Воспоминания о будущем (страница 11)
– Подождем его, – предложил он и начал прогуливаться перед дверью отеля. Опыт подсказывал Родольфо, что внутри генерал не задержится. Когда он злился на Хулию, то был способен абсолютно на все, включая убийство. Родольфито блаженно улыбнулся.
– Чертовы индейцы!
Его прихвостни посмотрели на него, сплюнули сквозь зубы и нахлобучили шляпы. Ждать они могли часами. Время летело быстро, когда добыча была гарантирована, и спокойное выражение лица главаря только подтверждало их уверенность.
– Пара часов, не больше, – сказали они, проглатывая окончания.
Хулия бросилась на кровать лицом вниз. Франсиско Росас, не зная, что делать и что сказать, подошел к окну. Его глаза, потускневшие от страха, вызванного скукой любовницы, встретились с потоками солнца, проникающими через жалюзи. Ему хотелось заплакать. Росас не понимал Хулию. Почему она так упорно хотела жить в мире, отличном от его? Никакие слова, никакие действия не могли вытащить ее из улиц и дней, предшествующих их встрече. Генерал чувствовал себя жертвой проклятия. Как ему стереть прошлое? Ослепительное прошлое, в котором сияла Хулия, в смутных комнатах, на смятых кроватях в безымянных городах. Эта память была не его, и он страдал от нее, как от непрекращающегося, смутного ада. В этих чужих и расплывчатых воспоминаниях он видел глаза и руки, что смотрели на Хулию, касались ее и затем уводили туда, где он терялся, пытаясь ее найти.
«Ее память – это ее удовольствие», – с горечью сказал он сам себе и услышал, как Хулия встала с кровати, позвала служанку и приказала наполнить горячей водой ванную. Он слышал, как она двигалась за его спиной, искала флаконы с духами, выбирала мыло, полотенца.
– Пойду мыться, – прошептала женщина и вышла из комнаты. Росас почувствовал себя одиноким. Без Хулии комната казалась ему безжизненной, лишенной воздуха и будущего. Генерал обернулся, увидел отпечаток ее тела на кровати и почувствовал, будто вращается в пустоте. Он не имел собственной памяти. До Хулии его жизнь была глубокой ночью, в которой он ехал верхом на лошади, пересекая Сьерру Чиуауа. То было время Революции, однако Росас не искал в ней того, что искали его товарищи-вильисты. Он испытывал ностальгию по чему-то горячему и совершенному, в чем можно было бы потеряться. Он хотел сбежать из той ночи в Сьерре, где единственным утешением было смотреть на звезды. Он предал Вилью, перешел на сторону Каррансы, однако ночи его не изменились. Нет, власти он не жаждал. В день, когда генерал встретил Хулию, у него возникло ощущение, словно он прикоснулся к одной из звезд на небе Сьерры, преодолел ее световые мили и достиг нетронутого тела Хулии. И забыл все, кроме ее сияния. Но Хулия не забыла, и в ее памяти жили голоса, улицы и мужчины, которые были до него. Росас стоял перед ней, как одинокий воин перед осажденным городом, невидимые жители которого ели, занимались любовью, думали, вспоминали. А за стенами, хранящими мир Хулии, оставался он один. Гнев Росаса, его атаки и мольбы были напрасны, город не пускал его. «Память – это проклятие», – говорил он и бил кулаками в стену своей комнаты, пока боль не останавливала его. Разве то движение, которое он совершает сейчас, не останется навсегда во времени? Сколько раз, пока он разговаривал с друзьями, нагая Хулия прогуливалась в его воображении? Он следил за ее шагами, видел ее глаза и шею и слышал, как его подчиненные болтали о деньгах и картах.
«Память невидима», – повторил генерал с горечью. Память Хулии настигала его даже тогда, когда он нес ее, спящую, по улицам Икстепека. Это была его неизлечимая рана: не видеть того, что жило внутри Хулии. Прямо сейчас, пока он страдал, глядя на лучи солнца, она забавлялась под струями воды и думать забыв про Франсиско Росаса, мучимого тем, что помнила она и не знал он. Она купалась в воспоминаниях о других ваннах и других мужчинах, которые с трепетом ее ждали. Генерал видел себя в тех мужчинах, вопрошающих ее без надежды на ответ: «О чем ты думаешь, любовь моя?»
До него донесся аромат Хулии, и он услышал, как она возвращается, шлепая босиком по красным плиткам. Он слышал, как она идет во множество одинаковых комнат, оставляя за собой влажные следы, что исчезали в легком испарении. Хулия входила во множество комнат, и множество мужчин слышали ее шаги и вдыхали ее ванильный аромат, поднимающийся вверх, в невидимый мир.
– Хулия! – позвал Росас, не оборачиваясь.
Женщина подошла ближе. Генерал почувствовал приближение этого огромного мира, скрытого за ее прекрасным лбом, который отделял его от нее, будто высоченная стена. «За этой стеной она меня и обманывает», – подумал он и увидел ее бегущей по незнакомым пейзажам, танцующей в темных деревенских комнатах, ложащейся в огромные кровати с мужчинами без лиц.
– Хулия, есть ли хоть кусочек твоего тела, который никто не целовал? – спросил Росас, не оборачиваясь, испугавшись своих слов.
Женщина молча к нему приблизилась.
– Хулия, я целовал только тебя, – смиренно сказал он с мольбой в голосе.
– Я тоже. – И ее ложь коснулась его затылка.
Франсиско Росас мысленно нарисовал в лучах солнца, проникающих сквозь жалюзи, спокойное лицо Фелипе Уртадо. Не сказав ни слова, он вышел из комнаты и громко позвал дона Пепе Окампо.
– Не открывайте окна сеньориты Хулии!
Генерал вышел на улицу, желтыми глазами ища приезжего. Родольфито Горибар подошел и встал у него на пути, но генерал прошел мимо. Горибар дал знак своим людям, и все трое последовали за генералом, соблюдая дистанцию. Прохожие, видя генерала, злорадно ухмылялись. «Куда это направляется Росас?»
В отель он вернулся поздно ночью. Глаза генерала были покрасневшими, лицо обожжено солнцем, а губы пересохли от пыли. Хулия ждала его с улыбкой. Мужчина рухнул на кровать и уставился на темные балки потолка. Его вновь преследовали воспоминания, мучили своей неполнотой. «Если бы только я мог вспомнить все, – повторял Росас с пересохшей волей, которая наполняла его голову пылью, – но я не помню лиц».
Хулия наклонилась над его обожженным лицом.
– Ты слишком долго был на солнце, – произнесла она, проводя рукой по его лбу.
Генерал не ответил. Когда-то в прошлом Хулия делала тот же самый жест, проводила рукой по лбу, только не по его лбу, и он, Росас, отчетливо видел в собственной памяти, как Хулия ласкает незнакомца.
– Ты мой лоб гладишь сейчас?
Словно обжегшись, Хулия отдернула руку и испуганно прижала ее к груди. За ее веками промелькнули воспоминания, которые Росас успел уловить. Спокойная в этой душистой комнате, в такой же ночи, как и все другие, Хулия казалась той же самой Хулией, но он, Росас, был другим мужчиной, с другим телом и лицом. Он поднялся и подошел к Хулии. Он станет другим, будет целовать ее так, как ее целовали в прошлом.