Гордон недоверчиво поджимает губы.

– Подумала, что здесь все равно не будет связи.

Он готовится возразить, но чей-то глубокий голос у нас за спиной зовет его по имени. Мы оба оборачиваемся.

– Где ты был? – спрашивает незнакомец. На вид ему где-то за сорок, он высокий, крепкий и лысый. Борода у него такая густая и длинная, что даже Хагрид позавидовал бы.

Морщинистое лицо Гордона искажает гримаса.

– Я сейчас занят. Не устраивай представление.

Незнакомец разгневанно моргает:

– Постоянно уходишь куда-то, тебя по несколько дней не найти.

– Меня не было всего пару часов, я забирал новых гостей. – Он косится на меня.

– Этим занимается Сандерсон.

– Да, но сегодня он что-то совсем расклеился. А теперь, уж извини, мы тебя оставим. – Он отходит от крепыша и продолжает путь по тропинке.

Незнакомец с разгневанным лицом удаляется в противоположную сторону.

Туман успел поредеть и теперь висит вокруг нас словно дырявые занавески, но снег сыплет все гуще, а тучи спускаются все ниже, удушающе простираясь над головой.

– Значит, ваша доброжелательность распространяется не только на гостей, но и на сотрудников, – замечаю я.

Гордон сжимает челюсти:

– От вашей семейки Коллинз одни неприятности, вы в курсе?

Интересно, чем Кит умудрилась насолить этому типу.

– О нет, значит, на парный велосипед вы со мной не сядете?

Не обращая внимания на мой выпад, он останавливается у шестнадцатого номера и достает из кармана ключ-карту.

– Ночевать будете здесь.

– Ладно. – Я тяну руку за картой.

– Как странно. – Он не спешит разжать пальцы, рассматривая меня. – Вы сказали, что оставили телефон дома, но я точно знаю, что вы им сегодня пользовались на парковке в гавани.

Вздрагиваю и роняю сумку. Мы с Гордоном одновременно наклоняемся, но тот успевает схватить ее первым. Он заглядывает внутрь, потом еще несколько секунд держит ее, прежде чем отдать мне. Наши взгляды встречаются.

– Вы уж как-нибудь определитесь с тем, что отвечать. – Гордон вручает ключ. – Лжецов у нас не жалуют.

Глава восьмая

Я УСТАВИЛАСЬ НА БАРХАТНУЮ бордовую ткань. По лбу стекала капелька пота. Когда занавес раскрылся, я подавила желание убежать со сцены и натянула улыбку.

Сжав покрепче волшебную палочку, вышла вперед по отполированным деревянным подмосткам. Месяц назад прожекторы слепили меня. Теперь я их почти не замечала. Окинула взглядом школьный зал. Из трехсот сидений половина занята – у меня еще никогда не было так много зрителей. В нашем маленьком городке редко устраивали представления. Молва обо мне быстро разнеслась среди жителей.

В самом центре на первом ряду сидели Сэр и мама. Джек в зале не было. Несколько месяцев назад она уехала на учебу – да если бы и не уехала, она все равно не пришла бы на мое представление. Сестра выбрала университет на западе страны, стремясь оказаться как можно дальше от дома. Я старалась меньше ей докучать, берегла звонки до тех ночей, когда мне становилось по-настоящему страшно из-за того, что может сотворить отец. Она ни разу не взяла трубку.

Мама надела свое лучшее воскресное платье. Сэр пришел в джинсах и футболке. Я всякий раз просила их не приходить, желая сперва отточить выступление до совершенства, но вчера отец не пожелал слушать отказов. Мама помахала мне из зала. Сэр подмигнул.

Они волновали меня в последнюю очередь. Я подошла к микрофону и представилась:

– Добро пожаловать на шоу «Земные чудеса». – Я поискала в толпе четыре прыщавых лица, затем схватила микрофон и обвела жестом сцену, на которой заранее расставила пустые цветочные горшки. – Прежде чем мы начнем, давайте добавим сюда красок. – Направила палочку на один из горшков. В нем тут же расцвел красный, как губная помада, тюльпан. Кто-то ахнул. Я пошла от горшка к горшку, выращивая разноцветные цветы – каждый следующий красивее предыдущего. Зрители восхищенно лепетали. Я успела отточить этот фокус настолько, что повторила бы его даже во сне. Я не раз просыпалась, направляя вперед указательный палец вместо палочки. Когда во всех горшках появились цветы, я подняла руки и повернулась к залу. Напитавшись бурными аплодисментами, выдохнула, и мои губы впервые за вечер сами сложились в широкую улыбку.

Я все еще не видела их. Может, у них сегодня репетиция.

После фокуса с цветами я перешла к картонному столику в левой части сцены. Энтузиазм зрителей придавал мне смелости. Я настроилась на знакомый ритм своего шоу – сорокаминутной программы, которую составляла и отрабатывала шесть месяцев. Я схватила со стола старую бечевку, разрезала ее напополам и снова сделала целой. Шары для гольфа появлялись у меня между пальцев и так же быстро исчезали. Я показала несколько фокусов с шарфом. Сначала вытащила изо рта одну длинную разноцветную полоску ткани. Разделила ее на пять маленьких шарфиков – по одному каждого цвета, – а затем снова соединила в один разноцветный. Эти фокусы нельзя было назвать сенсационными, но зал приходил в восторг. Если верить новой книге, которую я сейчас читала, магия заключалась не в трюках как таковых, а в том, чтобы продать себя зрителям, заставить их поверить в то, что ты делаешь.

На каждом представлении я продолжала оттачивать основы. Мне не терпелось перейти к более сложным фокусам, но я поклялась себе, что не буду этого делать, пока не доведу до совершенства программу, которую уже составила. Я тренировалась с веревкой, пока ладони не начинали кровоточить. На пальцах, которыми я держала палочку, образовались мозоли. Каждую ночь, ложась в кровать, я засыпала раньше, чем голова успевала упасть на подушку. У меня не было ни парня, ни лучшей подруги – меня это не интересовало. Я сосредоточилась на одной-единственной цели, и мое старание уже приносило плоды. Я начала увереннее держаться на сцене. Сегодня зал реагировал как никогда активно.

Я уже готовилась перейти к любимой части представления, когда из дальнего конца зала донесся низкий неодобрительный возглас. Внутри все перевернулось. Я прищурилась. Некоторые зрители начали озираться в поисках источника шума. На заднем ряду обнаружились те самые четыре лица, которые я высматривала с самого начала. Все это время они прятались за спинками сидений, выжидая подходящий момент. Обычно они садились на первый ряд. Сердце ухнуло. «Только не сегодня. Только не в присутствии Сэра». Может, он их не услышит. Отец слегка оглох на левое ухо.

Я вернула микрофон на стойку и продемонстрировала залу наручники – те самые, которые Сэр купил после происшествия с маминым блюдом.

– Для следующего фокуса мне нужен ассистент. Есть добровольцы?

Несколько зрителей вскинули руки.

– Может, ты просто исчезнешь? – выкрикнул один из четверых, и по гнусавому голосу я узнала Алана, моего бывшего товарища по урокам плавания.

Я вытерла лоб и пробежалась взглядом по толпе. За родителями сидело семейство с двумя мальчиками. Старший зачарованно смотрел на сцену. У него были медового цвета глаза и крючковатый нос. Он напоминал ребенка, который сидит дома и читает книжки про Гудини, запоминая каждый фокус, каждую подсказку, прямо как я сама. Я ведь и до сих пор так делала. Я вызвала его на сцену, размышляя о том, освистывала ли толпа Гудини, когда он только начинал. В книжках об этом ничего не говорилось.

Гудини впервые получил признание как раз благодаря фокусам с наручниками. В одном из самых ранних представлений он объявил, что может освободиться из любых наручников, какие предоставят ему зрители или местная полиция. И сдержал слово. После этого он перешел к освобождению из тюремных камер, потом начал прыгать с мостов, позже – запирать себя в ящиках, которые бросали в воду. В пятнадцать лет я не представляла, как мне обзавестись реквизитом, необходимым для выполнения более поздних трюков Гудини. Как мне проникнуть в тюрьму? Надо ли получать разрешение на то, чтобы прыгнуть с моста? Такие задачи представляли невероятную сложность для девочки, которая никогда в жизни не уезжала из родного города дальше соседнего округа. Отсутствие других возможностей заставило двигаться мелкими шажками. В детстве я сама научилась карточным фокусам, как Гудини. Если простые трюки с наручниками помогли его звезде взойти, значит, я тоже должна их освоить.

Зачарованный мальчик вышел на сцену.

– Как тебя зовут?

– Гэбриел.

Я вспомнила фокусника, который много лет назад вызвал меня на сцену.

– Вы с семьей приехали сюда издалека, Гэбриел?

Он уставился на маму с неприкрытым испугом на лице. Та ободряюще кивнула. Мальчик открыл рот:

– М… м-мы из Олдсвилла.

Между нами и Олдсвиллом было еще несколько городков. Я подмигнула родителям Гэбриела. Его младший брат сидел буквально на самом краешке сиденья. Его глаза светились от восторга.

– Спасибо, что приехали на мое представление. – Я снова повернулась к Гэбриелу. – Ну что, готов поработать моим ассистентом?

Он с энтузиазмом закивал, немного расслабившись.

Подняла наручники повыше. С этой парой я тренировалась почти пять лет и наизусть знала каждую царапинку и вмятинку на металлических браслетах. Освобождение из них стало моей второй натурой.

Протянула Гэбриелу наручники. Он застегнул их на моих запястьях, а потом показал зрителям ключ, чтобы они могли убедиться, что тот у него, а не у меня в руках. Школьники из драмкружка притихли, когда Гэбриел представился и помог мне с наручниками, но теперь снова продолжили выкрикивать обидные замечания так громко, что даже мой отец явно все слышал.

– Попробуй лучше наколдовать себе друзей, – сказал Алан.

Сэр поджал губы, но продолжил смотреть на сцену. Остальные зрители то и дело оглядывались через плечо. Некоторые издавали неуверенные смешки, надеясь, что все это часть представления. Некоторые кривились, глядя на моих одноклассников. Одна женщина призвала их соблюдать тишину. В основном зрители были озадачены. От моего представления их то и дело отвлекали подростки на заднем ряду, которые, даже когда не насмехались надо мной, все равно перешептывались и поддевали друг друга. У меня запылали щеки.

Гэбриел на сцене продолжал смотреть на меня – единственный из зрителей, кто не обращал внимания на задир. Наручники загремели, привлекая внимание к моим дрожащим рукам. Я замешкалась, ковыряясь в замке. Весь зал уставился на меня. Они наверняка понимали, что у меня что-то не выходит, что я не нарочно нагнетаю напряжение. Ошибки в программу не входили.

За прошедший месяц я что только не предприняла, пытаясь избавиться от задир из драмкружка. Сначала я попробовала поговорить с ними лично. Потом прямо во время выступления подошла к микрофону и громко потребовала соблюдать тишину. Затем попросила о помощи учителя, который последил за порядком пару представлений, но не успевал ходить на каждое. Раз за разом одноклассники продолжали меня донимать. Наказания их не пугали – за них все равно вступалась мисс Кравиц. Наконец я решила, что не буду обращать на них внимания. Так они унимались быстрее всего – если к этим издевательствам три раза в неделю вообще можно было применить слово «быстро».

– Ты никому не нравишься! – крикнул Алан.

Я продолжила возиться с наручниками. Мне никак не удавалось с ними справиться. Обычно я выполняла фокус вдвое быстрее. Я чувствовала, как по мне ползают взгляды зрителей. Пульс отдавался в ушах. Я слишком громко дышала, у меня пересохло горло. Может, даже в зале слышно, как громко у меня стучит сердце.