«Калевала»

Цветок был очень красивый. Тоненький стебелек, едва опушенный прозрачными волосками, на котором покачивалась аккуратная чашечка, увенчанная пятью лепестками. Фи-ал-ка. Красивое слово! Маленькая Аня очень любила его повторять и наблюдать за тем, как при произношении язык танцует во рту. «Фи» было похоже на французское приветствие, что-то легкое, как мамин поцелуй. На «ал» язык энергично устремлялся вперед и утыкался в зубы. Завершающее этот балет «ка» говорилось с легким придыханием, как нечто интимное и очень личное.

Ане нравилось слово «фиалка», но еще больше ей нравилось другое название этого цветка – анютины глазки. Словно это был только ее цветок, и больше ничей.

Темно-зеленые листочки выше переходили в более светлый оттенок.

– Как твои глазки, – говорила мама. – Анютины глазки.

Мама называла это умным словом «гетерохромия». Аня же просто знала – глаза у нее необычные, с неравномерным распределением цвета, как у листьев фиалки. В общем – анютины глазки.

– Береги свой цветок! – наставляла мама.

Ее фиалка росла в розовом горшочке, который стоял на окошке.

Аня знала по рассказам бабушки и мамы, что дикие цветы растут в других условиях. Одни в поле, под дождями и ветрами, которые треплют нежные лепестки – того и гляди вырвут с корнем. Другие – в пустыне, без воды и заботы. А какие-то цветы выращивают в специальных местах с единственной целью – быть сорванными.

Аня не хотела, чтобы ее цветок сорвали. Ей хотелось, чтобы он так и остался таким нежным, не знающим града и холодных ветров. Ее личный цветок, который недоступен ни для кого.

* * *

Петрозаводск был небольшим городком, затерянным среди тайги и озер. Тишина, лес, мало людей – все, что нужно человеку, уставшему от большого города. А Анна устала. Устала от бесконечных питерских пробок и толкучки в метро в час пик. Толпа вызывала у нее приступы панической атаки, и последние годы Смолина терпеть не могла метро.

В Петрозаводске было все то, за что Анна так любила Питер, – элегантность архитектуры, музеи, культура, и не было всего того, за что она ненавидела культурную столицу – толп людей и шума. Петрозаводск был ее идеальным городом. Но три года назад она поняла – даже в идеальном месте живет человек. А человек способен на такое, отчего у иного зверя шерсть встанет дыбом.

Боковая стрелка светофора загорелась зеленым, и Анна свернула налево. Влажный асфальт шипел под колесами «Ларгуса». Онежская набережная встретила Смолину моросящим дождем, таким же мерзким, как и ее настроение.

Вообще она любила дождь – в первую очередь потому, что в дождь было меньше людей. Мир становился серым, словно из него стирали все краски, и это устраивало Анну. На фоне этой серости она не выглядела странно. Не нужно делать вид, что ты довольна жизнью, приветливо улыбаться бариста, когда берешь третий за день латте. Прохожие сновали по тротуарам, моча свои брендовые туфли в грязных лужах и матеря обдающих их грязью таксистов. Маски падали, тушь и краски стекали с лиц, обнажая истинный лик. В дождь мир вместе с заполняющими его людьми становился таким, каким был на самом деле, без прикрас, – безликим и однотонным.

Анна остановилась у неприметного кафе, окинула взглядом вывеску «У Армена» и тут же пожалела, что не взяла четвертый кофе.

– Дерьмо.

Мир стал еще серее. Неизвестно, чем руководствовалась Света, назначившая здесь встречу, но вряд ли здесь подавали приличный латте с корицей.

В кафе Светы не было – она, как всегда, опаздывала. Смолина скептически огляделась. Впрочем, внутри было действительно вполне уютно, чисто и светло – по крайней мере куда уютнее, чем на улице. Анна заняла столик в углу, как можно дальше от других посетителей. Статный армянин, широко улыбаясь, всучил ей меню.

Минут через десять появилась виновница торжества – Света вплыла в кафе, закутанная в огромный шарф, принеся с собой свежий запах дождя.

Она была вся такая мягкая, домашняя, со светлыми волосами и белой кожей – полная противоположность Анне. Света заранее видела острые углы и умела сглаживать их еще до того, как стукнешься о них мизинцем. Всегда теплая даже не улыбка – готовность к ней, внимательный взгляд светлых глаз. У Анны тоже внимательный взгляд – но он сканировал незнакомого собеседника, чтобы понять – а не козел ли он? Светины же глаза обещали тепло, уют и понимание. Она была настолько положительная, что даже раздражала Анну.

Света допорхала до столика Смолиной и всем телом подалась навстречу – явно хотела приобнять, но Анна отстранилась.

– Получше ничего не нашлось? – вместо приветствия недовольно бросила Смолина.

– Здесь отличный лагман, попробуй! – улыбнулась Света. – Как ты?

– А тебе не пофиг? – бросила Анна. Света села не напротив, а рядом, словно желая создать более доверительное пространство для разговора.

– Ань, все же помимо координатора я была твоим психологом. И подругой, – она заглянула Смолиной в глаза. – Мне важно твое эмоциональное состояние.

Анна достала сигарету и чиркнула зажигалкой. Над столом повис туман.

– Давно закурила?

– С тех пор как ушел Андрей.

– Муж?

– Не успели расписаться… слава богу.

– Чего расстались?

– А кто выдержит такое депрессивное существо, как я? – горько усмехнулась Анна. – Правда, есть еще версия, что он козел.

– Как дела у Лены?

– Откуда про нее знаешь? – напряглась Анна. Лена появилась в жизни Смолиной четыре месяца назад. Последние три года она не общалась ни с кем из прошлой жизни. Из той, покрытой мокрыми желтыми листьями и осенней мглой.

– Я же психолог, – развела руками Света. – У меня есть знакомые в службе опеки.

– Наводила справки?

– Прости, мне нужно было знать, что с тобой все в порядке.

– А что, похоже, что я в порядке?

– Если честно – нет.

Анна отвернулась к окну. Обсуждать глубоко личное было не к месту и не ко времени. К тому же она понятия не имела, как дела у Лены. Все, что Смолина знала про приемную дочь, – что та была нелюдима и общению со сверстниками предпочитала компьютер, а все свободное время проводила в краеведческом музее или на заброшках. Анне это не нравилось, но Лене было чихать на ее мнение.

– Я как будто брожу в лабиринте… И куда бы я ни пошла – всюду натыкаюсь на одно и то же…

– Машенька?

Анна кивнула, пытаясь сдержать ком в горле.

– Тебе нужно найти своего внутреннего ребенка, – Света легко коснулась ее руки. – Дать ему кислород.

– Поздно, – покачала головой Смолина. – Мой внутренний ребенок давно мертв, завернут в полиэтилен и выброшен в лес.

Света понимающе кивнула.

– Угостить тебя кофе? Помню, в старые времена ты ведрами хлестала латте!

– Подозреваю, что он здесь со вкусом помоев.

– А ты сначала попробуй! Поесть не хочешь?

– Ты меня за этим позвала? – не выдержала Смолина. – Лагман есть и кофе пить?

Света помрачнела.

– Нет. Но не могу же я вот так, с ходу…

– Пластырь с раны лучше отрывать разом. Когда тянешь – больнее.

– Как скажешь, – вздохнула Света.

– Ну?

– Это случилось недалеко от Вилги. Наши выехали на вызов искать заблудившегося дедушку-грибника. А нашли ее.

– Когда?

– Два месяца назад.

– Кто нашел?

– Резнов.

– Уверены, что это она?

– Да. Тело пролежало в лесу три года, там уже скелет. Полиция проверила ДНК.

– Это же километров двадцать от Студеного ручья! Как она могла оказаться так далеко от годовалого малыша?

– Пока вопросов больше, чем ответов, но это еще не всё, – Света замялась.

– Говори.

– Тело было сожжено. У покойной выбиты все зубы.

Анна замолчала. Выбиты зубы…

– Три года… Значит, это не она… Машеньку?

– Не она, Ань.

– Хрень какая-то. Может, ее убили недавно?

– Точную дату назвать нельзя, но все сходятся во мнении, что обеих Лисинцевых убили примерно в одно время.

– И развезли по разным концам города?

Света пожала плечами.

– Что говорит милиция?

– Все как обычно – следствие идет, – сказала Света, а затем понизила голос: – Но знающие люди, связанные с органами, говорят, что дело скоро закроют за недостатком улик.

Анна задумчиво выпустила дым. Знающие люди – это, скорее всего, Резнов, тот, что нашел тело. Мутный тип, но зато имеющий кое-какие связи. Смолина помнила его по совместным поискам. Бывалый поисковик с темным прошлым – говорят, он был активным участником лихих девяностых. Но кем бы он ни был – такую находку врагу не пожелаешь. Анна знала это по себе. Она помимо своей воли представила осенний лес, голые деревья, высохшую траву… и где-то в ее зарослях обугленное тело с выбитыми зубами, которое пролежало там три года.

– Не желаете шашлык?

Анна вздрогнула и подняла голову. Над ними стоял официант.

– У нас лучший в городе!

От мысли о жареном мясе Смолину передернуло.

– Латте есть?

– Сделаем! Кушать что будете?

– Ничего.

Официант скорбно поджал губы и исчез за стойкой.

– Обожженное тело – это мало улик?

– Три года прошло, Ань. Следов не осталось. Они проверяют различные версии и зацепки, но шансов мало. Все-таки тело обгорело, да еще и без зубов.

– Как так можно с человеком?

– Знаешь про число Данбара?

– При чем тут число?

– Считается, что человек способен поддерживать ограниченное количество социальных связей. Антрополог Роберт Данбар выяснил, что в среднем это число равно ста пятидесяти. Те, кто выходит за этот круг, могут не восприниматься как реальные люди.

– И что теперь, всех, кто не входит в полторы сотни – вывозить в лес и сжигать?

Света вздохнула.

– После выпуска из института я работала клиническим психологом в отделе экстренного реагирования МЧС. Мы как-то ехали на вызов – попытка суицида. Ехали, как положено на экстренный, с мигалками, но один умник на джипе решил, что король этой дороги – он. И не пропустил нас на светофоре. Мы стояли с включенной сиреной, упершись ему почти в бампер, а он упрямо отказывался отъехать чуть в сторону, хотя мог. В итоге опоздали всего на пять минут – женщина покончила с собой, убив младенца. Всего пять минут, Ань, цена которых – человеческая жизнь.

– Люди – скоты, – в сердцах произнесла Смолина. – Ты не задумывалась об этом, когда спасала им жизни?

– А ты? Не все такие. Но это объясняет то, с какой легкостью тираны отправляли на казнь людей тысячами. Сталин, Гитлер, Пиночет…

– …а также убийцы, насильники и маньяки.

– Верно.

Они помолчали.

– Есть какие-то зацепки?

– На дереве, около которого найдено тело, был вырезан символ.

Света достала из сумочки небольшой лист бумаги и положила перед Анной. На нем была нарисована угловатая летучая мышь.

– Сначала этому не придали значения. Но такой же знак был найден в том месте, где ты нашла Машеньку.

– И что это значит?

– Понятия не имею. Но есть еще кое-что: у тела Лисинцевой найдены странные предметы – старинный гребешок для расчесывания, треснувшее зеркальце, моток пряжи…

Света выложила перед Анной еще одно фото – на нем были аккуратно разложены предметы.

– Ты же говорила, ее нашли в лесу?

– В этом и странность – зачем ей было тащить это с собой в лес? И почему это не сгорело?

– У тела Машеньки тоже были вещи – плюшевый мишка, деревянная пирамидка и бубенчик. Странный набор.

Официант поставил перед Анной фарфоровую кружку с кофе. По первому взгляду она сразу поняла – молока не долили, да и кофе вряд ли здесь был высшего сорта.

– Почему ты позвонила мне только сейчас?

– Сомневалась… стоит ли ворошить прошлое. Думала, милиция найдет убийцу и уже можно будет позвонить тебе по результатам, но… Похоже, его так и не найдут.

Анна выпустила в потолок густой дым.

– Зло всегда остается безнаказанным? Пропадают дети, умирают люди – и никто никого не находит…

– Ты не виновата в том, что случилось, – сказала Света.

– А кто виноват?

– Бывает так, что никто.

– Нет, Свет. Такого не бывает. Всегда кто-то виноват. Вопрос только в том – кто?