«Подходит котенок к миске. Понедельник: “Вау, гречка!” Ом-ном-ном. Вторник: “М-м-м, гречка!” Среда: “Нормально, гречка”. Четверг: “Опять гречка?” Пятница: “Вот блин! Гречка”. В субботу и воскресенье в миске пусто. В понедельник снова подают гречку. Котенок: “Вау, гречка!”»

Так мы и жили, когда папы не стало. Точнее, я предпочитала так думать, потому что не могла понять, как человек мог исчезнуть в другой стране. И, чтобы не захлебываться от обиды, я избегала размышлений на эту тему. В те времена самой большой детской мечтой было попробовать сникерс. Настоящее олицетворение американской сытости в одном шоколадном батончике! Мне казалось, что если я его съем, то, как Алиса в Стране чудес, превращусь в большую-большую девочку, которая все может. Может есть не гречку, а пельмени со сметаной, может носить не уродливые рейтузы, а синие джинсы Levi’s и скупить все сникерсы этого мира!

Кстати, попробовать сникерс мне в итоге удалось. Я его украла. Но американский шоколадный батончик не принес счастья, которое так красноречиво обещал рекламный ролик. Я не превратилась в кэрролловскую Алису, не встретила белого кролика, и он не привел меня в волшебную страну. Вместо этого я превратилась в долговязого подростка с подстриженными под мальчика волосами из-за предательского обилия вшей. Мама, конечно, пыталась вывести их керосином, но злостные насекомые не поддавались, и было решено меня остричь, чтобы не подвергать риску сестру. В школу ходить было стыдно, потому что в результате возрастных метаморфоз девчонки в классе превращались в женственных красавиц, а я – в растрепанного воробушка. Именно тогда я встретила синеглазого старшеклассника Сашу Беликова, и он привез меня летом на дачу к своим друзьям, где воспользовался моей неопытностью без особых церемоний, со словами: «Ну че ты ломаешься? Ты че, целка?» Почему-то такая быдловатая констатация факта прозвучала столь уверенно, что мой белокурый спутник показался мне настоящим альфа-самцом: обязательно нужно было отдаться ему. Сам процесс первого соития оказался таким же разочарованием, как до боли в зубах приторный батончик с арахисом под карамельной глазурью. В момент кульминации Сашкиной эйфории я лежала на спине и думала только об оливье, оставшемся в холодильнике. После выходных быдловатый альфа-самец заблокировал мой номер и старательно избегал дальнейших встреч. С тех пор у меня аллергия на сникерсы и на блондинов.

Но что про такую жизнь могут знать все эти сократы и платоны! Поэтому самопознание – удел богатых. А мой удел – катиться дальше в низы социально необеспеченных слоев населения. Размышляя таким образом, к концу лекции я чувствовала себя совсем плохо, словно есенинская лошадь – загнанная, в мыле и пришпоренная смелым ездоком. Этим ездоком была текущая российская действительность, в которой приходилось выживать любым доступным способом. Корнем моих мучений было то, что я до сих пор не придумала, как обеспечить сестре и маме это выживание. По всей житейской логике корабль моей жизни должен был направиться в сторону низкооплачиваемой работы в общепите, если только не произойдет какое-то чудо.

Глава 5

Попробуй кто, приди в мой сад,
Взгляни в мой черный, узкий взгляд,
Сгоришь в моем саду!
Я вся – весна! Я вся – в огне!

А. Блок

Есть такие женщины, от одного взгляда на которых ты начинаешь таять. Таешь ты от их невероятной жизненной силы и какой-то магической харизмы, исходящих из самых глубин их первозданной сути. Они живут не логикой, а по наитию. Будто заглядывают в космический портал, находящийся где-то внутри них. Они обладают чутьем и стойкостью. Они нежные и одновременно дерзкие. Они могут добиться чего угодно – и в то же время очень уязвимы, хотя заметить это не так-то просто. Элла была из этой породы женщин.

Родилась она в Мурманске в, пожалуй, обычной русской семье. Отец работал на электростанции, а после смены пил до потери сознания. Мать боялась его бросить из-за детей, которых каждые несколько лет становилось все больше, пока супруги наконец не превратились в гордых родителей пятерых и государство не выделило семейству крупную субсидию на жилье. Элла была старшей. Поэтому ей доставались не только пьяные побои отца, но и забота о младших сестрах и брате. Мать чаще всего была либо беременной, либо кормящей – и полноценно взялась за семью, только когда старшая дочь уже вошла в подростковый возраст.

Это позволило Элле наконец заняться своей жизнью. Обретя свободу, девушка быстро поняла, чего хочет. Как-то по телевизору она видела выступление ансамбля «Березка». Ее заворожили парящие над сценой красавицы, но еще больше ее потрясло интервью их художественного руководителя. То, с какой теплотой отзывалась о своих подопечных эта взрослая, солидная женщина, как она гордилась ими, выглядело невиданным откровением, выходило за привычную систему координат. Поэтому, как только Элла высвободилась из-под гнета наваленных на нее обязанностей, она отправилась в местный Дом творчества, где сразу же записалась в секцию народного танца.

Танцы же были верным другом и чем-то вроде психотерапевта. Поскольку ни отцу, ни матери она даже заикнуться не могла о том, что ее что-то не устраивает в той «прекрасной» жизни, которую они ей дали, то всю свою боль и ярость она отбивала пятками на уроках чечетки, которые она со временем тоже стала посещать. Элла жила этими встречами. Танцевальные классы стали ее вторым домом, а руководитель, пожилая дама старой закалки, была добрейшим человеком и на голом энтузиазме отдавала всю себя девочкам, кроме нее, никому по-настоящему не интересным.

Однако к одиннадцатому классу перед Эллой встал насущный вопрос: как зарабатывать на жизнь? Да, занятия танцами и выступления в региональных Домах культуры давали ей неподдельное чувство счастья, но необходимость обеспечивать себя постепенно стала перевешивать. Девушка покинула танцевальный коллектив и устроилась в самый престижный клуб Мурманска танцовщицей гоу-гоу. В конце концов, каждый выживает как может.

Чем лучше у Эллы получалось танцевать на новой для нее сцене, тем чаще она прогуливала школу. Классная руководительница ругалась на юную Иду Рубинштейн, но понимала, что жаловаться родителям тут бесполезно. Конечно, школу бросать эта нимфа не планировала, понимая, что бумажка об окончании пригодится, однако иллюзий о прикладной пользе школьного образования она не питала. Как, впрочем, не испытывала и особой к нему тяги. А вот от танцев прикладная польза была. И еще какая! Помимо того, что девушка впервые в жизни начала нормально одеваться на свои кровно заработанные, ее заметила на одном из выступлений организатор конкурса красоты «Мисс Мурманск».

Мурманск был взят с триумфом. Элла, хоть и очень волновалась во время вопросно-ответной сессии с жюри, заметила одну интересную вещь. У мужской части комиссии начинали странно поблескивать глаза, когда она отвечала на их вопросы, стоя в бикини. Такого мутного, как будто кроличьего взгляда она ни разу не замечала ни у одного дикого животного. Зато так смотрели домашние псы на сук во время течки. Эти длинные, влажные взгляды беззвучно поведали ей, что от нее исходит определенная сила, еще неясная ей самой. Но – совершенно точно – такая сила смешно действовала на мужчин.

Практически тут же девушку озарило понимание, что она может управлять этой новой суперспособностью. Это было какое-то переменное качество, практически неосязаемое, зависящее от множества факторов. Будто бы она, Элла, была монетой, номинал которой мог меняться непостижимым образом: для нумизмата-ценителя она была золотым империалом, а для неофита могла сойти за простой медяк.

При этом дело было не столько в физической красоте. Потому что таких, как она, северных красавиц рядом с ней на сцене было три десятка, но именно ей была присуща какая-то неуловимая притягательность, какое-то внутреннее наполнение, оживлявшее внешнюю форму. Однако что конкретно это было, девушка разгадать пока не могла.

Элла часто вспоминала слова классной руководительницы, пытавшейся наставить ее на «путь истинный». Та цитировала ей графа Толстого, говоря, что «красота – это лишь обещание счастья», а истинное счастье лежит в области нравственного совершенства. При этом Элла видела, что сама учительница не была похожа на счастливого человека. В своем порыве отрицания физической привлекательности в угоду развития привлекательности моральной она так и не добилась успеха в личной жизни, оставшись старой девой.

Такой участи для себя Элла никак не хотела. К тому же что-то внутри подсказывало ей, что взрослые врут. И не столько другим, сколько самим себе, руководствуясь избитыми догмами о том, что такое хорошо, что такое плохо. Элла подозревала, что ни того ни другого, скорее всего, не существует. Есть только внутренний голос, который может тебе сказать единственно верную правду. Главное – научиться его отличать от амбиций человеческого эго. Трудно было понять, что именно руководило ей в тот момент, но все размышления сводились к довольно прозаичному выводу: она стала полагать, что счастье лежит в области швейцарских счетов этих смешных дядечек с кроличьим блеском в глазах.

Поэтому, когда один из этих дядечек надевал на ее темную голову корону «Мисс Мурманск», она интуитивно включила кнопку активации суперспособности и бросила на него длинный, пронзительный взгляд. И было что-то такое повелевающее в этом диковатом взгляде нимфетки, что подчиняло нутро уже очень опытного столичного бизнесмена.

Евгений Иванович Пугачев, будучи на двадцать пять лет старше семнадцатилетней прелестницы, не мог игнорировать инстинктивное влечение к молодой особе. Он видел множество красивых женщин, но здесь было что-то иное. Предприниматель попал в голубые сети ее глаз. Он чувствовал, что именно Элла сможет прокатить его на американских горках неистовых эмоций, и был готов за это платить. Много.

После конкурса московский предприниматель пригласил девушку на ужин в лучший ресторан города и сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. Это было участие в конкурсе «Мисс Россия», спонсором которого являлся его нефтяной холдинг, затем получение одного из призовых мест и бюджетное зачисление в главный московский университет по тому направлению, которое девушка сама выберет. От нее же требовалось три вещи: бросить танцы в ночном клубе, окончить школу и переехать к нему в Москву. О большем Элла и мечтать не могла, хотя виду не подавала. Взяв паузу на раздумье, она добавила, что хочет получить еще права и машину.

Закрепить эту сделку предполагалось наидревнейшим способом: в номере отеля, где проживал Евгений Иванович. Однако, перед тем как они туда направились, опытный (недаром же!) бизнесмен как бы в шутку спросил:

– А тебе семнадцать точно есть, малышка?

– Есть, Женечка, есть, – ответила Элла, впивая в него свой гипнотический взгляд. – Семнадцать мгновений весны.

Евгений Иванович заржал, оценив шутку мурманской золушки, и приготовился получить дозу убойного микса, состоящего из нежного узора наготы и укола дикого наслаждения. В целом, кроме одного нюанса, отношения Евгения Ивановича с Эллой сложились как в анекдоте про Серого Волка и Красную Шапочку:

«Встречает Серый Волк в темном лесу Красную Шапочку и спрашивает:

– Красная Шапочка, а ты не боишься гулять тут ночью одна?

– А чего бояться-то? Дорогу знаю, секс люблю!»

Нюанс, отличающий историю Эллы от сального анекдота, был таков: серый хищник Шапочке ничего не платил. А московский хищник ежемесячно выкладывал крупную сумму на содержание своей новой пассии. И делал это с превеликим удовольствием, потому что знал: сексуальный фастфуд никогда не подарит таких же эмоций, как экстатический дегустационный сет в мишленовском ресторане. И в этом случае он фактически нанимал элитного шеф-повара, чтобы тот по первому запросу преподносил ему, уважаемому Евгению Ивановичу, блюдо высокой кухни.