В прошлом году я опять отдала Камиллу в сад. Стало как-то полегче и, найдя место в офисе с четким пятидневным графиком до пяти вечера, я решила попытать счастье снова. Стоит ли говорить, что именно после этого дочь стала болеть чаще, особенно с приходом холодов? Мы обсудили это с Костей и решили, что я пока посижу дома с Камиллой, а он возьмет больше смен на работе.

Все ухудшилось, когда мы, переехав в свою квартиру, доставшуюся в наследство после смерти отца Кости, взяли кредит на ремонт. Взяли, казалось, не так уж много, но это заметно ударило по семейному бюджету. Потом добавился кредит на крутой игровой компьютер для мужа и смартфон для меня. Было ли тяжело? Безумно.

Костя решил выйти на вторую работу, чтобы платить по счетам. Устроился курьером на машине в интернет-магазин с плавающим графиком. Денег хватало, и мы выдохнули. Взамен появились десятки конфликтов на фоне его усталости. Костя все чаще стал цепляться к тому, что я сижу дома, пока он сам надрывает спину. Однажды я сильно психанула, собрала Камиллу, наши вещи и уехала к матери, которая так пропесочила мне мозг, что в итоге, когда Костя приехал мириться, мне ничего не оставалось, кроме как вернуться к мужу. Скандалов не убавилось, но я научилась с ними жить, обходя острые углы.

Все ухудшилось три месяца назад. Костя попал в аварию с участием дорогой иномарки и оказался виноватым. Суд, лишение прав, отсутствующая страховка – это сыграло не в нашу пользу. С работы курьера Косте пришлось уволиться, взять кредит, чтобы расплатиться с потерпевшей стороной, и потерять все в финансовой пирамиде, вместо того чтобы погасить другие долги. Теперь вот живем на мизерную часть денег, которая остается от зарплаты после оплаты счетов, и на пособия, выдающиеся нам как малоимущей семье.

Классная жизнь, не правда ли? Да, мне тоже кажется, что полное дерьмо.

Я смахиваю подступившие слезы и, молча разворачиваясь, прыгаю в сторону кухни. Оказывается, накормить дочку ужином не так уж и просто, пока ты пытаешься лавировать с тяжелой кастрюлей, попутно держась хоть за какую-то поверхность. Несколько раз психую, хорошенько матерюсь под нос, а после с горем пополам разогреваю суп.

Оставляю малышку на кухне в обществе любимых мультиков (да, я горе-мать, но без них сейчас никуда) и прыгаю в спальню.

Квартира у нас двухкомнатная, типовой советской планировки в старом доме. Сквозь пластиковые окна, конечно, не дует ветер, но батареи справляются плохо, и зимой везде стоит собачий холод.

Чтобы переодеться, мне понадобилось десять длинных минут, необычайная гибкость и немного везения. Поэтому, когда наконец-то ложусь в кровать, нога не просто ноет, а адски болит, что хочется на стену лезть. Не выдерживаю и прошу Камиллу принести пакет с лекарствами, оставленный в коридоре. Сама я вряд ли встану после того, как растянулась на матрасе.

Помимо искомых обезболивающих, наталкиваюсь на необычную находку, которая в итоге заставляет меня расплакаться. На самом дне пакета лежат два батончика гематогена, который мне покупала бабушка в детстве. Сущий пустяк, но от этого поступка настолько веет теплом Миши, что слезы бегут по щекам непроизвольно. Он ведь не просто так взял сразу два, допуская мысль о моей дочери, которая обязательно захочет такой же. Тихо всхлипывая, я прижимаю батончики к груди, как самую большую драгоценность. Не нужны мне все эти дорогие подарки, бриллианты, о которых говорил Демин. Достаточно вот такой молчаливой поддержки и заботы.

Лежа в одиночестве, я десятки раз прокручиваю в голове сегодняшний вечер. Каждый брошенный Мишей взгляд сейчас ощущается острее, ближе, пробираясь в каждую щель моего сердца, окутывая нежностью. Всего несколько часов бесконечной доброты, искреннего сочувствия и сугубо мужской теплоты хватает, чтобы завоевать мое внимание. Только куда теперь девать всю эту так некстати вспыхнувшую симпатию?

Успокаиваюсь, когда Камилла приходит в комнату и находит меня в слезах. Приходится сказать, что все из-за ноги, а не потому, что у ее мамочки душа страдает. Под пристальным взглядом дочери выпиваю обезболивающее. Вот люди говорят, рожайте детей, чтобы было кому в старости подать вам стакан воды. Камилла же у меня девочка находчивая, поэтому приносит сразу пятилитровую бутылку и пустой стакан. Пока она волочит ее по полу, я громко смеюсь, попутно приходя в себя. Жизнь у меня не сахар, но дочка в ней самая большая драгоценность.

Беру смартфон, который бросила рядом на подушку, и разблокирую экран. Среди уведомлений нахожу пропущенный вызов и сохраняю в список контактов. Подписываю одним емким словом: «Спасатель». По имени не рискую, на всякий случай. Костя хоть и не шерстит в моем телефоне, но перестраховаться стоит. Да и хочется обозначить Мишу как-то особенно, значимо для себя. Поэтому «спасатель» подходит идеально.

Вначале я порываюсь написать ему в мессенджере: «Спасибо за гематоген», – все еще дрейфуя в нежности после его поступка. Но немного поразмыслив, понимаю, что в нашем случае это будет лишним. Если когда-нибудь столкнемся, тогда и скажу, а вот так, через сообщение, будет навязчиво. Он, вообще-то, мне номер оставил на крайний случай, вот пусть так и остается.

Следующим пунктом в списке моих дел стоит звонок маме. Не откладывая в долгий ящик неизбежное, я набираю ее номер.

– Привет, Лер, ты чего звонишь так поздно? – слышу голос мамы на том конце провода. Отнимаю телефон от уха и смотрю на время: начало двенадцатого. Ух ты, я как-то даже не додумалась посмотреть на часы с момента произошедшего на лестнице. Это получается, домой я приехала вместо семи вечера в десять? Теперь ясно, почему Костя так злится.

– Прости мам, не подумала, что уже ночь на дворе, – оправдываюсь, хотя в любом случае вряд ли позвонила бы раньше.

– Тебе повезло, что мы только ложимся, – недовольно высказывается мама, имея в виду себя и моего отчима Диму. Они в браке уже пятнадцать лет, но за эти годы он так и не стал для меня близким человеком. У нас очень натянутые отношения, о причинах которых вспоминать сейчас не хочется.

– Слушай, знаю, что у тебя всего два выходных, но не могла бы ты приехать к нам с ночевкой завтра? – спрашиваю я вежливо, мысленно выставляя барьер между мной и словами, которые сейчас, несомненно, польются в мой адрес.

– Зачем? Куда ты опять намылилась, что тебе нужна моя помощь? – начинает мама свою гневную тираду, даже не выслушав причины и делая собственные выводы.

– Я подвернула ногу, ходить не могу, а Костя завтра уходит на сутки. Некому посидеть с Камиллой и отвезти ее на танцы вечером.

– Да в кого ты такая неуклюжая родилась? Надо же под ноги смотреть, когда по улицам ходишь. – Ну вот пожалуйста, о чем я и говорю. Никаких тебе «Как ты себя чувствуешь, Лера? Тебе что-нибудь нужно? Была ли у врача?», вместо этого сплошные укоры и нравоучения.

– Да смотрю я под ноги, просто холодно и скользко. С каждым бывает, – пытаюсь оправдаться перед матерью.

– Мне тоже скользко, но я же ноги не выворачиваю на улице. Это все твоя невнимательность, между прочим. Косте теперь оплачивать лекарства, а мне тратить время и ехать через весь город. Совсем не думаешь о других, все о себе да о себе, – никак не успокаивается мама, продолжая свою тираду. Она у меня никогда не была ласковым родителем. Вначале спихнула меня на бабушку с дедом, а когда тех не стало, вынужденно взялась за воспитание. Любовью в наших отношениях и не пахнет. Сколько ее помню, она всегда работала, редко возвращаясь раньше десяти вечера. Я с первого класса научилась заботиться о себе сама, попутно убираясь в доме, чтобы не получить воспитательных шлепков за беспорядок.

– Слушай, если не получится, так и скажи. Справлюсь как-нибудь сама, – не выдерживаю я, грубо обрывая прямо посреди ее монолога.

– А ты чего сразу злишься? Я что, неправа? Слушать надо, когда тебе правильные вещи говорят. Приеду, конечно, кто тебе кроме родной матери поможет. Явно не твои подружки, которые с тобой только развлекаются, – бросает камень в огород моих друзей. Это у нас самая излюбленная тема для споров. Сколько бы друзья ни выручали меня, ей всегда мало. Надо было сразу звонить Ксюше, но я отчего-то решила, что в этот раз мама не откажется посидеть с внучкой. Наивная идиотка.

– Если у тебя есть дела, скажи прямо, мам. Я найду кого-то еще.

– Нет, ну вы посмотрите на нее, какая самостоятельная нашлась. Что ж ты сразу мне позвонила, а не кому-то?

– Ладно, поняла тебя. Не надо приезжать, – не дав маме вставить еще хоть слово, я кладу трубку. Моя чаша терпения на сегодня переполнена, аж через край вытекает.

Открываю мессенджер и пишу Ксюше с просьбой приехать завтра. Она, как настоящий друг, без какого-либо нытья соглашается. Договорившись созвониться утром, мы желаем друг другу спокойной ночи. Следом на телефон падает сообщение от мамы.

«Ну и бросай трубки дальше. Взрослая шибко стала? Никуда я не поеду с таким отношением. Вот помучаешься завтра и будешь знать, как хамить матери!»

Вначале я хочу проигнорировать ее выпад, но, помня обо всех прошлых выходках, все же пишу, что с Камиллой посидит Ксюша. Так я хоть буду уверена, что матушка не нагрянет с неожиданным визитом «доброй воли». Она мою подругу люто ненавидит еще со школы, называя высокомерной выскочкой. Впрочем, я вряд ли найду хоть одного человека в своем окружении, кто понравится вечно ворчащей Марине Викторовне.

После изматывающего разговора я убираю телефон под подушку и даю Камилле указания перед сном. Самостоятельная дочь сама чистит зубы, переодевается в пижаму и ложится к себе в кроватку. Под утро она обязательно переползет ко мне, но я продолжаю бороться за раздельный сон. Мы с мужем еще с моей беременности спим отдельно, что, по мнению мамы, является одной из причин проблем моих отношений с Костей. Муж и жена должны спать в одной кровати – так гласит непреложная истина, придуманная черт знает кем, но успешно проповедуемая моей родительницей. На самом же деле, нам просто так удобно. Вначале мешал огромный живот на поздних сроках беременности. Потом Камилла, долго не желающая расставаться со мной даже во сне. Мы настолько разучились спать с Костей в одной кровати, что, попробовав пару раз, бросили это дело. Жарко, места мало, и дочь, вечно приползающая ранним утром под мой бок. В итоге муж спит в гостиной на диване, а мы с Камиллой в спальне.

– Мамочка, а когда я плоснусь, ты уже поплавишься? – спрашивает малышка, как только ложится в постель.

– Нет, зайка, но завтра приедет тетя Ксюша и поиграет с тобой. Вместе сходите на танцы, хорошо?

– Ула-а-а-а. Я люблю Ксюшу, она холошая, и ей нлавятся мои куклы, – радостно рассказывает дочь. У них особая связь. Может, потому что в одной из них живет вечный ребенок, не исчезающий с возрастом?

– Засыпай, малыш, сладких снов. Я тебя люблю, – шепчу дочери.

– Я тоже тебя люблю, мамочка, – отвечает Камилла и, обнимая плюшевого мишку, закрывает глаза.

Не знаю, сколько проходит времени, когда просыпаюсь от настойчивых поцелуев в ухо. Вначале я думаю, что это дочь, но, быстро сориентировавшись, узнаю фигуру Кости, нависшую надо мной.

– Задорожный, ты совсем ополоумел? Я же сказала, что подвернула ногу. О каком сексе может идти речь? У тебя мозги из ушей вытекли? – шепчу я злобно, пытаясь не разбудить Камиллу, и отталкиваю Костю от себя подальше.

– Ну и черт с тобой, не очень-то и хотелось, – обиженно бурчит он и, встав с кровати, выходит из комнаты.

Пусть обижается сколько душе угодно. Это же надо додуматься приставать ко мне, когда я едва ли могу двигаться без посторонней помощи?

У Кости есть привычка сглаживать все проблемы сексом. Типа кинул одну палку, и все, конфликт исчерпан. Вроде как глупо ругаться после того, что было ночью. Я первые пару лет даже любила в нем эту черту. Будучи уверенной, что секс после ссоры лучше. Брехня. Он у нас паршивый, с какого угла ни посмотри. Искра, которая была в самом начале, давно исчерпала себя, превратив все это в ужасное понятие «супружеский долг». Спишь с мужем, потому что так положено.