Жертва короля (страница 7)
Говорили, прислонился в детстве к горячему противню – очень уж сладко пахло печёным сахаром. Теперь ему было сколько-то там за двадцать, но мозгов так и не отросло – он единственный из кухонных слуг постоянно ходил, то посасывая обожжённый палец, то подволакивая ногу, на которую уронил груду пустых кастрюль. Почему его держали до сих пор во дворце – одной Ташш было известно. Может, жалели как сироту. Может – как умственно убогого, кто их разберёт.
Он наконец спустился по ступенькам, притормаживая на каждом шагу, ухмыльнулся шире прежнего и сказал:
– Радончик. Я тут слышал.
– Ну? – свел брови Радон.
Радкино сердце отчего-то забилось, а в животе похолодело.
– Слышал, что сиськи у тебя отросли. Дай потрогаю?
Дерзко протянутую руку Радон оттолкнул в последний момент, запнулся, чуть не рухнул наземь. Выпрямился, выплюнул:
– Кидар, сдурел? В портках у себя потрогай!
Кидар улыбнулся кривыми губами, шагнул вперёд. Радка отступила. Он же выше на полторы головы. И руки у него длиннее. Радон сглотнул, задрал подбородок, опустил руки вдоль тела, наклонил голову. Медленно сложил пальцы в кулаки. Кидар заметил – засмеялся мерзким смехом, похожим на индюшиное кряхтение.
– Ой, да брось, Радончик. Ну, жалко, что ли? Мне-то что, девка и девка, подумаешь, но другие что скажут? Я-то помолчу, но ты мне повод молчать дай, ловишь, ага?
На стенах плясали тусклые тени. В храме было тихо – только едва слышный треск свечей, не догоревших с заката. Мощная фигура Ташш возвышалась прямо за спиной у Радки и не могла помочь ничем.
Кидара, конечно, казнят за домогательства, ещё и в храме. Да и за что угодно казнят, если только Радка скажет Адо. Не просто казнят – на кусочки разнимут и скормят птицам.
Только ей-то сейчас что с того?
– Ну, не дури давай, – увещевал Кидар. Радка попятилась, и ещё, и ещё, пока не уперлась спиной в подножие постамента Ташш. Кидар прижался следом, но тут же получил коленом и отлетел с шипением.
Только метнуться прочь Радка не успела – предплечье обожгла боль от яростной коршуньей хватки. Полетела на пол шапка, лопнула резинка, разметались по спине светлые волосы. Кидар встряхнул её, наконец облапил грудь, толкнул к стене.
Радка застыла. С губ чуть не сорвалось нелепое «Адо», но она вовремя заткнулась. Нет. Не поможет. В груди горело, в животе рождалась и поднималась к горлу тошнота. Кидар уже запустил холодные пальцы под рубашку, шарил там, тяжело дыша и то и дело посмеиваясь, как слабоумный.
Тогда Радка вспомнила о птицах.
И о бешеных собаках.
Ещё ей снился как-то мёртвый город с гниющими, изъеденными язвами телами.
Ещё – целое море насекомых, огромный жужжащий шар, готовый лопнуть над городом.
Ещё…
Рука Кидара, вспотевшая, отвратительная рука, попыталась скользнуть ниже – и тогда что-то произошло.
Стая птиц атаковала. Собаки кинулись с лаем. Мёртвый город застонал. Кокон, полный стрекота, лопнул.
Кидар упал замертво, распахнув в удивлении глупые пустые глаза.
8
Тиль
Он падал снова и снова, как дурацкая игрушка-валяшка. У мелкого такая была – заяц из светлого дерева с нелепыми глазёнками в полморды, толкнёшь пальцем – стукнется лбом об пол да отскочит, толкнёшь снова – и опять, и качается, и глядит на тебя, дуралей. В городских лавках такие стоили целое состояние, точно мастера их не руками ваяли в своих тихоньких мастерских, а вынимали из пожарища, стоя на голове и ежесекундно рискуя там помереть. Зато в деревне раздобыть эту ерундовину было проще простого – несколько медяков, вложенных в руку слепого старика Груна, помочь ему пару раз воды натаскать, каши сварить, дров наготовить – и он тебе не только зайца выточит, а хоть самого короля.
А смешно было бы.
Тиль засмеялся, вжимаясь лбом в холодную, с торчащими кусками увядшей травы землю. Король-валяшка, вы подумайте. Тык – и мордой в пол, тык – и опять, и опять. Грун бы его сделал, как надо, с этими его глазами вечно сощуренными, с этим изгибом рта. Король, интересно, и спит вот с этой физиономией – «я вас всех презираю»?
– Это просто нелепо.
Воротник затрещал в крепкой хватке. Тиль покачнулся – ноги ощущались как не свои, и то ли их две, то ли три, то ли это всё одна нелепая нога, и как ими ходить – поди пойми, – покачнулся и схватился вымазанной в грязи рукой за короля.
– Знаешь такие игрушки? – спросил, слизывая с губ мелкие крошки земли. На зубах противно скрипело. – Такие, падают, а потом назад, а потом…
Он запнулся. Вытер рот, сплюнул наземь. Замер, полусогнувшись, и в следующую секунду его вывернуло наизнанку. Величество едва слышно зашипел, стремительно отлетая в сторону.
– Пршу прщения, – выдавил Тиль.
Приметив в двух шагах приличного вида кочку, встопорщенную сухой травой, на полусогнутых добрался до неё и сел, умудрившись не завалиться на бок. Подтянул колени к груди, устало опёрся локтями, нашарил взглядом Величество.
Кожей ощущал – Величество в ярости. Тихой такой, колючей, точно в него пучков крапивы напихали, и у него теперь внутри всё зудит, разбухает, жжётся.
Они пытались вернуться к лошадям уже целую вечность, но Тиль валился с ног каждые пять шагов.
Он ничего не помнил, кроме мгновения, когда его втянуло что-то здоровенное и выпотрошило. Точно он распахнул рот, и гигантская рука влезла в глотку и выдрала кишки.
Величество подошёл, замер, свёл тонкие светлые брови. Тёмная мантия трепыхалась на лёгком, то исчезающем, то снова взлетающем от земли ветру. Тиль пожал плечами:
– Ну, прости. Твои эти могли бы выбрать кого-то покрепче.
– Крепость тела тут ни при чём, – равнодушно отозвался Величество.
– Да? А я думал, это как овцу покупать. Самую красивую да самую крепкую смотрят.
– Нет. Самую живучую.
Тиль вскинулся, не веря – это что, что-то человеческое там мелькнуло? Но король уже отвернулся, заложил руки за спину и спустя пару мгновений произнёс:
– Тут недалеко Вешние луга. Дойдём. Утром двинемся в путь.
Тиль огляделся, пытаясь осознать. Так они и правда у Вешних лугов? Вдалеке мерцала чёрная гладь реки, справа и слева тянулся лес. Песчаная широкая тропа не отличалась от сотен таких же, оплетающих земли королевства. Тиль толком и не помнил, где находились Вешние – он там был-то всего раз, когда ещё за мамкину юбку держался. Ярмарка там гремела какая-то по осени, леденцы на деревянных палочках, яблоки румяные, сахаром политые, за просто так раздавали. Низкие дома, рассыпанные по двум холмам, и жёлтое море шуршащих на ветру колосьев, полотном разбегающееся во все стороны.
Только дворцов там не водилось и городских гостиниц с высокими окнами и витыми железными оградами – тоже. Тиль кое-как встал, качнулся, хмыкнул.
– Это что, Величество изволит ночевать на сеновале?
– Там есть постоялый двор.
– Величество изволит ночевать на кровати, на которой спали унылые бродяги, и есть похлёбку из лютых крыс и соплей?
– Ещё десять.
– Чего?
– Плетей. Как вернёмся.
Чёрная мантия уже подметала тропу – король даже не сомневался, что Тиль поплетётся следом. И правильно – куда ему деваться? Тиль поёжился – но спина, что удивительно, не зудела и не ныла. «Слеза» и нежные ручки неизвестной девчонки превратили вспухшие полосы в позавчерашние царапины, а он и заметить не успел. Еще бы – по приказу Величества его выволокли из постели, не дав опомниться. Украдкой запустив руку под рубашку, Тиль понял, что крест-накрест лежащие полосы сгладились, остыли, уже и не угадаешь, сколько их там.
Задумчиво хмыкнув, Тиль прибавил шаг. Дурнота уже плескалась пониже горла, но до того, как его снова вывернет, шагов десять оставалось точно.
Старик поставил перед ними две миски дымящейся похлёбки и откинул за спину длинную бороду, перевязанную тонкой кручёной верёвкой, какой обвязывали посылки. Что-то звякнуло невнятно, словно он прятал в бороде горсть бубенцов. Старик и бровью не повёл. Он был невозмутимый, сухонький, точно из детских баек про горных магов, которые никаким богам не служат, а силу свою из ветров черпают – ловят их в ладони, пьют да смеются.
– Запить-то чего подать? – предложил старик.
– Вина, дядь, – первым ответил Тиль. – Или настойки какой, чтоб прям ух как…
Горло сдавила невидимая ладонь. Тиль захлебнулся недосказанным, закашлялся, согнувшись над столом. Величество преспокойно пододвинул к себе миску и кивнул старику:
– Вина, пожалуйста. И примите извинения за то, что потревожили так поздно.
– Так вы ж, видать, огонь окорачивали, а не абы какой дурью маялись, – мудро заметил старик. – Мы и не усомнились, что к нам маги пожалуют, это ж не просто так огонь разбушевался, а с ничего. Я слыхал, первыми камни загорелись. Там, на склоне, колодец раньше был, высох давно, но кладка осталась. И вот она-то заполыхала.
Скрывшись ненадолго в проёме, который вёл, видно, на кухню, старик вернулся с тёмным глиняным кувшином. Щедро плеснул вина, поглядел на Тиля – тот откашливался, пытаясь вытолкнуть из саднящего горла невидимые иголки.
– Паренёк, тебе-то, может, вино подогреть? А то расхвораешься, вон как тебя разбирает…
Тиль замахал руками – не хватало ещё, чтоб несчастный дед сейчас получил за то, что с драгоценным Даром короля осмелился заговорить! Величество-то, конечно, морду камнем делает и ничем себя не выдаёт, даже венец в дорогу не нацепил, давит он ему, что ли, но кто знает, что ему в дурную голову стукнет. Руки тут же свело, и Тиль не выдержал, вскинулся хрипло:
– А словами надорвёшься?! Язык к зубам прилип?!