Спутника Радовой она не узнала. Она не видела его. Она вообще никого не видела, кроме девочки Кэт. Заприметив Кэт, Алина так обозлилась, что с трудом держа себя в руках, решила слегка поиздеваться над девушкой, – это было вполне в ее стиле. Подобно черной дикой кошке, Алина любила играть с разными мышками перед тем, как съесть их. Однако, как это хорошо заметил проницательный Арин, Кэт тоже оказалась не совсем простой и даже смогла вывести его Алину из равновесия. Парня это даже слегка рассмешило, хотя он и не приветствовал грубость, особенно среди представительниц прекрасного пола. А еще Арин не смог отказать себе в удовольствии на глазах сопровождающего Кэт послать ей воздушный поцелуй. Он был уверен – тот парень в очках это видит и это его совсем не порадует. Скорее наоборот.

И только тогда, когда Алина, злая, как цепной пес, оглянулась, чтобы еще раз как следует жестами пригрозить Кэт, – а Алина хорошо это умела, пугать людей, Арин сказал ей о том, кто сопровождает малышку Радову.

Услышав его слова, Алина нервно обернулась. Теперь и она тоже узнала спутника Кати, и это ее еще больше разозлило, она даже хотела вернуться, но Арин не позволил ей этого сделать.

– Ничего не делай. Просто уйдем. – Крепко взял ее за руку бас-гитарист «На краю». – Думаю, я знаю, как можно будет тебе помочь.

– Значит, он не может забыть меня. – Сделала неверный вывод Алина и вздохнула.

А когда они ехали в стеклянном лифте, девушка продолжала смотреть на спутника своей соперницы, а Арин – на саму Кэт. Он поймал себя на мысли, что если бы он встретил ее в других обстоятельствах, то все, возможно, сложилось бы иначе.

Когда мы с Антоном, кажется, переговорили уже обо всем на свете, небо стало понемногу темнеть, солнце садиться, цепляясь последними лучами за крыши высоток, а на противоположном от него конце небосвода забелел тоненький растущий месяц. Все это красноречиво говорило о том, что в свои права плотно вступает вечер, скоро грозящий перейти в ночь.

Мы стояли под высоким фонарем, который зажегся как раз в тот момент, когда мы оказались рядом с ним, хотя было еще довольно светло для искусственного уличного освещения.

– Ты замечал, что многие фонари горят, когда светло, а ночью гаснут? Знаешь, мне это напоминает людей: они горят, когда в их душах – свет, но стоит опуститься тьме – и они гаснут, потому что не в силах ей сопротивляться. Я хочу гореть даже в самые черные ноги, – вдруг призналась я Антону под каким-то порывом. – Но не знаю, чем можно зажечь себя… – Я хотела сказать, что, может быть, любовь мне подарит силы гореть вечно, но он вдруг прервал меня.

– Застынь, – зачем-то сказал Тропинин, и уголки его губ чуть приподнялись в улыбке.

– Что? Зачем? – удивилась я.

– Нет-нет, Кать, не поворачивай голову! Стой так. Хорошо?

– Стою. Но к чему это? – никак не могла я взять в толк. Что это с Антоном?

– Минуту.

Он зачем-то отошел чуть назад, сбросил с плеч рюкзак, достал из него большой профессиональный фотоаппарат с хорошей оптикой и, вновь попросив меня не двигаться, пару раз сфотографировал. Яркая вспышка мазнула по лицу, но я сумела не зажмурить глаза и даже улыбнулась.

– Хорошо. Катя, поверни немного голову вправо. И чуть вниз, – сказал мне он, настраивая свою навороченную камеру.

Почему-то мне было приятно, что Антон фотографирует меня. Я не чувствовала себя смущенной – напротив, вела себя естественно и даже раскрепощенно. Он щелкнул меня еще с нескольких ракурсов, то отходя вправо, то влево, то и дело настраивая объектив и, кажется, остался доволен результатом.

– Ты всегда носишь с собой фотоаппарат? – спросила я. То, что Антон любит снимать, меня удивило – я тоже любила фотографию.

– Бывает. Интересное занятие. Все. На этих снимках ты будешь похожа ангела или на фею, – задумчиво произнес Антон, разглядывая полученные снимке на дисплее.

– На фею? Это которая с крылышками? – захихикала я, представляя себя в образе малюсенькой волшебницы, одновременно заглядывая в экран фотоаппарата, от которого, если честно, сама не отказалась бы. Я касалась щекой предплечья Антона и чувствовала себя действительно окрыленной от осознания того, что могу так свободно дотронуться до этого человека. А его снимки и правда были чудесными. Я знала, что камера в руках человека расскажет о его истинном к тебе отношении. Если кто-то относится к тебе хорошо, с теплотой и нежностью, то сможет передать с помощью камеры всю твою красоту – физическую и душевную. Если кто-то безразличен к тебе, или ты противен ему, то камера расскажет и об этом – снимки будут плохи.

– Фея с крылышками? – переспросил Антон, приподняв бровь.

Томас в детстве рассказывал мне и Эдгару, а затем и Нелли, одну и ту же старую шотландскую сказку под названием «Фея и котёл», очень глупого содержания: муж и жена ежедневно получали от феи целый котел мозговых косточек, потому что женщина дружила с волшебницей, но однажды жена уехала, а муж конкретно ступил – он не открыл фее дверь, непонятно чего испугавшись. Волшебное существо очень разозлилось и чуть не скормило мужика и вернувшуюся бывшую подружку своим собакам-чудовищам. Больше фея к супругам не возвращалась, а где тут мораль – я не знаю. Зато папа постоянно где-то ее находил, и каждый его следующий пересказ в корне отличался от оригинала. Но с самого детства я уверена, что феи – неадекватные и крайне нервные существа, у которых характер – просто ужас. Для Антона я больше хочу быть ангелом.

Я тут же поведала это все Антону, не забыв пересказать саму сказку в лицах. Он коротко рассмеялся и погладил меня по волосам.

– Фея – это та, вокруг которой волшебство. И все-таки лучше быть феей, чем ангелом, Катя. Ангелы живут на небе, а феи – на земле, с нами. С сегодняшнего дня ты – моя фея. Вокруг тебя волшебство.

– Ты перепутал, это фонарь просто желтым светом осветил меня, – попыталась я пококетничать, нутром чувствуя, что это у меня не слишком хорошо получается.

– Кать, ты просто не понимаешь.

– Что не понимаю?

– Того, какая ты.

Он коснулся моей щеки, но тотчас убрал руку.

Я отчего-то смутилась и решила перевести разговор.

– Антон, можно посмотреть твою камеру?

– Бери.

Я с осторожностью взяла в руки фотоаппарат. Отличная марка, одна из лучших на рынке цифровых камер, полноформатная – такие дают полноценный качественный кадр, соответствующий объектив первого класса с хорошим стеклом.

– Ого! – искренне восхитилась я. – Да он у тебя просто чудо. Это ведь светосильный объектив, да?

– Да, – отозвался Антон. – Ты разбираешься в них?

– Чуть-чуть, – призналась я. – Я очень люблю искусство фотографии и сама люблю фотографировать, хотя, конечно, я далеко не профессионал.

– И часто ты фотографируешь, Катя? – поинтересовался с интересом Тропинин.

– Не-а. Если только на телефон, – рассмеялась я. – Хотя одно время очень увлекалась – ходила на курсы, читала книги, особенно по композиции – мне кажется, это основное в фотографии. Хотя, конечно, техническая сторона тоже очень многое играет.

– И почему ты перестала этим заниматься?

– Как-то так вышло, что у меня пропало желание и вдохновение, – призналась я. – И камера, почувствовав это, сломалась. И я никак не могу отнести ее в ремонт. – А ты почему начал фотографировать? – я навела объектив на Антона, пытаясь поймать его удачный ракурс. Он понял, что я хочу его сфотографировать и улыбнулся. Правда, у меня получился лишь один снимок – долго щелкать Антон себя не позволил – покачал головой, словно говоря, что больше не надо, и я поняла его без слов. Зато на снимке он получился великолепно.

– Успокаивает, – было мне ответом. – Умиротворяющее занятие.

– То есть когда ты на взводе, то берешь камеру и идешь щелкать улицу?

– Вроде того. Тогда и ты ответить, почему начала увлекаться этим?

Я легонько пнула камень, желтеющий в свете фонаря.

– Мне было плохо, а под рукой оказался фотоаппарат. Он отвлекал меня от всего плохого и грустного, – вздохнула я, решив не вдаваться в подробности. – Антон, мне понравилось, как ты сфотографировал меня. Правда, очень здорово. Я хочу скачать эти фотки. Потом распечатаю.

– Я могу тебе это сделать сам, – удивил меня он.

– Сам?

– Распечатаю на специальном цветном принтере.

– А, точно! – хлопнула я себя по лбу. – У Нинки тоже такой есть. Спасибо. Было бы здорово. А когда? – не терпелось мне.

– Я живу недалеко. Если хочешь, – он чуть помедлил, – мы можем пойти ко мне и я сделаю все прямо сейчас.

– Кстати, а в фотошопе ты хорошо работаешь? Слушай, если что, ты мне лицо красивое сделаешь, ладно? – тут же шутливо попросила я. Эдгар классно в разбирается в графических редакторах, но его невозможно допроситься, чтобы он красиво обработал снимок. Брат, называется. Я вот только кадрировать умею да эффекты разные применять.

– У тебя и так красивое лицо.

Я снова смутилась.

– И все-таки как у тебя с фотошопом?

– Иногда работаю на нем, – убрал камеру в чехол Антон.

– Сложно? – не отставала я.

– Нет, Катя, если хочешь, я могу тебя научить.

– Хочу! Еще как. Вот фотошоп – это точно волшебство. Но я пока с ним не дружу.

– Пойдем ко мне, – чуть более настойчиво позвал меня он. – Я распечатаю тебе фото, и мы вместе что-нибудь поделаем на фотошопе.

Пойти домой к Антону – вот же заманчивая идея! Я не откажусь от такого соблазнительного предложения.

Вау, а если он там тебя… того?

С ума сошла? Это же не знойный альфач Кей или какой-нибудь извращенец Келла, это Антон Тропинин. Милый и хороший мальчик.

Маньяки тоже, знаешь ли, в глазах других нормальными казались, даже тихими и спокойными…

Умолкни. Это мой Антон. И я ему доверяю. Кстати, надо не забыть его пригласить и к себе в гости, а то меня родственники уже достали. Каждый из них считает своим долгом едва ли не ежедневно спросить о том, «как дела у твоего Антона?» и «почему он не приходит, неужели даже он тебя не выдержал?» А Нелли до сих пор выведывает у меня: «Правда ли, что у тебя два парня, а то все сплетничают, что у тебя их четыре». На мои вопросы о том, где я взяла столько кавалеров, Нелли отвечала лишь, что только хранительницы слухов, то есть Фроловна и прочие подъездные бабки владеют этой информацией, а она, Нелли, им не верит, потому что «четыре парня для такой, как я, это явный перебор».

– Идем, если, конечно, я тебе не помешаю, – кивнула я молодому человеку.

– Ты что, не помешаешь. Только… у меня немного не прибрано, так что не обращай внимания на беспорядок. В некоторые комнаты лучше… просто не заходить.

– Можно подумать, у меня всегда прибрано! – воскликнула я, обрадованная приглашением. – Ты бы видел сейчас мою комнату! Нелька искала какую-то пропавшую тетрадку по математике, так она перевернула вверх дном и шкаф, и оба письменных стола. На полу ступить негде уже второй день. Я ей говорю – убирайся, ты же все это натворила, а она мне твердит, что уберет, но все время забывает. А я не убираю из принципа.

До дома Антона мы добрались за полчаса, чуть поплутав по центру. Посмотрев на дом Тропинина, я едва не присвистнула – огромное элитное здание, которое построили совсем недавно. Такое чувство, что большинство моих знакомых – жуткие богатеи, живущие в крутых домах. У меня скоро будет комплекс неполноценности на этой почве. Ах да, кто-то из родителей Антоши – бизнесмен, а им, как известно, положено жить в роскошных квартирах – статус обязывает. Как ехидно размышляет Леша, «если наши отечественные олигархи и прочие короли российской жизни будут жить не в шикарных хоромах, а в обычных квартирках, то другие бизнесмены начнут думать, что они, олигархи, в бедственном положении, раз не могут приобрести крутой хаты, и не станут вести с ними никаких дел».

– Красивый дом, – сказала я Антону, когда мы входили в единственный большой подъезд, пройдя мимо поста секьюрити.

– Да, правда, только безжизненный. Мне твой больше нравится, – ответил он.

– Правда? А мне твой. Махнемся? – предложила я тут же.

– Ты еще квартиры не видела.

– О, это зловеще звучит. Дизайнер плохо поработал? – не поняла я его.

– Вроде того.

На бесшумном и скоростном лифте (лифт! Сколько воспоминаний и эмоций!) мы добрались до седьмого этажа, а уже через минуту оказались в большой и светлой квартире, в которой имел честь проживать Антон.