В институте со мной в одной группе учился Игорь Давыдов. Мы почти сразу подружились и продолжаем дружить сейчас. Его семья была родом из Березников. Это маленький город на севере Пермской области, известный мощной промышленностью: Березниковским калийным комбинатом и Березниковским титано-магниевым комбинатом. Позже семья Игоря переехала в Кишинёв. Мы с Игорёшей, так я его называл, прошли институт, вместе ездили отдыхать. Потом жизнь нас развела: Игорь уехал в Молдавию, дослужился до звания главного энергетика молдавской академии наук, позднее вместе с семьёй перебрался в Германию. Я тогда спросил его:

– А как ты уехал в Германию? Ведь для этого нужны какие-то основания!

– Я переехал в Германию по еврейской визе.

Я с удивлением спросил:

– У тебя разве есть родственники евреи?

– Так ты же был у меня в семье! У меня мама – еврейка.

Это стало для меня открытием: Игорёша был евреем, а я всю жизнь этого не знал!

При этом Игорь был стопроцентным евреем, а я нет. Национальность у евреев передаётся по материнской линии, его мама была еврейкой, а папа русским, а у меня наоборот.

Потом, когда я общался с другим товарищем из группы, Сашей Митюшовым, я рассказал ему эту удивительную для меня историю о переезде Игоря. Саша ответил, что все ребята знали о его еврейских корнях. Более того, они были уверены, что мы дружим с Игорем именно потому, что мы оба евреи. Мы проучились с другом пять лет, и нас совершенно не беспокоил вопрос национальности. У нас с Игорёшей были общие интересы, и, наверное, по поведению мы оба немного отличались от остальных: по сравнению с русскими ребятами мы меньше выпивали. Мы присутствовали в компаниях, но если русские ребята могли сильно напиться, мы с Игорёшей все-таки знали меру. Кажется, только этим мы и отличались.

Учитывая, что мне приходилось самостоятельно разбираться в национальном вопросе, я решил, что со своим сыном мне стоит об этом говорить. У меня не было много времени на его воспитание, но я старался доносить до него информацию о наших корнях, рассказывал, что его дед еврей и мы имеем отношение к евреям. Но я мало его готовил, чтобы он не испытал шока. А вот своих внуков я уже очень серьёзно готовил к жизни: я отдал их в еврейский детский сад. В этом саду не было упора на еврейство, детей просто хорошо воспитывали по английской системе. Но в детский сад регулярно приходили актёры, художники, музыканты, которые были евреями, и они общались с детьми, рассказывали о своей жизни и творчестве. В детский сад запросто могли прийти Кобзон или Розенбаум и выступить с концертом. Известных евреев, которые приходили к ним, мои внуки помнят до сих пор. Иногда их вместе с другими воспитанниками детского сада водили в синагогу, но не для того, чтобы навязать выбор религии, а скорее в просветительских целях, дети были вольны самоопределяться. Например, один из моих внуков до недавнего времени считал, что он немец, потому что в садике им ничего не навязывали.

Во взрослой жизни я редко сталкивался с проявлениями ксенофобии, иногда они даже имели позитивный исход. Например, еврейская фамилия однажды помогла мне в важном деле. В 2000 году я избирался депутатом законодательного собрания Иркутской области. У меня в округе было около сорока четырёх тысяч избирателей, которые жили в городах Байкальск, Слюдянка и разбросанных вдоль Байкала многочисленных рабочих посёлках. Во время избирательной кампании я приехал в Усольский район, в крупный посёлок лесозаготовителей, который располагался на другой стороне Байкала. На дворе стояло жаркое лето, для встречи с кандидатами в депутаты на площади собрались около тысячи человек из разных посёлков. Нас было трое: кандидат Сайков – подполковник милиции; кандидат Виноградова – журналистка; и я – Штейнберг, председатель совета директоров Байкальского ЦБК. Ранее в этом избирательном округе депутатом был Игорь Гринберг, директор алюминиевого завода.

Народ толпился на площади, присесть им было некуда, а мы с трибуны вещали, что полезного сможем дать району и что обещаем сделать, когда станем депутатами. Я не думаю, что сказал какие-то умные слова, другие кандидаты тоже ничего особенного не сказали. До встречи с избирателями я опубликовал в местной газете статью о себе, о своём детстве. Люди, как оказалось, прочитали её. После выступлений кандидатов в депутаты народ на площади оживился, в центре большого скопления людей появился здоровый мужик, рубашка у него была расстёгнута до пупа, было видно, что он поддатый. Он начал говорить:

– Мужики, я статью в газете прочитал! Я так думаю, что после Гринберга нам только Штейнберга надо выбирать!

Я первый раз оказался в Усольском районе, но народ избрал меня единодушно. Когда зимой этот посёлок стал замерзать, глава посёлка обратился ко мне и попросил помощи. Я решил вопрос: чтобы город не замёрз, я просто отправил главе две цистерны мазута. Наверное, когда этот поддатый мужик говорил про Гринберга и меня, он понимал, что с заводского человека с фамилией Штейнберг можно получить больше, чем с милиционера и журналистки. Когда евреи рассказывают о себе и своей жизни, зачастую они вспоминают негативные случаи ксенофобии, а я вспоминаю именно этот случай.

Но из-за ксенофобии в моей жизни случались и неприятные события. Однажды на Байкальском комбинате была планёрка, меня куда-то избирали. После выборов мой приятель сказал, что услышал возглас одного из сотрудников: «Только евреев нам ещё не хватало!»

Другой случай произошёл во время поездки членов законодательного собрания Иркутской области за рубеж. Девяностые годы я называю периодом «разгула демократии». Тогда решался вопрос о перепрофилировании Байкальского комбината, десять депутатов поехали в Финляндию и Швецию, чтобы посмотреть идеи для перепрофилирования нашего завода. Я ездил вместе с ними как представитель комбината. Один из депутатов был достаточно крупным руководителем строительной компании из Ангарска. Другой депутат в делегации был евреем, он вёл себя дурно, его поведение всех раздражало. Но это не было связано с его национальностью, таких людей можно встретить в любом народе. На одну из выходок депутата руководитель строительной компании ответил:

– Ну что с него взять? Еврей же!

Я тогда очень резко ему ответил:

– Слушай, я тоже еврей! Многие годы я вообще не чувствовал к себе какого-то неравного отношения, но последнее время мне об этом стали часто напоминать!

Руководитель был старше меня, но, несмотря на это, он тут же сердечно извинился.

Откуда вообще возникает ксенофобия? Я думаю, что это зависть к успешности. Когда Уинстона Черчилля спросили, почему в Англии нет антисемитизма, он очень хорошо ответил:

– Потому что мы, англичане, не считаем евреев умнее себя!

В России в период первоначального накопления капитала многие заметили, что евреи быстрее других ориентируются в денежных вопросах: семибанкирщина, Березовский, Гусинский, Ходорковский, Фридман. В 1990-е годы это вызывало страшную зависть у большинства населения. На мой взгляд, в современном обществе стало меньше антисемитских проявлений, или я просто не реагирую на проявления зависти. Я думаю, что еврейский народ хорошо обращается с деньгами, потому что этому способствовали тысячелетия выживания. Но идею Черчилля я считаю очень правильной: не нужно завидовать, нужно работать.

Глава 5
Фантастический выбор

В средних и старших классах школы больше всего я любил читать исторические книги и фантастику, это, вероятно, и определило выбор моей будущей профессии. Изначально я хотел стать археологом. В десятом классе я пришёл на исторический факультет Пермского государственного университета, чтобы узнать условия приёма, но в приёмной комиссии меня обескуражили: археологической кафедры в университете не было. Лучшая перспектива, которая открывалась передо мной после исторического факультета, – это работа учителем истории. Наверное, если бы я пошёл на исторический факультет, из меня получился бы прекрасный преподаватель, но я не хотел быть педагогом.

Поскольку в археологию я не попадал, нужно было искать альтернативные варианты. В справочнике «Пермские ВУЗы» я нашёл факультет, название которого звучало фантастически: «Автоматика и техника – отраслевая кибернетика». Кибернетика была для меня чем-то невероятным, неизведанным и очень заманчивым. В философском словаре СССР кибернетика была названа «буржуазной лженаукой», что делало её в моих глазах ещё более привлекательной.

В школе я зачитывался книгами Клиффорда Саймака, Айзека Азимова, Роберта Шекли, братьев Стругацких, Ивана Ефремова, Гарри Гаррисона. Моим любимым польским писателем был Станислав Лем, который работал преподавателем философии в Краковском университете. Я читал и перечитывал книги его авторства: «Сумма технологий», «Рассказы о пилоте Пирксе», «Звёздные дневники Ийона Тихого», «Солярис», по которой Тарковский снял одноимённый фильм. Станислав Лем в своих книгах разбирал законы робототехники и писал о совершенно невозможных в то время вещах: мужчина оказывался на острове в полном одиночестве, ему нужно было связаться со своей девушкой, он нажимал на кнопочку наручных часов и говорил с ней. Фантастика, да и только! Сейчас эта фантастика стала нашей обыденной реальностью.

Поскольку Станислав Лем был великим мыслителем, он предвидел будущее. В книге «Сумма технологий» Лем размышлял о технологическом развитии человечества и уже тогда задумывался о взаимоотношениях человека и искусственного интеллекта. Для меня это был увлекательный новый мир. Я понимал, что кибернетика близка к искусственному интеллекту, поэтому выбрал факультет кибернетики для продолжения обучения.

Помню, когда я сдавал вступительные экзамены в институт, абитуриенты самоорганизовывались для каких-то административных целей и вели списки поступающих. Когда подошла моя очередь, я назвал свою фамилию:

– Штейнберг!

Никто не удивился и не переспросил мою фамилию, написав её абсолютно правильно с первого раза. Для меня эта ситуация стала наглядной характеристикой институтской среды: рядом со мной находились грамотные и культурные люди. Я понял, что здесь мне будет комфортно учиться.

Мне всегда нравились элегантность, опрятность, утончённость, в общем, я любил и люблю красиво одеваться. Когда я поступал в университет, в первый день я пришёл в одном костюме, на следующий день – в другом, на третий день – в третьем. Саша Митюшов, мой будущий однокурсник, спросил:

– Сколько у тебя костюмов?

– Три.

– А у нас у крестьян ни одного нет!

Но родители не покупали мне эти костюмы. Я сам покупал их за свои деньги. У меня всегда был свой стиль, никто так не одевался из моих сверстников, как я.