А ещё не стоило показывать свой страх. Люди, собравшиеся в толпу – это коллективный разум, который можно сравнить со зверем. А зверем движут инстинкты. Следовательно – я должна быть спокойна и невозмутима!

И я шла, гордо задрав подбородок. Шла, делая вид, будто не вижу леди Симари и леди Кассандру, которые буквально три дня назад отвешивали мне изысканные комплименты в связи с помолвкой, а теперь злорадно смотрели, улыбаясь так, что у меня внутренности в клубок сворачивались. Нет, мне и раньше было известно, что друзей у меня в городе нет. И не только потому, что у меня тяжёлый характер. Отчасти благодарить за это нужно было родню, взявшую надо мной опеку.

Интересно, а мои друзья из столичной академии останутся ими, несмотря на случившееся, или тоже поспешат откреститься от дочери погибшего герцога?

Я шла и запоминала всё: закрывающиеся ворота домов, в которые когда-то меня настойчиво приглашали во время летних каникул, лица и взгляды людей, в которых отчётливо проступали презрение и удовлетворение. А ещё в них было много зависти и страха.

Ну, конечно… Пробуждённая кровь, преступница, нарушившая самый важный закон Ордара. И никому ведь не докажешь, что я не желала подобного, что не принимала препарат, который являлся катализатором к пробуждению.

В глазах их всех я осознанно пошла на риск. Видимо, полагала – в их домыслах – что сумею скрыть случившееся и остаться безнаказанной.

Герцогская дочка – бесстыдница! И это были не мои мысли, а слова людей, следующих за мной по пятам. Шикарное ведь представилось им развлечение!

Когда первый помидор просвистел над ухом, я не сразу поняла, в чём дело. А вот когда второй врезался в меня чуть ниже шеи… И это при том, что до дома оставалось всего триста метров!

Я сбилась с шага. Остановилась, ловя спиной и затылком новые «подарки».

«Мама, папа! Надеюсь, вы этого не видите…» – мысленно произнесла я.

Как быстро люди забыли то добро, что делали для них мои родители! Все любили герцога и герцогиню тар Кальнесс за их отзывчивость и милосердие, за благотворительность. Могли бы в память о них и не трогать то единственное, что от них осталось – меня.

Но… все спасовали перед нарушенным мною запретом. Никто из них не захотел преодолеть страх.

Господин Ривол предлагал мне экипаж, предлагал защиту. Но это бы подставило под удар его самого и раньше времени раскрыло истинное отношение начальника тюрьмы ко мне, чего я не могла допустить.

Закон един, а толпа везде одинакова. Я не первая и не последняя, с кем обращаются таким образом. Власти не станут останавливать толпу, жаждущую выразить своё негодование и неудовольствие за самое страшное преступление – пробуждение крови.

Резко обернувшись, я чудом не получила гнилым овощем в лицо. Мальчишки-оборванцы замерли под моим взглядом. Кто с поднятой рукой, в которой были зажаты новые овощи, кто, согнувшись с уже подобранными камнями. Я увидела горожан славного Эримана: в добротных одеждах и лохмотьях, упитанных и оголодавших, старых и молодых – единых в порыве причинить мне боль. Ни проблеска разума не было в их глазах. Они будто бы превратились в стадо.

И лишь один выделялся среди всех. Рыжеволосый парень расталкивал толпу локтями и отпинывал ногами, прорываясь ко мне. И я видела, знала и чувствовала, что он желал не обидеть, а, наоборот, защитить, прикрыть собой, помочь.

Дриан Тароска, наследник торговца тканями. Он был далеко не ровней герцогской дочери. Но это с ним мы в детстве лазали по деревьям в нашем саду, бегали наперегонки и объедались вишней и яблоками. Пока живы были мои родители. А после…

Я тряхнула головой, прогоняя эти мысли. И одновременно властно выставила руку перед собой, не позволяя никому ко мне приблизиться.

Я – леди! Я – Эстель Этвор тар Кальнесс! И я не позволю никому об этом забыть! Я не жертва и никогда ею не стану!

Всего на секунду наши взгляды с Дрианом встретились. Секунда, которой хватило, чтобы он понял, что его помощь не нужна.

Ему здесь предстояло ещё жить, а вот я уеду. Я не могла так подставить того, кто, несмотря на годы отчуждения, сохранил ко мне тёплые чувства. Настолько тёплые, что бросился защищать, не думая ни о чём.

– Вы! Да, Вы! – я сделала шаг вперёд, указывая на девушку немногим старше меня. – На Вас чудесное платье. Очень Вам к лицу.

Злость, которая была отчётливо видна в её взгляде несколько мгновений назад, пропала, сменяясь удивлением и смущением. А ещё чуть погодя – и робкой улыбкой. Похвала всем приятна. Но я не собиралась расточать комплименты.

– Вам подарили его в лавке «Голубика», не так ли?

– Откуда Вы знаете? – даже не пытаясь отнекиваться, спросила девушка.

– Знаю, потому что это платье – моё, – жёстко произнесла я и шагнула к мальчишкам с камнями в ладошках. – А вас дядюшка Тутта вкусно кормит каждый день, не правда ли?

– Д-да…

– И не берёт за это деньги, верно?

– Да.

– Мой отец всегда говорил, что добрые дела любят тишину. И я свято следовала его завету – не кричать о том, что делаешь, а делать. Вот уже десять лет из содержания, завещанного мне моим отцом, покойным герцогом Александром тар Кальнесс, выделяются средства аптекарской лавке «Лилия» для того, чтобы каждый нуждающийся смог получить лекарство.

Я сделала паузу, давая горожанам возможность услышать и понять то, что говорю.

– А также и мастерской по пошиву одежды «Голубика», в которую, помимо прочего, я отдаю и свои вещи. Именно из моих средств оплачиваются обеды и ужины в таверне «Куколка» для всех, кто не может купить себе еду. А мастерская «Красный каблучок», что на улице Монеток, обует любого, кто по каким-то причинам не может себе позволить зимние сапожки или туфельки к свадьбе.

Я говорила, внимательно оглядывая притихшую толпу.

– Мой отец, герцог Александр, родился и вырос на этой земле! Он нёс ответственность за каждого, кто жил в Эримане и его окрестностях. Похоже, вы не помните, вы уже забыли, что до его смерти у нас не было градоначальника. Был герцог, который понимал нужды простых людей и делал всё, чтобы на его земле всем жилось хорошо. Была герцогиня, светлейшая Мариэла, которая следила за тем, чтобы ни одна сирота не осталась голодной и без крыши над головой, чтобы ни один старик не чувствовал себя брошенным и ненужным.

У меня дрожало тело, а голос охрип. Я не плакала, сдерживая слёзы. И говорила сущую правду. Десять лет назад я отстояла битву с дядюшкой и в память о родителях продолжила их добрые дела. Да, мой опекун не пожелал брать такие расходы из основного родового счёта, ведь на землях Эримана был назначен градоначальник, как того и следовало ожидать. Золото на оплату всего перечисленного мной брали из моего содержания. Но я не роптала, я знала, что эти деньги идут на благое дело.

– А знаете ли вы, что любимой маминой ягодой была голубика? А любимыми цветами – лилии? Высокие каблучки её красных сапожек всего десять лет назад стучали по мостовой во время вечернего променада герцогини. А для сироток из приютов мама шила куколки.

Горло саднило от невыплаканных слёз и оттого, что приходилось говорить громко, едва сдерживая крик.

– Мне говорили, что вы благодарны тому человеку, который вам столько лет помогал, пусть и не афишируя свою помощь. Я не называла своего имени, надеясь, что и вы однажды так же молча будете творить добро! И вот она – ваша благодарность! Вы не заслуживаете ни понимания, ни сочувствия! Я столько лет помогала людям, в которых не оказалось ни капли добра и сострадания к ближнему!

Я замолчала, осознавая, что прошлое – прошло. Для них всех то, что осталось лишь в памяти, было пустым звуком. Я думала, что самое страшное – это оказаться за пределами родины. Но ужас поджидал меня здесь, сейчас – понимание того, что деяния герцога и герцогини забыты. Что их имена стали пустым звуком. Никто уже не помнил, как мама легко могла обнять, успокоить и подлечить малышку, которая ободрала коленки, упав на улице. Её не смущало ни грязное, видавшее виды платье девочки, ни лишай и вши. Мама не чуралась ни старости, ни болезней. И вот как жители Эримана отплатили ей!..

Боги, за что же вы так?

– Слушайте все! Я – Эстель Этвор тар Кальнесс, дочь Александра и Мариэлы никогда этого не забуду! Сегодня вы прогоняете меня, а уже завтра пожалеете о том, что сделали. Помните об этом!

Последний раз я окинула взглядом толпу, которая с начала моей речи лишь увеличилась, заполнив собой практически всю дорогу. А ещё многие застыли в окнах, многие выглядывали из своих ворот.

Конечно… Ведь леди Эстель устроила целое представление!

Медленно отвернулась от толпы и, не прибавляя шага, пошла к своему дому, в котором когда-то была счастлива и который вынуждена буду покинуть. Меня не останавливали. Гробовая тишина сопровождала мои шаги. Больше никто ничего не осмелился в меня кинуть. И никто не преследовал.

Я шла и уговаривала себя не плакать.

Пока я помню о родителях – они, их заветы и деяния живы. Они живут во мне. И я не сломаюсь, не предам нашу семью. Не опущусь до уровня толпы, которая готова сожрать, даже не пытаясь разобраться ни в чём.

Я выживу и вернусь. Вернусь забрать то, что принадлежит мне и моим будущим детям. Это моё наследие!

***

Дом встретил меня пустотой и тишиной: ни слуг, ни родственников. Хотя последние наверняка понимали, что я приду. Не могу не прийти.

Ворота отворились, словно бы только и ждали, когда я коснусь их рукой. Я брела к парадной, уже ничему не удивляясь. Интуиция буквально вопила о том, что те, кто въехали сюда десять лет назад, спешно покинули дом.

А чуть позже и доказательства появились. Пустая конюшня, отсутствие слуг, которых на дворе всегда было много. Осталось всего десять человек, как выяснилось позже.

Пока же я поднималась по лестнице, ощущая тревогу и пустоту. Меня даже перестали беспокоить мой внешний вид и запах, который источали волосы и кожа. Всё ушло на второй план.

Двери легко поддались, пропуская меня в просторный холл. Темнота на мгновение оглушила, напугала, но отступать мне было некуда. То, что здесь не было освещения, не означало, что его не было во всём доме. Я сделала шагов десять, прежде чем остановилась перевести дух. Я знала каждый уголок своего дома, а потому не было причин бояться мрака.

– Леди! – воскликнули позади, заставив меня вздрогнуть и резко обернуться. – Леди Эстель, боги милостивые! Это Вы!

Запах чёрного хлеба яростным ветром ворвался в моё сознание. Так мог пахнуть лишь один человек. Моя камеристка. Уже довольно немолодая женщина, которую ко мне приставила ещё матушка. И я не пожелала менять её, когда тётя предложила это сделать.

– Вам нужно привести себя в порядок. Я сейчас же приготовлю ванну. И поесть. Вам непременно нужно поесть. Пойдёмте, леди.

– Благодарю, – облегченно выдохнула я. – Мейта, а где все? Почему так темно и пусто?

– Здесь теперь всегда так будет… Пока Вы не вернёте магию, – горестно выдохнула камеристка, глядя на мои руки. – Пойдёмте, леди, пойдёмте миленькая! Уж я-то знала, что Вы скоро придёте. И платья Вам собрала… Ни одной Вашей вещички не отдала. Уж будьте уверены!

Так под её уговоры я и ступила на лестницу. Я знала, что Мейта сначала повздыхает, скажет о самом важном на её взгляд и только потом пустится в объяснения. А важным для неё всегда был мой внешний вид и всё, что связано с моими личными вещами.

– Благодарю, Мейта, ты самая лучшая камеристка во всем Ордаре! – оказавшись на пороге своей комнаты, выдохнула я и тихо призналась: – Я не знаю, как буду без тебя.

Эти слова дались легко. Ещё несколько дней назад я и не помышляла о подобном. А сейчас видела, что по-настоящему близкими мне людьми были совсем не те, кто имел одну со мной кровь.