Из многочисленных продуктовых лавок, расположенных вдоль плотно застроенных улиц, доносился запах кровяных колбас и горячего рубца. В полуденную жару он смешивался с вонью кожевенных мастерских, скотобоен и ремесленных лавок, образуя мерцающее пахучее марево, проникавшее в поры. На улицах было шумно. Мулы ржали, люди кричали, повозки, запряженные волами, грохотали по мостовой. Слышались смех, споры и гогот пьяниц. Из цирка над крышами домов проносились крики разгоряченной толпы^[157].

Городское население Рима, не принадлежавшее к знати, plebs urbana, в имперский период практически утратило свое политическое влияние^[158]. После Тиберия народные собрания больше не созывались в качестве органов голосования по важным политическим вопросам, но сохранили функцию конфирмации, или утверждения принятого постановления, что носило скорее символический характер (например, при присуждении императору tribunicia potestas). Привилегия римского гражданства, которая, по крайней мере, освобождала людей от уплаты прямых налогов^[159], теперь распространялась на всю Италию^[160]. С юридической точки зрения ничто не отличало свободного крестьянина, проживавшего в долине реки По^[161], от владельца гончарной мастерской в Риме. Богатый работорговец в Помпеях был таким же римским гражданином, как и почти нищий учитель в Патавии (совр. Падуя). Обязательными условиями были: рождение свободным и мужской пол.

Для многих бедняков Рим оставался проклятым местом, в котором не было никаких возможностей для политического самовыражения. Это были те, кому сатирическое сокращение насущных потребностей плебса до сакраментального «хлеба и зрелищ», panem et circenses, на самом деле казалось заманчивым посулом^[162]. Август лично взял на себя заботу о нуждающихся и регулярно обеспечивал раздачи зернового хлеба из государственных амбаров. Во 2 году до н. э. подобные раздачи получили около 200 000 горожан^[163]. Чтобы прокормить семью из нескольких человек (или даже одного трудолюбивого взрослого), такого пайка было недостаточно – это была лишь благотворительная помощь, а Риму было далеко до «государства всеобщего благосостояния».

Всеобъемлющее чувство сопричастности и самосознание plebs urbana не могло сформироваться из-за его неоднородности, и совместные организованные акции в публичном пространстве также происходили сравнительно редко. Однако дефицит продовольствия (прежде всего нехватка зерна), безусловно, вынуждал людей выходить на улицы. В 51 году Клавдий с трудом скрылся от разгневанной толпы, с которой лицом к лицу столкнулся на форуме из-за сорванных поставок зерна^[164]. Подобные выражения чувств оказывали воздействие на власть и, таким образом, приобретали политическое измерение^[165].

Редкий случай явно согласованных совместных действий римских граждан, не принадлежавших к элите, был связан со смертью Германика, деда Нерона. После смерти Германика в октябре 19 года сенат одобрил все мыслимые почести, в том числе предложение plebs urbana о размещении статуй Германика в триумфальном облачении в ряде общественных мест. Plebs urbana, как прямо указано в постановлении сената, взял на себя все расходы^[166]. Германик был настоящим народным героем своего времени, его смерть травмировала целое поколение.

В аристократической литературной традиции существует строгое разделение между сословиями. Термин plebs обычно употребляется в уничижительном смысле, и императоры, которые в течение определенного периода времени заигрывали с этими «простыми» слоями так же виртуозно, как и Нерон, автоматически вызывали подозрение у античных авторов. Однако, несмотря на оскорбительные замечания интеллектуалов, уже Август, который был гораздо более чутким к любым сентенциям писателей, нежели Нерон, интуитивно понимал, что завоевание симпатий не только аристократии, но и городского плебса придаст его положению бо́льшую устойчивость. Рим был городом императора. Его постройки, раздачи и зрелища стали неотъемлемой частью повседневной жизни многих римлян, и, когда это считалось целесообразным, они принимали их от имени императора. Наряду с сенаторами, плебеи были вторым столпом, на котором базировалось признание принцепса и его роли. Нерон это не выдумал^[167].

Солдаты

В результате победы Октавиана в гражданской войне впервые за 500 лет во главе римской армии стоял единоличный и бесспорный главнокомандующий. Серьезная проблема поздней республики, заключавшаяся в том, что в принципе любой политик мог получить командование армией и, таким образом, добиваться личных целей силой оружия, была решена благодаря выдающемуся положению Октавиана во власти. Август больше не выпускал единоличную военную власть из своих рук. Она составляла важнейшую основу властных полномочий всех римских императоров.

Чтобы справиться с задачами в изменившихся реалиях, Август коренным образом реформировал армию. Самым важным нововведением было то, что на смену республиканскому ополчению пришла профессиональная армия. Это было дорого – особенно с учетом выходного пособия для ветеранов – и поглощало значительную часть государственных доходов. Августу потребовалось несколько лет, чтобы создать жизнеспособную модель финансирования. В итоге нашлось компромиссное решение, включающее, с одной стороны (и прежде всего), налоговые поступления из провинций, а с другой – недавно введенный налог на наследство, который платили римские граждане^[168].

Основной задачей новой постоянной армии была оборона границ. Август отправил в общей сложности 28 легионов в императорские провинции, где они среди прочего охраняли границы вдоль великих рек Евфрата, Дуная и Рейна^[169]. Около 150 000 солдат жили в укрепленных лагерях, к которым за короткое время присоединились гражданские поселения. Лагеря легионов, такие как Могонциак (совр. Майнц), Бонна (совр. Бонн) или Карнунт под Веной, быстро превратились в региональные центры, где происходил активный обмен между римскими солдатами, провинциалами и варварами, обитавшими за пределами империи.

Солдаты ежегодно присягали на верность императору, sacramentum militare – в общей сложности до 20 раз, что соответствует сроку службы легионера, установленному в 6 году^[170]. Принцепс демонстрировал свое «двойное» присутствие посредством выплаты жалования и специальных донативов, например в день рождения императора, поскольку на монетах был отчеканен его портрет. Еще сильнее присутствие императора ощущалось в лагерных святилищах, где наряду со штандартами почиталось и его изображение. И наоборот, несмотря на дистанцию и тот факт, что подавляющее большинство солдат никогда не видели его во плоти и крови, Август говорил о «своей армии»^[171]. В этом не было ничего плохого, поскольку император лично назначал многих центурионов и трибунов, но главное – каждого командира легиона^[172]. Все офицеры в итоге были всего лишь подчиненными, состоявшими под верховным командованием принцепса. Все императоры династии Юлиев-Клавдиев подолгу пребывали в лагерях провинциальных армий и таким образом укрепляли личную связь с войсками. Первым, кто не уважил солдат империи личным присутствием, был Нерон. Тем не менее он также неоднократно демонстрировал свою близость к армии, например с помощью изображений на монетах с военной символикой.

Элитные военные подразделения Римской империи располагались не в провинциях, а в Италии, причем со времен Тиберия исключительно в Риме. Во 2 году до н. э. Август создал вышеупомянутую преторианскую гвардию численностью 4500 человек, которая, помимо прочего, отвечала за личную безопасность императора и его семьи: целая когорта (500 человек) круглосуточно охраняла императорский дворец. Кроме того, преторианцы сопровождали принцепса в поездках, а также использовались в качестве сил быстрого реагирования в чрезвычайных ситуациях и элитного подразделения в завоевательных войнах^[173]. После того как Август распределил преторианцев по Риму и близлежащим городам (как минимум одна когорта первоначально базировалась в Остии, тогдашнем порту Рима), по рекомендации префекта претория Сеяна Тиберий в 23 году разместил гвардию в Риме^[174]. На северо-востоке города, на холме Виминал, теперь возвышался лагерь преторианцев Castra Praetoria – мощное сооружение, окруженное кирпичной стеной, размером 440 на 380 метров^[175].

Рис. 3. Шесть преторианцев на рельефе арки Клавдия, возведенной в честь покорения Британии. Благодаря преторианцам Клавдий стал императором. Рим, 51–52 гг.

Carole Raddato/Flikr.com по лицензии (CC BY-SA 2.0)

У полководцев всегда были телохранители, но постоянная дислокация войск в Риме в мирное время была в диковинку. Помимо огромной армии, расположенной в провинциях, преторианцы, в частности, продемонстрировали военную монополию императора всем, кому следовало о ней знать (рис. 3).

За свои особые заслуги преторианцы могли рассчитывать на достойное вознаграждение, поэтому им платили значительно больше, чем солдатам провинциальных армий (3000 сестерциев в год), кроме того, они чаще получали большие денежные подарки^[176]. Статус элитного подразделения не в последнюю очередь проявлялся в размещении гвардейцев. В Castra Praetoria было больше удобств и пространства, чем в обычном военном лагере^[177]. Но даже во время походов когорта преторианцев располагалась лагерем площадью в два раза больше площади обычной когорты и в палатках бо́льшего размера^[178].

Во главе преторианской гвардии стояли два префекта из сословия всадников, каждой из девяти (во времена Нерона – из двенадцати) когорт командовал трибун. Надписи дают представление о биографиях отдельных офицеров, например Гавия Сильвана, который участвовал в заговоре Пизона против Нерона в 65 году: заняв должность старшего центуриона (primipilus^[179]) в заслуженном legio VIII Augusta, дислоцированном на берегу Дуная, Сильван переехал в Рим, где в ранге трибуна командовал когортой вигилов, а позже городской когортой. Его военная карьера достигла своего апогея, когда он стал трибуном 12-й преторианской когорты^[180].

От Атлантики до Евфрата

В 37 году, в год рождения Нерона, Римская империя занимала площадь около пяти миллионов квадратных километров^[181]. Когда солнце садилось в городке Олисиппо Фелицитас Юлия (ныне Лиссабон) в провинции Лузитания, на востоке река Евфрат уже несколько часов как была погружена в темноту. Самая северная точка римской территории находилась в устье Рейна в провинции Белгика. На юге Римская империя простиралась до первого порога Нила, недалеко от того места, где сейчас находится Асуан, в императорской провинции Египет.

При Августе наступили новые времена в отношениях центра с провинциями. Понимание империи на более высоком уровне проявилось значительно сильнее, чем в республиканские времена. В эпоху республики римское господство расширялось в результате не связанных между собою акций. Каждая провинция существовала сама по себе, изолированно и исключительно в интересах Рима. Драконовские налоговые системы прессом давили на провинции и наполняли карманы немногих бенефициаров в столице богатством и роскошью. Империя стала ареной для войн, мотивированных внутренней политикой. Характерно, что решающие сражения гражданской войны римские полководцы давали не в Италии, а в Греции и Северной Африке.