Малайка посмотрел на Аву, его ледяные глаза пылали на его мрачном лице:

– Заботствуй о Джеке, Авахранник.

Он выпрямился и направился к мосту, пока не остановился прямо перед стражами. Толпа притихла, и Ава затаила дыхание. Малайка казался неожиданно маленьким рядом с крупными лошадьми, но голос его был громким и отчётливо слышался здесь:

– Что приклютворилось, рыцарь моста? Ваша мостохрана призвана хранительствовать, а не противопускать.

Один из стражей ответил грубым голосом:

– Теперь мы решаем, кого пропускать, Малайка. Всё решают деньги. Эти доходяги не могут заплатить, а другие с радостью платят, чтобы удержать подальше подобный сброд. От них одни неприятности. На нашем берегу реки нас не трогают их заботы. Они не принадлежат этим местам.

Голос Малайки загрохотал, как колокол:

– Твои слова стыднотворны, как проклятия. Они такие же донлонцы, как и вы, рыцари. Не кощунствуй напрасно!

Второй рыцарь язвительно рассмеялся. Эти двое не из благородных семей, решила Ава.

– Мы там, где нас ждут денежки, Малайка. Те, кто платит нам, не настроены полагаться на судьбу. Смутные времена и трудности приходят с юга реки. Пусть их трудности им и останутся.

– Вспомните древнюю заповедь? Вы спасохраните мосты для всех. Иначе вы клятвопреступники.

Тот, кто заговорил первым, издал презрительный смешок.

– Время изменилось, Малайка. Старые словеса теперь пустой звук. Не наша вина, что Донлон стал таким, какой он есть сейчас. Мы просто пытаемся выжить, понял?

– Преграждать путь слабейшим не достославно рыцарям. Мы должны помочь этим страждущим. Показывайте своё доблебравие в схватках, а не на этих несчастных.

Голос рыцаря оставался ровным и непреклонным:

– Тебе не остановить ГринВитч, Малайка. Забудь об этом и спасайся сам. Это всё, что нам осталось сделать. – Оба рыцаря одновременно подняли мечи, давая понять, что разговор окончен.

Раздался дикий вопль. От толпы отделилась фигурка и ринулась в их сторону. Ава ахнула, когда поняла, что это была та женщина, всё ещё сжимавшая в руках своего малыша.

– Остановись или умрёшь! – воскликнул один из рыцарей, замахиваясь мечом.

Ещё одна фигура бросилась следом за женщиной. Ава поняла, что это тот мужчина, который заговорил с Малайкой. Словно по команде, остальные мужчины ринулись за ним, размахивая топорами, дубинами и неизвестно как оказывавшимся у них мечом. Воздух наполнился прорвавшимися наружу воплями гнева и ярости. Кони попятились, и рыцари ударили мечами. В ужасе Ава смотрела, как женщина едва успела уклониться и свалилась под гигантские копыта коней. Словно в замедленном движении, Малайка нырнул следом за матерью и ребёнком, обхватил их, поднялся в воздух и отнёс в безопасное место.

Толпа отступила перед конями и рыцарскими мечами. Порыв испарился, они отделились друг от друга и бродили, как растерянное стадо овец.

Сверху раздался призывный возглас Малайки:

– Кротконравными будьте, жители Мортлейка! Вас смолотит под копытами и мечами. Замрите!

Малайка опустился на землю и осторожно поставил женщину рядом с мужем.

– Позаботствуй о ней.

Он обернулся и оглядел толпу.

– Вы не боеготовы. – Теперь голос Малайки был ровным и спокойным. – Упрочитесь, и мы стыкуемся вскоре.

Ава проследила за его взглядом. На измождённых, бледных лицах людей читалась безысходность. Изнурённые, испуганные дети цеплялись за руки и ноги взрослых. Некоторые заходились в кашле, и от этих звуков вся толпа колыхалась, как в припадке жуткой пляски.

Конечно же, Аве и прежде доводилось видеть бедность. Лондонская нищета слыла кровожадным чудовищем. Богатые и чистенькие жили всего в паре кварталов от гадких грязных закоулков, где босиком бегали уличные бродяги, где отчаяние жило в каждом доме. Смерть была здесь частым гостем, а нищета выжигала благородство и надежду из любой души, которая чувствовала её смердящее дыхание. Приходилось усмирять сердце и из последних сил стараться, чтобы гостья с косой не наведалась в дома близких и дорогих людей.

Но прежде Ава никогда не видела беженцев. Никогда не видела сотен угнетённых людей, вынужденных покинуть свои дома, чтобы идти куда глаза глядят. Ава посмотрела на мать, которая прижимала к себе девочку чуть младше самой Авы, и её сердце сжалось от жалости. Они невидящими глазами смотрели в пустоту, пока девочка не кашлянула, и мать, повинуясь вековому инстинкту, не прижала лицо дочери к себе. Этот жест материнской любви вызвал неожиданный спазм в груди Авы. Неужели это зависть? Чему тут завидовать? Эти люди познали невзгоды, которые даже невозможно себе вообразить. У них не было ничего, они страдали от нищеты и болезней, но… мать и дочь были друг у друга. Это была близость, возникшая за годы совместной жизни. У неё самой никогда такого не будет. Теперь она даже не знала, кто её мать.

Ава резко обернулась. Это был не её мир. Не её народ. Она ничем не могла помочь им, так же как не могла спасти всех оборванцев, шныряющих под ногами по Девил-акр в Лондоне.

– Малайка, ты можешь вернуть меня домой?

Внезапно она поняла, что больше всего на свете ей хочется снова оказаться на Бишопс-гейт.

Малайка посмотрел на Аву сверху вниз:

– Таково твоё сердцевеление сейчас?

Аве потребовалось несколько мгновений, чтобы понять его слова.

– Да. Именно так.

– Твой отец благодушен и треволнеет над тобой. Он благодобр к тебе, но он не благомудр, как Виолетта. Внемледарствуй ей, и пусть твоё мудродрево крепчает. Тебе потребуются его плоды, когда ты возврадомишься, Авушка. Тогда, когда настанет твоё время.

Малайка говорил, и казалось, что это ветер шелестит ветвями деревьев, но суть его слов было трудно понять. О чём он? Слушать Виолетту больше, чем отца? Они оба лгали и выбили почву у неё из-под ног. Зато теперь Ава знала, что их слова ничего не стоят – сплошной обман, который, однако, тесно переплетался с её жизнью. Теперь у неё ничего не было, не было места, куда можно было бы приткнуться. Если у неё и был центр, так это там – в Лондоне. Ава почувствовала отчаянное желание собрать все разрозненные части самой себя в единое целое, и начинать нужно было именно оттуда.

Ава посмотрела мимо Малайки. Джек уже сидел на земле, и его глаза ярко блестели на истощённом лице. Её сердце сжалось от боли, но почему-то у неё было смутное ощущение, что это его боль передалась ей. Сейчас казалось невозможным бросить его прямо тут. Когда они встретились взглядами, мальчик резко отвернулся. Аве показалось или на его лице появилось умоляющее выражение? Джек поднялся на ноги.

– Ты должен доставить Аву домой, Малайка. – Его голос был ровным, как лист бумаги. Джек засунул руки в карманы и посмотрел на Малайку поверх головы Авы. – Эти люди никуда не денутся. Дом Хаммера находится прямо за этим мостом, я могу пойти туда и принести еду и одеяла.

Джек говорил безэмоционально, но Ава чувствовала фальшь. За его словами скрывалось что-то, чего она пока не понимала. Она почувствовала приступ наивной, детской любви к Джеку. Словно они росли в одной семье. Но как такое возможно?

– Добросердечен ты, Джек, но долгопутником ещё не можешь быть. Я крылатну тебя. – Мужчина посмотрел на Аву: – Да, Ава должна домовращаться. Она разбледнелась и не готова, а нам нужны военяги. Тебе стоит умужествинить сердце и заполноить разум. Быстрее, крохи.

Он наклонился и подхватил детей за талии, по одному в каждую руку, и на этот раз он не стал предупреждать, а просто взмыл в воздух, от чего у Авы снова перехватило дыхание, да и у Джека, судя по его вздоху, тоже. Малайка нёсся так стремительно, что прошлый полёт казался лёгкой ленивой прогулкой. Его крылья хлопали, когда они летели над рекой, устремляясь к далёким огням. От потока ночного воздуха на глаза Авы набежали слёзы, и их поток не прекращался, пока они не снизились. Девочка наконец-то смогла сморгнуть влажную соль с ресниц, чтобы рассмотреть, куда они направляются.

Даже на такой высоте ей в лицо пахнул жар литейного цеха. Рев и столпы огня, вырывающиеся из труб, бряцанье металла о металл, возгласы рабочих и запах палёных волос и металла напоминали картины ада. Ава взглянула на Джека и увидела, как в его глазах отражается пламя, а сам он широко улыбается. Он был дома. Он знал, чему принадлежит. Ава снова почувствовала укол зависти.

Малайка опустился на землю и отпустил Джека.

– Домашествуй к знахарке, чтобы восполниться, я привертаюсь скоро.

Мальчик обернулся, приложил руку к груди и склонился, как тот человек на реке:

– Благодарствую, Малайка.

Он подошёл ближе и вытянул руку. Ава не могла различить, смотрит ли мальчик на неё, его лицо казалось лишь силуэтом на фоне огней. Джек взял её за руку и крепко сжал, как и прежде, как будто от рукопожатия он становился сильнее. Словно он что-то вытягивал из неё. Ава инстинктивно пожала его руку в ответ, как будто это был самый естественный жест в мире, прежде чем Малайка снова взмыл в воздух и разъединил их.

Аве показалось, что её лишили чего-то. Вырвали с корнем. Она приложила руку к саднящей груди, в голове эхом отдавались взмахи крыльев её спутника.

Слабобледный, полупропащий… От современной леди ничего другого и не требовалось, кроме как бледнеть, но почему-то сейчас, под мерный звук крыльев Малайки, эти слова казались обличающими.

Ава не сразу поняла, что изменилось. Тёмная ночь струилась, как песок, и яркие точки звёзд пронзали тьму. Воздух раскалывался на крошечные осколки, и липкий ужас прокатился по её телу. Так бывает, когда ты просчитался в количестве ступенек и нога ступила в пустоту. Её тело покрылось мурашками, и волосы встали дыбом, как у животного, почуявшего близкую опасность.

Ава крепко зажмурилась, но тошнота не отступала. «Тошнота» было неподходящим словом, чтобы описать это ощущение сжатия, а затем внезапного расширения, как будто все её частички разлетелись во все концы света. Она схватила Малайку за руку и простонала.

Малайка внезапно отпустил её, и желудок предательски вжался в позвоночник, но девочка тут же поняла, что стоит на твёрдой земле. Ава распахнула глаза и споткнулась, но рука её спутника была наготове и аккуратно подхватила девочку. Они очутились среди бесконечного потока людей, и Малайка нырнул в него, ловко петляя направо и налево, а вот ноги Авы по-прежнему были ватными и непослушными, как у марионетки. Она мрачно уцепилась за его руку, стараясь не упасть.

Аве не нужно было оглядываться, чтобы понять, что они очутились в Лондоне. Запах грязи и конского навоза на улицах, чад, проникавший в воздух из тысяч заводских труб, – всё это говорило ей о том, что она в своём мире. Как и неизбывный смрад Темзы. А удушливый запах гнилых овощей и мяса подсказал, что они очутились на рынке. Бросив взгляд в сторону, девочка заметила знакомый шпиль Хаксмурской церкви и почувствовала глубокое облегчение от возвращения домой.

Спиталфилдс! Никогда прежде Ава так не радовалась этим загаженным улицам и людской давке. Никаких хищных воронов или отравленных беженцев. Никаких проникающих в сознание лицедеев. Ну ладно, может, кое-что из этого и было, но имело вполне привычный облик. Это был её смердящий район, и это был её народ. Внезапно суета и убожество показались ей милыми и родными.

Но почему никто не обращал внимания на Малайку? Конечно, многое повидали эти улицы, и лондонцы были самыми невозмутимыми людьми на свете, но гигантский полуодетый человек с крыльями обязан был вызывать хоть искорку интереса. Ава посмотрела на своего спутника и оторопела. Она держалась за руку высокого седовласого горбуна, чьи крылья были укрыты потёртым плащом, каким здесь никого не удивишь.