Первым порывом Ханны было полностью с ним согласиться. Ей бы очень хотелось посмотреть, как наказывают Амоса Стритча. Сама мысль о его страданиях наполняла ее сердце радостью. И все же…

Ханна не могла не заметить интерес Вернера к ее персоне, блеск в его карих глазах, вяло опущенные веки, чувственный изгиб пухлых губ. Хотя опыт общения с мужчинами у нее был крайне невелик, она уже узнала, насколько легко в них воспламенялась страсть при виде красивого женского тела. Она быстро просчитала, что может выиграть от реакции Вернера на свою красоту.

Ханна осторожно спросила:

– И какие же существуют наказания?

– Ну… обычно это штрафы. Иногда суд может наложить на обидчика очень крупный штраф. У него есть на это полномочия. Я сделаю все, чтобы эти полномочия были реализованы в полной мере.

Ханна вспомнила, какие жестокие кулаки у Амоса Стритча. И суд тоже должен больно по нему ударить! Но…

– А что же будет со мной, мистер Вернер? Меня вернут к нему, чтобы я доработала срок по договору?

Вернер сильно удивился.

– Ну да… Думаю, таково будет решение суда, дорогая. Однако полагаю, что вы можете быть уверены, что он и пальцем вас не тронет.

– Нет, только не это! Вы его не знаете. Если меня к нему вернут, я ведь снова убегу. Или убью себя! – Ханна выпрямила спину. Подчиняясь какому-то необъяснимому порыву, она позволила одеялу сползти с груди. На глаза навернулись слезы, которые она была не в силах сдержать. – Пожалуйста, мистер Вернер, неужели нет другого выхода?

– Ну же, дорогая, не стоит так убиваться.

Вернер тронул ее за плечо и отдернул руку, словно коснулся горящих углей. Покраснев, он отвел глаза.

– Я постараюсь что-нибудь придумать.

– Мистер Вернер, а вы можете так устроить, чтобы я отработала по договору здесь? – с нетерпением спросила Ханна. – Я хорошая и прилежная работница. Похоже, у вас в хозяйстве одни только рабы. Возможно, я могла бы работать домоправительницей и присматривать за ними. Если думаете, что это мне доверить нельзя, я могла бы работать на кухне. – Она схватила его за руку и крепко ее сжала. – Я на все согласна, лишь бы не возвращаться в таверну к Стритчу!

Покраснев еще больше, Вернер осторожно высвободил руку.

– Я что-нибудь придумаю, дорогая. Обещаю вам. – Он снова взглянул в ее сторону. – Э-э-э… возможно, вам нужно, э-э-э, прикрыться.

– Простите, сэр. Я не хотела вас смущать. Просто от одной мысли о возращении в то жуткое место, к тому человеку… – Ханна подтянула одеяло, но очень медленно, чтобы он все разглядел. Ей начали нравиться эта игра и это чувство власти. Вернер тяжело дышал. На этот раз он не отвел взгляда, и пот выступил у него на лбу.

– Мистер Вернер?

– Да, дорогая? – вздрогнул он.

– Похоже, я знаю способ. Вы говорите, что его могут крупно оштрафовать, если вы обратитесь в суд. Амос Стритч очень жадный. Если вы пойдете к нему и скажете, что вам известно о его жестоком обращении со мной, то, возможно, вы могли бы пригрозить ему приводом в суд, где ему придется заплатить крупный штраф. Это испугает его гораздо больше, чем угроза избиения, я уверена. Потом если вы… – Ханна в нерешительности умолкла, опустив глаза. – Если вы предложите промолчать об этом взамен на его подпись под передачей договора вам…

Вернер был потрясен.

– Но это же шантаж, сударыня! Джентльмен не прибегает к таким методам.

Ханна широко улыбнулась.

– Помню, как мама мне однажды сказала, что единственный способ иметь дело с негодяем и мерзавцем – это вести себя как он.

Негодование Вернера не утихало.

– То, что вы предлагаете, сударыня, совершенно недопустимо! Мы больше не будем обсуждать эту тему. Возможно, вы станете более… разумны, когда ваша, э-э-э, лихорадка уляжется. – Он встал и поклонился. – С вашего позволения. Вероятно, вы голодны? Я распоряжусь, чтобы вам принесли поесть.

Вернер быстро вышел из комнаты.

Ханна не расстроилась. Своим цепким умом она поняла, что Малколм Вернер не так уж рассержен, как делает вид. Она откинулась на мягкие подушки, очень довольная тем, как начала общение.

Сквозь открытую дверь Ханна слышала, как Вернер отдает распоряжения двум служанкам. Голос у него не был ни резким, ни властным, как у многих рабовладельцев, которых ей доводилось слышать при общении со своими невольниками.

Две молодые темнокожие девушки снова торопливо вбежали в комнату, не испугавшись, а хихикая и обмениваясь лукавыми взглядами, и Ханна догадалась, что они, похоже, ждут, что она станет спать с их хозяином.

В голове у нее родилась мысль, точнее сказать, продолжение сделанного ею Вернеру предложения. Пока девушки подавали ей еду, она их расспрашивала: строгий ли хозяин Малколм Вернер? Тяжела ли их участь?

– Ой, барышня, хозяин – он хороший, – ответила Дженни, та, что постарше. – Никогда нас не бьет, даже если мы что-то украдем или соврем ему.

– Он лучше других хозяев, – добавила Филомне. На вид ей было не больше шестнадцати. – И никогда не пытается нас склонить к постели. Он…

– Вот ты глупая! Конечно нет! – воскликнула Дженни, пытаясь шлепнуть ее, от чего та легко увернулась. – Но он хороший, наш хозяин. Слыхала я, что если он кого купит, то больше не продает. Другие негры говорят, что такого никогда не бывало. Он никогда не бьет ни мужчин, ни женщин, никогда не продает детей, не отдает внаем жеребцов для улучшения породы…

Дженни продолжала болтать, но Ханна ее уже не слушала. Она все поняла и погрузилась в свои мысли, прикидывая, как все устроить…

Малколм Вернер пребывал в смущении, когда отпер дверь в комнату на первом этаже, которую он называл конторой – небольшое помещение, где было душно и стояли стол, стул, всегда наготове бутылка коньяка и ящичек с сигарами. Вдоль стен располагались полки с книгами. Там он работал с бухгалтерскими отчетами «Малверна».

Он взял сигару, налил бокал коньяка и опустился в мягкое кресло с подставкой для ног – единственный предмет роскоши в комнате. Кресло было повернуто к большому окну в конторе, которое было там одно, чтобы хозяин мог наслаждаться дневным светом. Плантация работала как часы и не требовала большого внимания, так что у Вернера было много свободного времени. Его обязательное присутствие требовалось во время сбора урожая и сушки табака, после чего он лично следил за всем на табачных торгах. До сбора урожая оставалось еще больше месяца…

Вернер хорошо обращался с рабами в «Малверне» и мог доверить им проработать целый день без присмотра. К тому же его главный надсмотрщик Генри знал о табаководстве ровно столько же, сколько и он сам, если не больше. Малколм Вернер был единственным табачным плантатором в Вирджинии, державшим темнокожего надсмотрщика, и остальные плантаторы считали его дураком. Однако Генри ни разу не давал повода пожалеть об оказанном ему доверии.

Минусом всего этого был огромный излишек свободного времени… Времени для раздумий, чтения и выпивки. Вначале Вернер, весьма неплохо образованный человек, намеревался посвятить свободное время тому, чтобы прочесть множество собранных им книг. Но теперь они по большей части собирали пыль, оставшись непрочитанными, а свободное время Вернер посвящал раздумьям и потягиванию коньяка, поэтому ему зачастую приходилось добираться до кровати с чьей-то помощью.

Конечно, так было не всегда. Двадцать три года назад Вернер купил свои первые двадцать гектаров земли и построил небольшой неказистый домик, где поселился вместе с Мартой. В этом домике в том же году родился Майкл. Тогда Вернер был в самом расцвете сил, ему только что исполнилось сорок, он был крепок здоровьем, энергичным, способным и желавшим работать от зари до зари, если понадобится.

В Англии Вернер был из джентри, нетитулованного мелкопоместного дворянства, из довольно небогатого рода (по крайней мере по тамошним меркам), и почти не знал, что такое тяжелая работа, и вообще ничего не знал о плантаторстве. Но когда он получил небольшое наследство, то прибыл в эти непаханые новые земли с верой, что упорная работа и решимость могут сделать человека богатым. Решимости у него было много, и он употребил ее себе на пользу.

Вернер одним из первых осознал все преимущества выращивания табака и занимался исключительно этим делом. Он также одним из первых понял, что постоянное выращивание табака на одном и том же поле быстро истощает землю. Положение о севообороте еще со Средних веков было в Англии основой сельского хозяйства, но на новых землях о нем мало что знали.

Вскоре Вернер понял, что земля дает хороший урожай примерно в течение семи лет, прежде чем истощится, и тогда ей следует дать отдохнуть и держать под паром около пятнадцати лет. Это означало постоянное приобретение новых угодий. Первоначальные двадцать гектаров превратились в сорок, а потом в несколько сотен, пока он не стал одним из самых крупных землевладельцев в Вирджинии. Предусмотрительность и проницательность Вернера принесли большие плоды.

На исходе семнадцатого года он смог построить «Малверн» – дом, который должен был стать достопримечательностью окрестностей Уильямсбурга.

Вернер намеревался устроить пышный бал по поводу окончания строительства «Малверна», да такой, о котором вспоминали бы еще многие годы. Однако не успела семья перебраться в новый особняк, как Марта заболела и вскоре умерла от болотной лихорадки…

Трагическая и совершенно неожиданная смерть жены повергла Вернера в глубокую депрессию, от которой он так и не смог оправиться… Разумеется, «Малверн» никогда больше не радовал его, хотя хозяин им очень гордился.

Майклу было почти семнадцать, когда умерла его мать. Это был высокий, ловкий и симпатичный юноша. Сын стал для Вернера смыслом жизни, и позднее он понял, что именно сын не дал ему окончательно погрузиться в пучину отчаяния, а возможно, и не сойти с ума…

В характере Майкла присутствовал бунтарский дух, который озадачивал и злил Вернера. Мальчик обладал безрассудным, взрывным характером и проявлял мало интереса к плантаторству. Было вполне естественно ожидать, что его единственный сын возьмет в свои руки бразды правления фамильным имением и хозяйством. В Англии это воспринималось как должное.

Майкл поступал наперекор отцу на каждом шагу. Когда Вернер заставлял его сопровождать себя в инспекцию плантаций, сын делался угрюмым и молчаливым, усваивая очень мало из того, чему должен был научиться.

Ему куда больше нравилось проводить время в Уильямсбурге, предаваясь игре и, как подозревал Вернер, интрижкам с женщинами. К тому времени, как ему исполнилось двадцать, Майкл пропадал из дома на несколько дней. Вернер понимал, что у юноши играет молодая кровь, и старался быть снисходительным, веря в то, что со временем Майкл остепенится.

Но этого не произошло. Майкл безрассудно швырялся деньгами, и Вернер узнал, что его сын приобретает в Уильямсбурге репутацию беспутного повесы. Деньги для Вернера не были главным, он был богатым человеком и уж никак не скупцом. Его задевало темное пятно на имени Вернеров.

Развязка наступила на праздновании двадцать первого дня рождения Майкла. Вернер планировал закатить роскошный бал, пригласив на него соседей-плантаторов. Бал должен был стать грандиознейшим из празднеств, которые только видывал «Малверн». Таким, как тот, что задумывался ранее по случаю постройки «Малверна», и тот, что пришлось отменить из-за безвременной кончины Марты. Рабы из прислуги, а также с полей пребывали в радостном настроении, и Вернер разрешил им устроить собственный праздник.

За ужином вино лилось рекой, а также после ужина во время бала. Даже несмотря на свою репутацию, Майкл считался идеальной партией для потенциальных невест, и в тот вечер он много танцевал. Но ближе к ночи он опьянел и сделался угрюмым, дерзким и грубым с гостями.