в Авонли уже ходило множество слухов и предположений.

Энни за эти две недели, не потратив впустую ни единой минуты свободного времени, успела перезнакомиться со всеми деревьями и кустами, набрела на тропу под яблоневым садом, прошла по ней вверх через полосу леса, обнаруживая по пути множество восхитительного – ручей, перекинутый через него мост, еловую рощу, арку из диких вишен, уголок, густо поросший папоротниками, и разбегающиеся во все стороны дорожки с клёнами и рябинами по бокам.

Она подружилась с родником – чудесным, глубоким, чистым, студёным, обложенным красным песчаником и окаймлённым зарослями водяных папоротников, которые походили на пальмы. За ними как раз и был перекинут через ручей бревенчатый мост.

По этому мосту Энни, пританцовывая, проходила к покрытому лесом холму, где под прямыми елями и пихтами властвовал вечный сумрак, а из цветов росли лишь мириады нежных июньских колокольчиков – самых робких и обаятельных из всех лесных цветов, да кое-где виднелись воздушно-бледные звездоцветы, похожие на призраков прошлогодних цветов. Среди деревьев поблёскивала, как серебро, тонкая паутина, а ветви пихт, раскачиваясь, казалось, вели друг с другом интересные разговоры.

В каждую из своих захватывающих экспедиций Энни отправлялась на те полчаса, которые ежедневно были отведены ей для игр. Вернувшись, она делилась с Мэттью и Мариллой накопленными впечатлениями, пока не доводила их почти до оглушённости. Мэттью, впрочем, не жаловался. Он слушал, не произнося ни слова, но с озарённым довольной улыбкой лицом. Марилла же позволяла «болтовню» лишь до того момента, пока не спохватывалась, что ей самой становится слишком уж интересно, и тогда моментально следовала команда Энни «попридержать язык».

Когда появилась миссис Рэйчел, Энни в очередной раз вольно бродила по саду среди трепетных трав, на зелень которых ложились румяные пятна вечернего солнца. Отсутствие девочки в доме предоставило доброй леди прекрасный шанс поделиться впечатлениями от своей болезни, и она им не преминула воспользоваться, щедро живописуя каждый симптом и каждый удар пульса с таким явным наслаждением, что Марилла невольно подумала: «Вот ведь, оказывается, даже у гриппа есть свои положительные стороны». Наконец, вдоволь наговорившись на эту тему, миссис Рэйчел перешла к основной цели визита.

– До меня дошли удивительные новости о тебе и Мэттью.

– Не думаю, что ты удивлена больше меня самой, – ответила ей Марилла. – Правда, теперь я уже привыкаю.

– Досадная произошла ошибка, – посочувствовала миссис Рэйчел. – Неужели вы не могли отправить её назад?

– Полагаю, могли бы, но не захотели. Мэттью она пришлась по душе, и, должна сказать, мне самой она нравится, хотя у неё, признаюсь, есть недостатки. Но дом теперь стал совсем другим. Она его оживила.

По неодобрительному выражению лица гостьи Марилла поняла, что говорить этого не следовало.

– Вы взяли на себя большую ответственность, – мрачно произнесла Рэйчел Линд. – Особенно если учесть, что у вас нет ни малейшего опыта воспитания детей. Полагаю, вы мало знаете, что она собой представляет и каков её настоящий характер. Решительно невозможно предугадать, что проявится в подобном ребёнке. Но не хочу, Марилла, тебя разочаровывать.

– А я и не разочарована, – сухо ответила Марилла. – Если уж я что-то решила сделать, то не передумаю. Полагаю, ты хотела увидеть Энни? Сейчас позову её.

Энни прибежала с сияющим от наслаждения прогулкой лицом, но, смущённая неожиданным для неё присутствием незнакомки, растерянно замерла в дверном проёме. Тесное и короткое фланелевое приютское платье, которое ей по-прежнему приходилось носить, разумеется, её не красило. Ноги из-под него казались чересчур длинными. Веснушек на лице прибавилось, и они стали заметнее. А рыжие волосы, растрёпанные ветром, сейчас выглядели особенно рыжими.

– Ну выбрали тебя уж точно не за твою внешность, – решительно прокомментировала миссис Линд.

Она относилась к числу тех очаровательных и всеми любимых людей, которые крайне гордятся своей способностью без смущения и оглядки всегда говорить именно то, что думают.

– Какая же она тощая и некрасивая, Марилла! – продолжала эта прямолинейная женщина. – Подойди-ка сюда, дитя моё. Дай мне получше тебя разглядеть. О, небо! Мыслимы ли такие веснушки! А волосы как морковь. Подойди ближе, дитя моё, тебе сказано.