– Сияет, как начищенный самовар, – скорбно констатировала Ольга Филипповна.

– Бабуль, как я выгляжу?

– Как говорила пани Моника, да если б мужчины по тебе с ума сходили так, как ты выглядишь! Готова бежать к нему босиком по снегу!

– По какому снегу, бабуль? За окном июнь!

Бабушка вздохнула и размашисто перекрестила Нину, глядя на один из своих портретов.

– Глаза б мои на тебя не глядели, раба любви!

Впрочем, бежать «раба любви» собралась вовсе не к мужу.

– Леночка, здравствуйте, – прокричала Нина в свой телефон, как только выскользнула из прохлады подъезда под теплые лучи бушующего июня. – Сегодня у вас работает девочка, которая делает ресницы? Через час? Отлично, буду!

Наклеить ресницы Нина и так собиралась. Не такие вульгарные, как у этой Ольги. Просто они отлично будут смотреться в кадре. И потом, клеить ресницы их давняя семейная традиция! А теперь Нине казалось, что это еще и залог счастливой семейной жизни, а также и профилактика измен. Впрочем, домой забежать Нина все же собиралась. На минутку.

Если бы Нина была японкой, она брала бы отпуск на все три теплых месяца, садилась где-нибудь в кустах жасмина на низкую скамеечку и до головокружения любовалась летним небом, как сакурой. От Ломоносовского до проспекта Вернадского, где они жили с Никитой, она бежала, чувствуя сквозь тонкую подошву своих балеток каждый камушек на тротуаре. Не отрывала взгляда от бездны, высокой до боли, в которой расцветали бутоны облаков. Так, как летнее небо, ее завораживали только узоры в пустой кофейной чашке. Нина любила подолгу рассматривать их, разгадывать шарады черных разводов рисунка. Именно на кофейной гуще Нина однажды и нагадала себе Никиту. Рисунки на дне чашек стали выходить вычурными и тревожными, она чувствовала, что-то случится, и через полгода встретила его. Нина верила в знаки и считала это главным знаком своей жизни.

Когда она прочитала Никитино сообщение о романтической фотосессии в рамках рабочего проекта, как-то сразу поверила в невиновность мужа. Это надо знать Никиту. Сплошное противоречие! Лукавый взгляд, белокурые волосы, татуировки всюду, как у футболиста национальной сборной. И этот гибрид Ди Каприо и Месси год прожил как послушник в монастыре! А сразу после монастыря уехал в Арабские Эмираты работать серфером и сел в тюрьму за поцелуи с девушкой в публичном месте – тут бабушка как в воду глядела. Это произошло еще до их встречи с Ниной. При этом само слово тюрьма, даже арабская, совершенно с Никитой не монтировалось. Он был чистым, как ребенок, и вообще честнейшим человеком на земле. Ни копейки не брал и не пользовался связями своих влиятельных родителей, хотя сейчас в смысле финансов переживал не лучшие времена. Никита уволился из тайского ресторана, в котором работал поваром, и, как он сам говорил, засел писать бестселлер. Одним словом, ввязываться в экстравагантные проекты и попадать в истории по глупости, как в тюрьму, было вполне в духе ее мужа. Впрочем, проучить его будет не лишним.

Еще с порога Нина почувствовала запах жареного – Никита стоял у плиты и колдовал над мясом.

– Почему так долго? – спросил он не оборачиваясь, когда Нина вошла в кухню. – По моим скромным подсчетам, ты должна была появиться десять минут назад.

– Почему десять минут назад? – удивилась Нина, он сбил ее с толку.

– Сообщение ты прочитала, когда была у бабушки. Правильно? Вот и считай, пять минут на то, чтобы противостоять моему животному обаянию и потерпеть фиаско. Двадцать минут, чтобы добежать пешком до дома. Вот я и говорю, почему так долго, мясо остынет, и тогда его можно будет только выбросить.

Никита картинно развел руками. Он был в джинсах, голый по пояс. Удлиненные волосы живописно растрепались – Никита дал себе зарок не стричься, пока не закончит свой бестселлер.

– Тебе надо писать не любовный роман, а детективы, – холодно сказала Нина, стараясь, чтобы во взгляде не отразилась внезапная слабость в ногах. – Я поела у бабушки, к тому же все еще помню осьминога.

Когда Никита работал поваром и только изучал тайскую кухню, он накормил Нину экспериментальным осьминогом. После этого она провалялась две недели в больнице с жутким отравлением.

– Тогда ты наверняка отравилась собственным ядом, – парировал он.

– В любом случае, я сегодня ужинаю в другом месте. Я буквально на минутку, переодеться.

Нина любезно улыбнулась и гордо прошествовала в спальню.

– И с кем это мы ужинаем?

Никита шел по пятам.

– С одним… знакомым продюсером. Предлагает участие в проекте, надо все обсудить. Деловой ужин, так что, дорогой, тебе не о чем беспокоиться! – запустила шпильку Нина и открыла шкаф. – Как думаешь, красное платье подойдет?

– Вполне. Белье только под него сексуальное надень, а то мало ли что, – фыркнул он.

– Лично я, – Нина сделала многозначительную паузу, – никогда не путаю работу и постель, дорогой. Ты так и будешь тут стоять? Мне надо переодеться.

Никита скрестил руки на груди, давая понять, что уходить не собирается.

– Считаешь, я могу увидеть что-то новое?

Пару секунд они смотрели друг на друга, а потом Никита притянул Нину к себе. Она ахнула, вдыхая его запах, самый лучший в мире – запах любимого, и разом забыла о накладных ресницах, социальных сетях и воспитательных маневрах. Единственное, чего ей хотелось, – стоять вот так в обнимку, замерев, словно это последнее мгновение жизни, и земля сейчас сойдет с орбиты и полетит в тартарары. Он, она и их близость. Только это и было важно.

На следующее утро они валялись в постели. Нина лежала на животе, свесив голову с кровати так, что волосы доставали до пола.

– Тебе пошла бы маленькая стильная тату вот тут. – От тепла Никитиных пальцев по коже побежали мурашки. Он что-то нарисовал на ее бедре шариковой ручкой, которую, судя по всему, стянул с тумбочки.

Нина выскользнула из-под рук мужа, замоталась в простыню и села в постели.

– Я не хочу татуировку. Так что там за история с фото? Выкладывай.

Никита устроился рядом, обняв подушку, и вздохнул:

– Знакомые ребята держат агентство по созданию имиджа. Они предлагают такую услугу: историю для социальных сетей. Представь, приходит девушка, которую недавно бросил парень, и хочет показать, что у нее все в шоколаде: появился богатый любовник и новые друзья. И вот агентство подбирает актера, и он в шикарных интерьерах играет отведенную ему роль. Допустим, нового возлюбленного брошенной клиентки. Девушке сооружают прическу и макияж, профессиональный фотограф делает снимки, фотошоп и все дела. Красота и куча лайков. Я исполняю партию героя-любовника.

Никита дурашливо поклонился.

– В Африке целые племена умирают от бубонной чумы, а в Москве открывают агентство по созданию имиджа в социальных сетях! Квинтэссенция идиотизма общества потребления.

– Скорее, квинтэссенция одиночества в большом городе. Люди покупают даже не друзей, а впечатление о том, что эти друзья у них есть. Печально, не находишь?

Он был философом, как и любой писатель. Нина поджала губы.

– А клиенточка эта ничего, симпатичная.

– Зайчонок! – Никита вздохнул. – Как тебе объяснить? Вот какая у тебя мечта?

Нина задумалась. С того самого дня, как она пришла на телевидение, и на протяжении семи лет она мечтала сесть в кадр. Теперь она грезила о том, чтобы какой-нибудь глянцевый журнал взял у нее интервью и опубликовал на своих страницах ее фото, которые увидит куча народу.

– Я мечтаю, чтобы мир избежал террористической угрозы. А еще, чтобы моя семья: ты, твои родители и бабуля были здоровы, – отчеканила она.

Никита удовлетворенно кивнул.

– Вот! А мечта этой девочки – двести пятьдесят лайков «ВКонтакте». Сейчас ее рекорд двести тридцать. Она просто пустышка. Малолетняя дурочка. Разве у тебя есть повод для ревности?

Нина неопределенно пожала плечами.

– И вообще, это просто работа.

– Что значит вообще? – насторожилась она. – Ты намерен продолжать участвовать в этом цирке?

– Нина, ты знаешь, как важно для меня написать роман. Признаюсь, он идет туго: диалоги картонные, герой никак не вырисовывается. Зарабатывать сейчас мне некогда! А тут за одну фотосессию, на которую я трачу два часа, имиджевое агентство платит, как за разворот в «Men’s Health»!

– А как же мой имидж, Никита? Все это увидят и будут думать, что мой муж гуляет, как кот? Мои друзья, коллеги?

– А все твои коллеги, наверное, счастливо замужем, да?

Тут Никита попал в точку. Девочки-ведущие с их канала, хоть и были записными красотками, как одна постоянно страдали от неудач в личной жизни.

– А все потому, что у таких, как ты, слишком задрана планка, – подвел итог муж.

Нина почувствовала, как из глубин ее существа поднимается темная волна бешенства.

– Меня просто тошнит от тебя! – выпалила она.

Никита самодовольно улыбнулся и провел пальцем по ее голому плечу.

– Не тошнит. Ты обожаешь меня и не в силах мне противостоять.

Он потянулся за поцелуем, но Нину вдруг и вправду замутило, да так, что она едва успела добежать до унитаза, прежде чем ее вывернуло наизнанку.

Тяжело дыша, она сняла с вешалки Никитину майку, вытерла рот и натянула ее на себя. Опустив крышку, уселась на унитаз. Самодовольная ухмылка сползла с Никитиного лица. Он побледнел и выглядел таким растерянным, что Нина даже перестала злиться.

– Зайчонок, с тобой все в порядке?

– Нормально. Съела что-то не то. Надеюсь, твой роман лучше, чем стряпня, – попыталась пошутить Нина.

– Прости меня! – он потянулся к ней, чтобы поцеловать, но Нина поспешно закрыла рот рукой.

– Потом это обсудим. Если в агентстве тебе снова предложат такой проект, просто предупреди, чтобы я была в курсе, ладно?

Никита растерянно кивнул.

– Ты отлежись сегодня. Я поеду к отцу, он просил помочь, у него водитель заболел.

– Передавай привет, пусть заезжает в гости, я испеку шарлотку.

Никита топтался в ванной, с тревогой посматривая на скрючившуюся на унитазе жену, явно не зная, что делать. Он впадал в панику, когда Нина заболевала даже банальной простудой.

– Иди, – собрав последние силы, Нина улыбнулась своей специальной улыбкой так широко, что заболели щеки.

– О, вот теперь я спокоен! – обрадовался Никита. – Я всегда знаю, если ты так улыбаешься, все в порядке! Ну, пока, не скучай!

Нина с мужем жили в «однушке», которая осталась от родителей. С их смерти тут мало что изменилось – Нина так хотела. Раскладной диван, кресло, стол с четырьмя стульями, тумбочка с проигрывателем «Мелодия» и коллекцией родительских любимых пластинок на вязанной крючком салфетке. На стене – мамин портрет, черно-белое фото. Оно было сделано за несколько месяцев до ее гибели: двадцатипятилетняя мама смеется, запрокинув голову, и волосы змеями рассыпаются по плечам. Маму Нина почти не помнила. Только детали: запах – когда она уходила на работу, маленькая Нина подбирала забытый халат или ночную рубашку и вдыхала их слабый аромат; золотой кулон на шее, привезенный друзьями родителей – дипломатами из капстраны в подарок, мама с этим кулоном не расставалась. А вот лицо ее Нина запомнила смутно, поэтому, когда думала о маме, перед глазами всплывал этот портрет.

Как только Никита ушел, Нина, сняв со стены мамину фотографию, устроилась с ней в кресле. Стянула с лица наклеенную улыбку и заплакала. Глупо, но иногда казалось, что только с этой «чебешной» карточкой Нина могла не притворяться и быть самой собой.

– Мамочка, я боюсь, что беременна. Пусть это будет ошибка, – прошептала она, всхлипывая.

Любимые черты на портрете поплыли, смешиваясь перед глазами, и на душе вдруг стало светло, будто чья-то добрая рука погладила Нину по голове.

– Беременность восемь-девять недель, – провозгласила приговор гинеколог, стягивая с рук резиновые перчатки, – а еще у вас на левой ягодице нарисовано солнышко.