В 11 часов утра автомобиль эрцгерцога Франца Фердинанда ехал с открытым верхом по улице Франца-Иосифа в Сараево. Он должен был сменить маршрут, поскольку ранее в тот же день на эрцгерцога уже было совершено покушение. Но водитель Фердинанда, чех, не понимал немецкого. Он пропустил смену плана и продолжил движение по маршруту, где все еще ждали убийцы. 19-летний Принцип вышел на улицу и выстрелил во Франца Фердинанда, а затем в его жену Софию.

Когда будущий правитель Австро-Венгерской империи умирал, Белл перепрыгивал ручьи и карабкался по крутым скалам. До полудня воскресенья он наслаждался прекрасными видами, пел традиционные немецкие песни, обменивался историями и занимался спортом. Он писал в дневнике, что будто прожил сцену из «Как вам это понравится» (As You Like It)^[11]. Но шокирующая новость положила конец пасторальным радостям: за обедом в ресторане он узнал об убийстве Фердинанда. Эта новость разнеслась по всему миру, вызывая неизбежные вопросы. Будет ли Австро-Венгрия мстить? Или это еще одна ложная тревога, как Агадирский кризис 1911 года^[12] [7]?

Учитывая, что Белл прибыл в Гёттинген, когда разворачивался Агадирский кризис, естественно задаться вопросом, был ли он британским агентом уже во время своих студенческих лет^[13]. Сам он неоднократно и непоколебимо утверждал, что не был. Он приехал в Германию по чисто академическим причинам, чтобы изучать феноменологию у профессора Гуссерля, который ее изобрел. На самом деле Белл хотел получить докторскую степень в Кембриджском университете, в Эммануил-колледже, где он начал обучение. Но Англию пришлось покинуть, когда врачи предупредили, что плохой воздух может убить его – из-за плеврита. (Возможно, его легкие страдали от промышленных загрязнений, а не английской влажности.)

Для Гуссерля феноменология была наукой «видения» [8]. Кажется, что все предельно понятно, но подлинное видение, как описал его в 1903 году американский философ Чарльз Пирс (оказавший влияние на Гуссерля), не так просто: «Когда земля покрыта снегом, ярко освещенным солнцем (за исключением тех мест, где падает тень), если спросить любого обычного человека, каков его цвет, он скажет: белый, чисто белый, белее на солнечном свету, сероватый в тени. Но человек описывает не то, что находится перед его глазами; это его теория того, что следует видеть. Художник скажет, что тени не серые, а тускло-голубые, а снег на солнце – насыщенно-желтого цвета. Наблюдательная способность художника – то, что абсолютно необходимо при изучении феноменологии» [9].

Феноменология – это философский подход, целью которого является увидеть сущность в самом объекте. Например, когда мы смотрим на игральную кость на столе, мы видим куб, хотя нам видны лишь несколько сторон. Это означает, что мы видим больше, чем плоскость. Мы видим больше, чем то, что бросается в глаза, потому что мы знаем сущность – или суть – вещей и можем распознать целое, даже если видим только часть. Для феноменологии сущность предполагается, но не сводится к видимости. Мы также можем знать математические и логические условия, выходящие за рамки видимости, даже если начало они берут в ней.

Своеобразие феноменологии проистекает из пристального внимания к внешнему как к пути к сущностному. В то же время давно устоявшаяся философская традиция призывала игнорировать видимость в пользу интеллектуальной сущности. Например, обычная работа по отправлению правосудия рассматривалась как нечто гораздо менее значимое, чем размышления о форме правосудия. Между тем скептическая философская реакция на господство сущностей, в свою очередь, утверждала, что существует только видимость.

Феноменологический метод, в отличие от них обоих, подчеркивает пристальное внимание к сущностной данности вещи с точки зрения непредвзятого наблюдателя, не сглаживая различий и трудностей. Это возврат к сократической традиции философии, интересующейся сущностными вопросами, но скептически относящейся к общепринятым определениям. Как позже учил Белл в Гарварде, сократическая философская традиция в значительной степени игнорировалась и даже очернялась философским интеллектуализмом эпохи Нового времени, стремившимся к рациональному господству над вселенной, пока феноменология не возродила философию как бесконечный поиск.

Еще одной ключевой особенностью феноменологии является ее внимание к межличностным отношениям. В отличие от картезианства^[14], которое утверждает, что эго существует изначально, феноменология считает, что эго возникает в диалоге с Alter, или Другим, с получением опыта^[15]. По мнению Джосайи Ройса, профессора Белла в Гарварде, эго возникает в результате сравнения нашего опыта с опытом других. Жан-Поль Сартр, например, позднее популяризировал эту доктрину [10]. Вместо простого картезианского cogito, ergo sum (я мыслю, следовательно, существую), феноменология описывала постоянные отношения между cogito (я думаю), cogitamus (мы думаем) и миром. Чтобы понять природу, нам нужно сравнить мнения поэтов, естествоиспытателей и всех наблюдателей, которые предпочитают истину лжи и знание невежеству.

По мнению профессора Макса Шелера, еще одного важного человека, повлиявшего на Белла, феноменология переориентирует философию на целостность богатства личного опыта, уводя от упрощенных редукций [11]. Философия и наука эпохи Нового времени, с XVII по начало XX века, имели плохую привычку сводить сложность опыта к простым схемам, которые создавали удобную иллюзию полного описания. Эти системы свели захватывающее разнообразие жизни к чему-то простому и неинтересному, как когда новое творение отвергается с утверждением, что на самом деле оно является ничем иным, как обычным примером того, как все человеческое поведение мотивировано влечением к удовольствию и отвращением к боли, или очередным примером, как Зигмунд Фрейд свел детство к фрустрированному сексуальному влечению к родителям^[16].

Это объясняет почти религиозный пыл, который вдохновлял студентов со всего мира ехать в Германию, чтобы учиться у Гуссерля. Феноменология предлагала бесконечно богатый опыт.

Белл не был обеспокоен Агадирским кризисом, но новость об убийстве Фердинанда его потрясла. Ему становилось все хуже, пока наконец он не решил отправиться домой в Гёттинген. Поездка занимала несколько часов, но он знал, что уже не сможет составить компанию своему беззаботному другу-немцу.

Белл чувствовал, что ему следует как можно скорее покинуть Германию, потому что немцы, скорее всего, объединятся со своими австрийскими союзниками. Но тогда еще не было ясно, что Британия тоже будет вовлечена. На самом деле там царили сильные антивоенные настроения. Тем не менее ситуация была настолько нестабильной, что Белл удвоил усилия, чтобы защитить докторскую степень. Он решил спокойно уходить, а не бежать из Германии.

Через две недели после убийства Белл встретился с Гуссерлем и узнал, что ему необходимо внести дополнительные изменения в свою диссертацию. Перед встречей он решил, что, если Гуссерль попросит внести много изменений или не попросит ничего, он немедленно вернется в Канаду, чтобы навестить отца, у которого было слабое здоровье. Но Гуссерль потребовал относительно незначительных изменений. А значит, подумал Белл, он сможет быстро их внести, а затем купить билет в один конец до Северной Америки, а не ездить туда и обратно.

На следующий день он проработал 14 часов. Подобно юному герою сказки братьев Гримм «Гусятница», он ворчал по поводу нелепой ноши, которую старик попросил его нести. Тем не менее он был обязан выполнить свою задачу.

В последующие дни дипломатическая ситуация стала еще более нестабильной. Россия неохотно намекнула, что будет защищать Сербию от нападения Австрии. Но русские также надеялись избежать провокаций, поскольку знали, что их вооруженные силы не могут сравниться с немецкими^[17].

Тем временем немцы негласно предложили австрийцам безоговорочную поддержку. Однако публично они оставались сдержанными в этом вопросе, чтобы не выдать план Шлиффена, предусматривающий внезапное нападение на Францию через нейтральную Бельгию. Франция, скорее всего, будет сражаться на стороне России. Позиция Великобритании была неясна. Многие немцы были уверены, что Великобритания останется в стороне. Они забыли, что Британия уже показала, на чьей она стороне, во время Агадирского кризиса.

В середине июля в дневнике Белла был записан «странный сон», в котором он стоял на углу двух главных улиц Гёттингена, Шиллерштрассе и Фридлендер-Вег. Он отметил, что странность сна была связана не столько с местом, сколько с его яркостью. Словно благодаря удивительной реалистичности даже физических ощущений его подсознание обратило внимание на в остальном обычную сцену. В дневнике Белла не упоминается, что на этом углу стоит каменный памятник, установленный в 1910 году в честь немецких «защитников» Намибии. Скоординированная резня намибийцев стала первым геноцидом XX века^[18] [12]. Немецкие военные выгнали в пустыню от 10 000 до 25 000 человек, в основном мирных жителей, на верную смерть от жажды. Оккупанты хотели контролировать юго-запад Африки и были в ярости оттого, что люди, уже жившие там, пытались защитить свою землю. Немецкие снайперы стояли в оазисах и стреляли в тех, кто отчаянно хотел пить. Послал ли разум Белла подсознательное сообщение, указав на прошлое событие, чтобы предупредить о нынешней ситуации? Сплоченная группа немецких серийных убийц впервые начала преследовать своих жертв в Африке. Кто будет следующим?

Сон Белла дал ему подсказку. Убийцы уничтожали любого, кто стоял у них на пути. В первые месяцы предстоящей войны тысячи бельгийских граждан были убиты, чтобы они не стали повстанцами в будущем. Германия также была первой страной, которая применила против своих врагов отравляющий газ^[19] и использовала подводные лодки для потопления пассажирских и госпитальных судов. А в 1915 году военные начальники начали готовить нападение на евреев^[20].

Но Белл упустил смысл послания во сне. До начала войны сознанию было легко взять верх над подсознанием. Его немецкие друзья не были безжалостными убийцами; они были космополитическими либералами, и большинство из них позже стали антинацистами. Многие граждане Гёттингена придерживались демократических взглядов. Нижняя Саксония, до господства Пруссии, получала политические сигналы из Британии. И многие публичные политики Германии искренне хотели предотвратить войну. Но настоящей силой были прусские вооруженные силы, и среди них были расисты, убивавшие невинных людей в юго-западной Африке в рамках кампании по расширению немецкой империи. В своем стремлении к власти они не остановятся ни перед чем. В Германии существовали две противоположные личности, как доктор Джекилл и мистер Хайд. С одной стороны, были порядочные либералы, консерваторы, социалисты и умеренные – все они поддерживали демократию. С другой – были убийцы-génocidaires^[21].

В четверг 23 июля 1914 года Австрия предъявила Сербии ультиматум. Условия варьировались от разумных (например, запретить контрабанду оружия через границу) до невыполнимых (предоставить австрийским сотрудникам правоохранительных органов полную свободу действий в Сербии). Сербия отказалась.

Белл волновался, но не паниковал. Кажется, никто в мире не осознавал масштабов тайной системы союзов, которая вынудит страны, значительно отстраненные от борьбы, вступить в войну, как только в нее вмешается их союзник.