– Посмотрели мультик Простокваша, кажется, потом я перебрала красители в кладовке, подготовила на сегодня, Аня рисовала, лепила зверюшек, домик из соленого теста. Мы говорили, что ей нравится новый садик, но она очень соскучилась по садику Нины, вспоминала, как мы ездили туда после Нового года. Спрашивала, когда мы снова поедем навестить всех. Потом договорились, что она выспится и пойдет к Щукиным играть и возьмет с собой домик и новую игрушку. Вот эту, – кивнула Джеки и голос под конец предательски дрогнул. Джеки указала на белую, уютную кошку-подушку, длинную и толстую, как сарделька.

– Потом ты вернулся, сделал жаркое, я подшила ее пальто, искупала, а перед этим мы поели, да, поели жаркое, еще ты привез петухов из сахара. Потом ты читал ей книгу с маленькими свиньями.

– Три поросенка.

– И книжку с буквами, она уснула, когда ты доставал инструкции.

– Притворилась, – пояснил Иван, – Варя к тебе еще заходила где-то в семь.

– Ненадолго. Забрала мыло, крема. И мы легли спать: камень впервые заговорил с тобой, сказал: разум везде.

– Да, – многозначительно согласился Иван, – позвони в садик. Скажи, что Аня пропала, расспроси воспитателей: в последнее время она говорила что-нибудь странное, необычное. Не знаю! Не смотри так: просто делай.

– Я поражаюсь, какой ты умный и собранный. Я бы сама ни за что не додумалась, – искренне прошептала Джеки.

– Следователь первым делом тряс бы ее, – подумал Иван, – и меня. Получается, когда Джеки обнаружила пропажу дочери, Кати Снегирь не было в квартире.

В дверь постучались. В квартиру вошли двое рядовых СР – службы реагирования. Серов их недавно выделил из армии, по функциям прежняя полиция. Еще трое рядовых остались ждать на площадке.

– Рядовой Костюк и Ефимов. Прибыли на вызов о пропаже ребенка, – отдали честь вошедшие.

– Моя дочь Анна Суровина пропала. Я организовал поиски. Осмотрите два дома: Грушевая пять и семь, оба нежилые. Придомовая территория, подвал, каждую квартиру, чердак. Квартиры в основном открыты, в те, что закрыты тоже необходимо попасть.

Задачу они поняли, перед уходом попросили фотографию Ани.Распечатать фотографии в нынешних условиях – задача с двумя звездочками. Иван скинул им на телефон последнее четкое фото дочери: на нем Анюта рисовала за своим столиком в зале, на щеке – зеленое пятнышко от краски, она сама попросила снять ее с таким «макияжем». Отправив поисковую группу, Иван позвонил Щукину, выслушал короткий доклад о том, как продвигаются поиски, и сразу набрал дежурному и предложил объявить ребенка в розыск, как без вести пропавшую. Разместить объявление нужно через радио, телевидение.

– Вы еще не нашли, – с сочувствием констатировала девушка- дежурный, – приметы?

– Анна Суровина, шесть лет, рост сто двадцать сантиметров, худощавого телосложения, глаза карие, волосы до плеч, светлые, одета в желтый хлопчатобумажный костюм, на груди – звезды. Просим сообщить любую информацию, отозваться свидетелей, видевших ее двадцать второго апреля. Вознаграждение: отдам машину, карточки на бензин, всё, что попросят.

– Так теперь не пишут, – возразила дежурная.

– А как пишут? Напиши, как пишут, и отправляй в дело!, – прорычал Иван.

– Ориентировка будет отправлена в ближайшее время. Что-то еще?

– Нет. Ее фото вышлю на адрес дежурного.

– Отключаюсь, – сказала девушка, громко клацая по клавишам, и повесила трубку.

В двенадцать сорок семь по радио прошло первое объявление о пропаже Ани.

На то время первый этаж уже был осмотрен. Только двенадцатая квартира оставалась: получается та, что напротив и дальше от входа. Суровин живет в десятой и, напротив него живет настройщик, а сбоку – бабули. В субботу вечером он видел хозяина двенадцатой квартиры – Морозова Диму, двадцати девяти лет от роду. Машинист. Как Суровины заехали, он первым из соседей пришел знакомиться и спросил: – Тот ли он самый знаменитый Иван Суровин, выведший «половину Питера из Питера». Хороший парень, до сегодняшнего вечера он должен быть в рейсе, а когда он в рейсе его жена с детьми живут в садике. Садик занял ближайшее здание школы, из тех, которые строили буквой «П». Там принимают детей в любое время и на любое время. Важнейший социальный объект, как круглосуточная школа и больница. Марине Морозовой – его жене – и скучно и тяжело оставаться одной с четырьмя маленькими детьми. Старшая у них девочка, Аниного возраста, потом мальчики-близнецы по четыре года каждому, и самый маленький годовалый мальчик, только недавно начал ходить. Марина их по группам распихает, и к подружкам на кухню, а потом в отдельной комнате ночует с детьми, места хватает.

Как-то раз Марина серьезно наступила на Джекину «мозоль». Марина хохотушка, будто забывает в какое время живет. Хахаха, хихихи, да хахаха.

– Скорее бы пятого родить и перевязаться, хахаха.

После рождения пятого ребенка женщина может просить о перевязке труб и скорее всего просьба будет одобрена, потому что дети, конечно, нужны, но больше пяти детей очень уж бьет по здоровью, не углядеть за ними. Могут и раньше провести операцию, если есть проблемы со здоровьем, а если проблем нет, нужно пятерых родить.

Вот Джеки и завелась. Смотри, как вы с Димой похожи: оба высокие, светлые, глаза карие. Может предложить…просто предложить: пусть Марина родит шестого и отдаст нам на воспитание. Иван слышал о таком, задолго до купира, бездетные родственники: дяди-тети, племянников из больших семей забирали себе.

– Семья хорошая, здоровая. Детки какие красивые, родители сильные духом, веселые. Таким размножаться и размножаться. Я бы и пятого забрала. Пять маленьких детей тяжело присматривать. И ей хорошо: «отстрелялась», может отдохнуть и быть уверена: мы позаботимся о малыше. Это хорошее решение, – размышляла Джеки и так мечты затягивают ее, что уже улыбается, представляет, как нянчится с чистеньким, упитанным ребенком. Слышит ли она голос разума? Ладно, оставим разум в покое: глас действительности.

Головой-то, конечно, расчет понятен, но как о таком начать разговор, Иван слабо представляет. Подойти и сказать:

– Отдайте ребенка: и вам легче, и нам хорошо!, – и широко улыбнуться.

Выносить, родить и отдать, далеко не каждая согласиться, да и Ивану, признаться, не очень-то и хочется снова проживать все эти младенческие заботы.

– Неужели тебе так плохо в нашей маленькой семье? Мне так очень хорошо, и Аня никого не просит, – дипломатично отвечал Суровин, а Джеки не требовала решительности, только улыбалась и опять: какая хорошая семья, вы так похожи…

Прибыл специалист по вскрытию дверей СР – службы реагирования, а также подкрепление в количестве пятнадцати человек. На втором этаже дальние квартиры пятнадцатая – шестнадцатая, осмотрены обе. Порядок: в маневренном жилье толком и не живут, так, приходят переночевать. В пятнадцатой квартире Джеки поморщила носом, сказала, что воняет потной одеждой, а те двое сказали, что только вчера приехали. Иван вообще никакого запаха не чувствовал, ну да, есть нестиранная спецовка. Ее могли оставить другие жильцы, могли с собой привести эти двое, чтобы постирать. Никаких пятен крови, детской одежды, ничего криминального. В тринадцатой никто не живет, когда квартиру вскрыли, мебель стояла укрытая пледами и пододеяльниками, на полу скопился слой пыли. Когда вскрывали четырнадцатую, по лестницы поднялись три девушки, укутанные в платки и одетые в коричневую спецовку. Это их квартира. Их автобус задержался со смены из-за погоды, привезли их сильно после обеда, в этой квартире живут они втроем: две родные сестры, и двоюродная. Девушки примерно одного возраста, с двух рабочих суток они пришли такими уставшими, что даже Джеки не стала просить у них помощи в поиске ребенка.

Чердак осмотрел Гофман. Люди все прибывали и прибывали. Иван осмотрел все соседние дворы, каждый снежный холмик. Между домом Суровина и домом Гофмана – Щукина что-то вроде прогулочной зоны, маленький сквер. Дорога здесь широкая, камнями на растворе выложены цветочные клумбы, чуть дальше современная детская площадка – откуда-то из заброшенных дворов привезли и установили качели, горки, фигуры разные. Вьюга медленно стихала, а следов Ани нет никаких. Как растворилась в воздухе.

В гостиной Суровина развернулся поисковый штаб: принесли и сдвинули столы. Не имея других указаний, Щукин и Гофман продолжали просто расширять зону поиска. Буря слабеет. Буря слабеет медленно. Иван засмотрелся на нее через окно. Наверное, он сейчас страшен и непривычен, потому что они говорят только по делу, смотрят на него, не выдерживают взгляд и отводят глаза. Сочувствуют, значит.

– А мне не сочувствие нужно, а версии. А с ними туго, – подумал Иван, – начинаем поквартирный обход. Саня, проверь на магазине камеру. Она вроде как не рабочая, но отправь кого-нибудь проверить. Были разговоры, восстановить ее.

– Я что-то упускаю. Упускаю. Может, и не было никогда в этом доме Ани Суровиной. Она – иллюзия, и я случайно задушил ее на родительской даче. Она плакала. А я хотел спасти нас обоих, теперь я сошел с ума и лежу в психушке. Нет, тоже не сходится: психиатрических больниц в мире постапокалипсиса нет. Ресурсы столь ограничены, что их направляют только на выживание. Какие еще псих больные, отправили бы в поле, и поминай, как звали.

Отправив группы по новым маршрутам, Иван спустился в подвал, вышиб замок выстрелом и осмотрел технические помещения. Ну что тут: дохлые крысы, мусор, тазики, инструменты, тряпки. Да, старые грязные тряпки, крови нет.

Вот какая мысль крутится: зачем похититель прихватил одеяло? А? Одежда осталась на месте, и чтоб ребенок не замерз, прям с постели сгребли и унесли в машину в одеяле. Вьюга все следы выровняла, ничего не найдешь. Одеяло нужно только в том случае, если жизнь и здоровье пленника имеет ценность. На выстрел в подвал спустился лысеющий наладчик из девятой, как-то разочарованно выдохнул и сказал: – Я уж подумал, самострел.

Вместе они поднимались по ступеням и встретили у входа новых добровольцев. В новом коричневом пальто, Филипп Филиппович вел своих подчиненных в квартиру Суровину.

– Иван! Какое горе! Мы сразу отозвались, говори, приказывай! Мы поможем в поисках, – с сочувствием развел руки Филипп Филиппович и стряхнул со шляпы мокрый, уже растаявший снег.

Глядя в планшет гений Савва поправил очки и сказал: – Очень много времени прошло. Шансов мало, – а потом поднял глаза, увидел Суровина и сконфуженно протянул: – О, простите. Когда шансов мало, надежда только на надежду.

Филипп Филиппович сконфуженно откашлялся и недовольно посмотрел на Савву и вдруг даже сказал приятную вещь: – Ум не заменит сердце. Кто не был в такой ситуации, не поймет.

– Да, – протянул Иван, глядя на подозрительного интеллигента. Интеллигент ведь чем отличается от не интеллигента: от него не знаешь чего ждать, он знает много вариантов развить события, как ему выгодно. А ведь подозрения на Львовского с утра «падали и падали». Напоить хотел. Это раз. Мотив есть. Это два.

– Поднимайтесь в штаб, я нарисую вам маршрут для осмот…, – не успел договорить Суровин, как на улице прогремели два выстрела, в подъезд влетела Катя Снегирь с криком: – Медведь!, – случайно толкнула Савву. Планшет упал и даже вроде удачно, не вдребезги. На экране появилась всего одна трещина, чуть прикрывшая логические связки программирования.

– О, Боже! Там медведь?!, – вскликнула она и прижала руку к груди, – он прямо из тумана вышел, помотал головой! Страшный какой! Огромный!

– Кто?, – удивился Савва.

– Да медведь, говорю. Медведь.

Иван приказал всем новоприбывшим подняться в его квартиру, а сам вышел из подъезда, и как только вышел, достал боевое оружие. Туман-туманище молоком накрыл Грушевую, сквер и не жилые дома дальше к заброшенному ателье: в этом молоке перекрикивались поисковики, в этом молоке плещется что-то странное. Оно задело Ивану плечо, пронеслось очень быстро, единственное, что он успел заметить, так это бурую шкуру и спросил: – Потапыч? , – и оно рыкнуло и пронеслось в тумане чуть дальше.