* * *

В феврале 1775 года Бостон находился под контролем красномундирников – так презрительно именовали британских солдат, – но сельская местность бурлила. В колониях давно действовал закон о том, что каждое поселение обязано организовать защиту от нападений индейцев: все мужчины старше шестнадцати лет служили в ополчении, имели ружья и умели из них стрелять. Теперь же это ополчение обрело новую цель и стало жить новой жизнью. Колонии пришли к соглашению о создании местного правительства; повсюду собирали оружие и боеприпасы, выбирали военачальников.

В апреле британский генерал Томас Гейдж отправил из Бостона в Конкорд – городок примерно в двадцати милях к северо-западу – семьсот солдат, которые должны были уничтожить имевшиеся там запасы военного снаряжения и арестовать нескольких «Сынов свободы», скрывавшихся в близлежащем Лексингтоне.

В открытом поле их встретили сорок колонистов, в основном простых фермеров. Началась битва. Красномундирники расправились с фермерами, а потом уничтожили боеприпасы в Лексингтоне, но, когда они возвращались в Бостон, окрестные жители взяли в руки ружья и попрятались в лесах вдоль дороги. Они выслеживали британских солдат, пока те шли через их поля, и отстреливали одного за другим. То оказались кровавые дни: колонисты потеряли восемьдесят восемь человек убитыми, а потери британцев составили больше двухсот пятидесяти солдат.

После событий в Лексингтоне и Конкорде Натаниэля назначили капитаном милиции Мидлборо. В те редкие минуты, когда Нэт не муштровал ополченцев на главной площади городка, он заставлял братьев маршировать по двору перед птичником, выкрикивал команды и палкой подталкивал мальчишек обратно в строй, если те разворачивались не в ту сторону.

Он всякий раз собирал на учения Дэвида, Дэниела и Иеремию, хотя близнецам еще не исполнилось шестнадцать, а Джерри и вовсе было одиннадцать и ростом он не отличался. Но, хотя Джерри не годился в солдаты ни по возрасту, ни по росту, рвения у него было хоть отбавляй. Я наблюдала за их небольшим отрядом, хихикая над сосредоточенным выражением лица Джерри, над тем, как Нэт хмурил лоб, а однажды присоединилась к строевой подготовке, вооружившись вместо ружья метлой.

Нэт сердито поглядел на меня:

– Роб, это серьезное дело.

Я посмотрела на него. Я понимала, что он всерьез тренирует братьев, но прежде они никогда меня не прогоняли. Натаниэль сам учил меня стрелять.

– Я знаю эти упражнения не хуже вас. И заряжаю ружье в два раза быстрее, – сказала я.

– Это не соревнование по бегу, Роб. И мы не кроликов будем стрелять, – заметил Финеас. – На этот раз тебе с нами нельзя.

– Женщины не могут воевать, Дебора, – прибавил Нэт и забрал у меня метлу с таким видом, словно она заряжена и потому очень опасна.

– Как только придет приказ, я отправлюсь в Бостон, – сообщил Финеас, выпятив грудь. Недавно он наконец перерос меня и теперь с большим удовлетворением глядел сверху вниз, возвышаясь надо мной на целый дюйм.

Финеас вечно со мной состязался. Он так и не простил мне, что я когда-то сумела победить его в беге. Теперь он бегал быстрее, чем я, и я втайне сокрушалась об этом. Правда, я знала, что выносливее его, и любила об этом напомнить.

– Никуда ты отсюда не денешься, – заявил Натаниэль и ткнул Фина в плечо, пытаясь поддержать порядок в рядах непокорного войска. – Кто-то должен помогать отцу с матерью. Надеюсь, ты не забыл, что нам нужно работать на ферме. А Дебора одна не справится, хотя ей наверняка кажется, что она и без помощников обойдется.

Мне так сильно захотелось ударить Натаниэля, что пальцы сами сжались в кулак, а рот наполнился слюной. Я схватила метлу и кинулась к сараю, лишь бы не видеть Нэта.

Мне не требовалось его позволение. Я могла заниматься строевой подготовкой и одна. Я часто сидела на склоне холма в Мидлборо, наблюдая, как тренируются ополченцы, мысленно выполняя развороты, считая шаги, напрягая руки, когда мне нужно было перевернуть воображаемое ружье. Я знала все движения, их последовательность. Укрывшись в сарае, я сама давала себе команды и без конца упражнялась.

В ополчение принимали мужчин ростом не меньше пяти футов и пяти дюймов. Считалось, что только солдат такого роста способен зарядить длинноствольное ружье. Я была выше на целых три дюйма, но знала, что рост и сила – не одно и то же. Я считалась достаточно сильной для женщины, но понимала, что в целом не очень сильна. Каждый вечер, с тех пор как мужчины взялись за строевую подготовку, я отжималась от пола, столько раз, сколько могла. После этого поднимала ружье над головой и держала его на вытянутых руках – для меня это было самое сложное упражнение. Не знаю, зачем я это делала. Я тратила драгоценное время на глупую затею и все же не могла уступить братьям и перестать доказывать себе, что на что-то способна, даже если путь на войну мне был закрыт.

– Я потренируюсь с тобой, Роб, – сказал Финеас, подходя ко мне сзади. Он сорвал с меня чепец и нацепил себе на голову. Выглядел он нелепо, оборка трепыхалась, обрамляя ему щеки.

Я бросилась за ним, пытаясь сорвать чепчик и выставив метлу, словно меч. Он отражал мои удары черенком лопаты, а потом выбил метлу у меня из рук. Тогда я помчалась в сарай, набрала горсть земли с соломой и, когда Фин вбежал следом, швырнула ему в лицо. Он заорал, ухватил меня за пояс, прижался щекой к моей спине, между лопаток, и повалил на сено. Я много раз проделывала с ним то же. Так ловил свиней дьякон Томас.

За последние годы Финеас сильно окреп, а у меня лишь выросла грудь и округлились бедра – силы мне это не прибавило, но я стала менее проворной, к тому же платье здорово мешало свободе движений. Финеас перевернул меня на спину, прижал мои плечи к земле и с победным видом объявил:

– Я тебя поймал!

Я брыкалась и выворачивалась, но он прижал меня сильнее, навалился грудью.

– Ты бегаешь как мальчишка. Стреляешь как мальчишка, дерешься как мальчишка и даже выглядишь как мальчишка, когда надеваешь штаны. Но на ощупь ты совсем не мальчишка, Роб.

Я принялась пинаться, плеваться, дрыгать руками. Его слова показались мне унизительными, но он лишь смотрел на меня честным, открытым взглядом, прижимая к земле коленями. Я подумала, что он пустит нитку слюны мне на лицо или потребует, чтобы я ему что-нибудь пообещала, – прежде он часто так поступал, – но этого не случилось. Или он просто не успел перейти к следующей части схватки.

Внезапно Финеас отлетел в сторону, а надо мной вырос раскрасневшийся, разъяренный Нэт.

– Хватит, вы двое! – загремел Нэт, хотя я сразу поняла, что злится он не на меня.

Финеас встал и отряхнулся. Он больше не улыбался. В волосах и одежде у него застряла солома. Он уставился на брата.

– Что это ты так взбесился, Нэт? – спросил он, едва переводя дыхание.

– Ты сам прекрасно знаешь. Я уже говорил тебе, чтобы ты это прекратил. Уходи, – бросил ему Нэт. – И закрой за собой дверь. Мне нужно поговорить с Деборой.

Финеас взглянул на меня, потом снова на брата и залился краской, хотя я не смогла бы сказать наверняка, от злости это было или от смущения. А потом развернулся и вышел, распугав куриц, которые с квохтаньем поспешили убраться у него из-под ног. И с такой силой захлопнул дверь, что сарай содрогнулся.

– Ты должен попросить у него прощения, – сказала я.

– Это Финеас должен попросить у тебя прощения, – парировал он.

– Почему?

– Потому, что мужчина не может так обращаться с дамой. Он считает себя взрослым и хочет отправиться на войну. Но не дорос до того, чтобы понять самые простые вещи.

– Никакая я не дама, – рассмеялась я. – Я просто… Роб. Мы всегда себя так вели. Ты ведь и сам знаешь, Нэт. Он ничего дурного не сделал. Он не видит меня дамой. И никогда не видел. И поэтому-то он мне нравится.

– Он тебе нравится, Роб? Ты должна хорошо подумать об этом. Это правда?

– Ну конечно. Ясное дело, мы с ним деремся. Но это ведь весело.

Нэт наклонился и протянул мне руку. Я оттолкнула ее и поднялась сама, отряхнула платье, смахнула пыль с юбки. Я не знала, куда подевался мой чепец. Чертов Финеас.

– Финеасу пора вырасти. Он не может валять тебя в грязи, словно одного из братьев. Ты нам не брат. Никогда не была и не будешь.

Он говорил так пылко, что в глазах у меня встали слезы и я перестала видеть, но Нэт продолжал, ничего не замечая:

– Тебе уже не десять лет, Роб. Ты молодая женщина. И должна вести себя соответственно.

– Я и веду себя соответственно! – крикнула я.

Он вскинул брови и изумленно разинул рот.

– Ну… обычно! – не сдавалась я. – Но вести себя, как положено молодой женщине, значит забыть о веселье. Это значит работать как проклятая. Никого не смущает, что я сбиваю масло, дою коров и стираю белье. Все считают достойным дамы то, что я мою полы, выбиваю ковры и делаю всю работу по дому. А вот маршировать по двору мне нельзя, и бегать по холмам тоже, и драться с Фином. Но скажи, Нэт, кто так решил?

Он покачал головой:

– Ты умна, Дебора Самсон, но порой ведешь себя на удивление глупо.

Я стиснула зубы, чувствуя, что руки у меня снова чешутся.

– Ты ведь слышала, что он сказал? – В его голосе звучал гнев. – Что сказал Финеас? Что на ощупь ты совсем не мальчишка. Так и есть. А еще ты не выглядишь как мальчишка… потому что ты девушка. И не думай, что Финеас и остальные этого не замечают. Догадываешься, почему вдруг Бенджамин стал тебя избегать? Он даже в глаза тебе не смотрит.

Бенджамин и правда странно вел себя со мной в последнее время. Но он всегда был тихоней, словно братья не давали ему возможности показать себя. Он был послушным и всех мирил, а когда миришь членов большой семьи, порой приходится молчать о себе самом. По крайней мере, так сказала миссис Томас, когда я спросила, не тревожит ли что-то Бенджамина.

– Если ты не станешь осторожнее, Фин решит, что ваша борьба означает нечто иное. Если тебе этого хочется, пусть так и будет. Но ему нужно взрослеть. И если он не тот, кого ты себе выбрала, то реши, кого ты выбираешь, и сообщи об этом.

– Что? О чем я должна сообщить?

– Ты красивая. Мы все так считаем.

Я уставилась на него, разинув рот от изумления.

– Это неправда, – фыркнула я. – И вы вовсе так не думаете.

Он наморщил нос и сжал губы. Почесал щеку, будто пытаясь подобрать верные слова.

– Возможно, не в привычном смысле.

– Ни в каком смысле.

– Это не так, Дебора. Ты не красотка…

– И никогда не пыталась стать ею, – перебила я.

– Я говорю это не затем, чтобы тебя обидеть. Я хочу объяснить.

– Ты меня не обидел. – Меня бы не ранило, если бы он соврал и сказал, что я красива. Я знала, что внешность – не главное мое достоинство.

– Ты не красотка, – повторил он. – Но в тебе есть что-то такое. Что-то, из-за чего тебя замечают. Что-то в глазах. У мамы это тоже есть, но с ней все по-другому: ведь она так сильно нас любит и хорошо знает. А с тобой иначе. Ты словно вызываешь мужчину на бой, предлагаешь ему отказать тебе или принять вызов.

– Да что с тобой, Натаниэль? – потрясенно спросила я. – Сначала ты злишься, а теперь рассуждаешь о моей внешности. И почему ты зовешь меня Деборой?

– Это ведь твое имя, – бросил он, снова вскипая.

Натаниэль был худым и жилистым, не намного выше меня, но он всегда обращался ко мне свысока. И к остальным тоже. Вероятно, дело было в его положении в семье. Ему исполнилось двадцать три, но он вел себя как взрослый мужчина, подражая отцу, хотя порой и поступал непредсказуемо. Копна темных волос закрывала ему лоб, но сзади и по бокам волосы были совсем короткими: он не терпел, когда пряди щекотали шею. Мы с миссис Томас стригли его раз в месяц и каждое утро сбривали его густую черную бороду.

Он хорошо справлялся с обязанностями старшего и часто выступал от имени остальных братьев. Меня не удивило, что теперь он говорил за всех. Но изумила сама тема разговора.