– Вон он, тот корабль… – пробормотал Гвидон, тоже подняв голову. – Рассыпался по городам… всем видать, да никому не поймать, так ты говорил?

– Вроде того. – Салтан не стал спорить.

А сам вдруг вспомнил: всем видать, да никому не поймать – это ведь про белого оленя так говорят! Белый олень, что прыгнул в море, Понтарх, его дочери-волны, числом три тысячи, что вынесли бочку на берег острова, все дарованные им чудеса для Гвидона… Взглянул на сына: в темноте того было отлично видно, его лицо и волосы источали тихий, неяркий, но ясно различимый свет.

– Гляди, батя… – очарованно пробормотал Гвидон, мимо отца глядя в ту сторону, куда они шли.

С трудом оторвав взгляд от сына, Салтан взглянул вперед. И резко втянул воздух. Перед ними была та же небесная бездна, огромная, высотой и шириной в сам лес. Но звезд в этой бездне было только четыре: три в верхней части образовывали треугольник, одна сияла на заметном отдалении от тех трех. Вся эта бездна казалась живой. Они еще немного вгляделись, потом разом охнули.

Перед ними высилась исполинская дева-великанша, сотканная из живой тьмы, на таком же коне – выше леса стоячего, ниже облака ходячего. На лбу у нее сияли холодным светом три глаза: один повыше, два других под ним. Четвертая звезда колола взор, сидя на конце длинного черного копья.

– Поздорову ли, добры молодцы?

На этот раз стражница заговорила первой. Гулкий ее голос заполнил все пространство между землей и небом, от него веяло густо-лиловым холодным ветром.

– Поздорову… – тихим от потрясения голосом ответил Салтан.

Кричать не требовалось: черно-лиловая тьма обнимала их, обтекала со всех сторон, шептала в уши, ловила сказанное слово возле самых уст.

– Куда пусть держите?

– Ищем Медоусу-стражницу, – ответил Гвидон, и юная дерзость в его голосе сменилась потрясенной робостью. – Не ты ли это?

– Ух, ух! – тысячей совиных голосов заухала тьма – это она так смеялась. – Не я. Медоуса-Стражница – госпожа моя, я лишь ее служанка смиренная. Двор стерегу, кого попало не пускаю.

– Испытай нас! – крикнул Салтан, громким голосом пытаясь показать хоть самому себе, что он не букашка мелкая под копытами коня-тьмы.

– Испытаю. Не отгадаете загадки мои, будете мне служить!

Тьма-дева показала копьем вверх, где теснились небесные звезды, и Салтан как наяву увидел: они с Гвидоном падают во тьму, а души их рвутся из тел белыми мелкими звездочками, несутся вверх, вливаются в это неразличимое сонмище, растворяются… И эта участь была так близка, что холод сковал жилы болезненным онемением. Вся их сила молодых мужчин царского рода казалась ничтожной перед силой Тьмы-девы, словно капля воды в полосе прибоя – накатит волна, слизнет и не заметит.

– Бежит, бежит овечка по липовой дощечке, – заговорила тьма, – увидала зарю, да и пала в воду. Бежали овцы по калиновому мосту, увидали зарю – покидались в воду.

Салтан пытался вспомнить: неужели такой загадке его не учили? Овечки, дощечки – это он видел ясно, но загадка ведь не про овец!

– Звезды… – очарованно глядя в небо, прошептал Гвидон.

Кажется, он лишь говорил о том, что видел – и где видел самого себя.

– Верно, – мягко ухмыльнулась тьма, и опять черно-лиловый ветер огладил волосы отца и сына. – Звездочки, овечки мои, ночью по небу гуляют, на заре в море ныряют и в нем день провождают. А теперь: гроб плывет, мертвец ревет, ладан пышет, свечи горят?

Салтана прошиб холодный пот. Учили его такой мудреной загадке, не учили – он не мог вспомнить. Виделась церковь, в ней молчаливые огонечки свечей, меж ними темный гроб, в гробу – мертвец… и вдруг этот мертвец поднимается и как заревет! Сказывает, бывают и такие. Было жутко и противно, но Салтан не мог отделаться от этого зрелища и проникнуть мыслью под внешнюю оболочку вещей, сообразить, о чем говорится в загадке.

– Это… туча весенняя – гроб, в ней молния блещет – огонечки, а гром – вот и мертвец ревущий, – так же задумчиво, словно не своим голосом, произнес Гвидон.

– Верно, – к удивлению Салтана, прогудела тьма. – Ну, вот вам последняя загадка: стоит дуб без корня, без ветвей, сидит на нем птица вран без крыл, пришел к нему старик без ног, снял его без рук, заколол без ножа, сварил без огня, съел без зубов.

«Конец нам», – только и подумал Салтан. Такой загадки он никогда не слышал. И нечего думать о безруки, безногих и беззубых стариках – тут не угадать.

Он оглянулся на Гвидона: тот застывшим взором смотрел в небо, его лицо тихо сияло.

– Ну? – подбодрила Тьма-дева. – Знаете?

– Это… – забормотал Гвидон. – Это…

Его красивое лицо мучительно искривилось, и на Салтана накатило отчаяние. Они сгинут здесь, Тьму-деву сабелькой не одолеть. Елена не дождется их на морском берегу, исплачется, превратится в чайку и будет вечно носиться над морем, криком зовя их двоих… Это – ловушка, неведомый похититель островного града так все и подстроил, чтобы они забрели в эту чащу и здесь пропали…

Тьма загудела, запела черно-лиловым голосом, плотнее сомкнулась вокруг них. Недостаточно они оказались умны, чтобы хотя бы дойти до Медоусы-Стражницы. И уж мудрость ее тем более им не по зубам, как тем же чайкам – огромные рыбины темных глубин…

– Это мороз, – вдруг сказал Гвидон.

Песнь тьмы прервалась, наступила тишина.

– Веерно, – с сожалением протянула Тьма-дева. – Ну, ступайте дальше, коли удалы…

– Стой, стой! – закричал Салтан. – С тебя теперь ответ: как ее имя?

– Имя ее Степанида, – насмешливо ответила дева.

– Врешь, – отверг этот ответ Салтан, чувствуя холод в груди.

– Имя ее Мастридия.

– Неверно. Настоящее имя давай.

– Звать ее Ульяна-Падаю-На-Незваных-Бум-Бам-Кости-Переломам.

– Вот это правильное имя.

Тьма-дева моргнула, закрылись три ее глаза, наступила полная темнота. Лишь одна, последняя белая звездочка резко рванулась вперед – невидимая великанша метнула копье. Разбитая им, тьма впереди рассеялась. Не веря глазам, Салтан и Гвидон смотрели на открывшуюся им широкую поляну, а на ней – крепкий просторный дом. Окружала его низкая ограда из толстых кольев. Такую ограду легко перелез бы и ребенок – если бы не черепа человечьи на каждом ее колу. Глаза черепов тускло мерцали.

«А почему – мороз?» – хотел спросить Салтан, но не мог шевельнуть языком.

– А почему – мороз? – услышал он голос Гвидона.

– Ты же отгадку нашел. Стало быть, знаешь?

– Не знаю, – ошарашенно пробормотал сын. – Сама собой в голове явилась, будто подбросил кто. Я думал, может, ты знаешь? А оно тоже нипочему, да?

– Просто запомни, – со вздохом подтвердил Салтан, чувствуя себя самого не таким уж умным. – И ступай вперед.

Гвидон без вопросов зашагал к низкому тыну с черепами. Салтан шел за ним: в густой тьме сияние Гвидона так усилилось, что тот живым светочем освещал путь отцу и себе.

За оградой виднелся двор – совершенно пустой, из трубы над кровлей не шел дым. Изба была сложена из толстенных бревен – ни окон, ни дверей, – кровля крыта дерном, и на ней рос не только мох, но и кусты и даже небольшие деревца. Вся кровля казалась такой тяжелой, что было страшно – вот-вот рухнет и раздавит под собой сам дом. Ворота стояли закрытыми, но это еще полбеды. Приближение двоих путников пробудило черепа: медленно, со скрипом они стали один за другим поворачиваться к воротам. Тусклые огоньки в их глазных отверстиях загорелись ярче.

– Чур меня! Батя… – Гвидон придержал отца за рукав. – Сейчас подойдем, – зашептал он, – а эти и вцепятся… Ой, смотри, вон тот зубами щелкает!

– Не бойся, дружище! – тихо ответил Салтан. – Смелым бог владеет, без отваги нет и браги. Я уже бывал в такой избе…

– Когда же ты бывал?

– В семь лет меня кормилец мой, боярин Дарий, в лес завел да велел по тропке идти. К такой же избушке я пришел, а там внутри… – Салтан оторвал взгляд от избы и взглянул на сына. – Тебя-то авось на лопату не посадят и в печь не толкнут, здоров ты больно. А если все же, то помни: ручки-ножки растопырь, чтобы в устье не влезть, так и будешь цел.

Они сделали еще несколько шагов, и тут ближайший череп, сидевший на воротном столбе, заговорил.

– Куда путь держите, добры молодцы?

Голос его звучал глухо и невнятно, как из-под земли.

– Ищем мы Медоусу-Стражницу, – ответил ему Салтан. – Пропустил бы ты нас.

– Пущу, если скажете мое имя. А не скажете…

Череп выразительно защелкал челюстями.

– Может, Кондрат? – сказал Салтан.

– Нет. – И опять щелк-щелк.

– Может, Матриниан?

– Нет. – Щекл-щелк прозвучало еще более грозно.

– Ну тогда… Звать тебя Константин-Не-Пускаю-Через-Тын-Щелк-Щелк-Горло-Перезрызолк.

– Эх! – с сожалением вздохнул череп. – Догадались! Делать нечего, ступайте.

Ворота сами собой раскрылись.

– Ждут вас, – ехидно заметил череп им вслед. – Ох, ждут!

Проходя, Гвидон вдруг заметил, что ворота сделаны не из досок, а из костей человечьих. Но стиснул зубы и смолчал: пятиться поздно.

Мерцание мертвых глаз осталось позади, но два гостя хорошо видели дорогу: Гвидон и здесь источал свет, хоть и более слабый, чем в лесу. При нем видно было, что перед ними глухая стена.

– Избушка, избушка! – позвал Салтан. – Развернись к лесу глазами, к нам воротами. Нам не век вековать, одну ночь ночевать. Пусти прохожих людей.

Избушка начала поворачиваться. Путники замерли, глядя, как ходят ходуном толстые бревна, как сыплется из щелей всякий сор, как дрожат деревца на крыше. «Сейчас рассыплется, и не узнаем ничего!» – мелькнуло у Салтана в мыслях.

Но избушка не рассыпалась. Она замерла, и теперь в стене, обращенной к гостям, виднелась низкая дверь. И пока Салтан собирался с духом, чтобы в нее постучать, она раскрылась сама.

Внутри была тьма. Живая, дышащая тьма. Это она отворила дверь и ожидала гостей. Или угощения?

– Избушка, избушка! – позвал Салтан. – Нам в тебя лезти, хлеба ести.

– Сперва скажи, как мое имя? – проскрипела дверь и покачнулась, будто намекая на будущий удар.

Гвидон дрогнул и чуть попятился. Видал он разные чудеса, но разговаривать с дверью… К тому же и голос у нее был скрипучий, противный донельзя.

– Батя! Почему дверь разгов-варивает?

– Не сама дверь, – шепнул Салтан. – Дух-сторож в ней живет. Может, Устинья? – громко сказал он.

– Нет-нет-нет, – проскрипела дверь.

– Может, Еликонида?

– Нет-нет-нет! – со злорадством ответила дверь.

– Ну тогда звать тебя Лукерья-Сторожу-Придверья-Хрусть-Хрусть-Спину-Переломлюсть.

– Эх, догадались! – со злобой скрипнула дверь. – Ну, проходите!

– А теперь мое имя скажи! – заржал вдруг лошадиный череп на низком коньке крыши, и глаза его полыхнули.

Гвидон вздрогнул и отшатнулся от неожиданности. Салтан подтолкнул его локтем и сделал знак: отвечай!

– М-может, Степанида? – нахмурившись, вспомнил Гвидон недавний разговор с Тьмой-девой.

– Нееет! – заржал лошадиный череп.

– Может… Ми… Мат…

Салтан ударил его локтем: ответ дается только три раза!

– Мастридия! – с облегчением вспомнил Гвидон.

– Нееееет! – пронзительно, с торжеством взвизгнула лошадь.

– Звать тебя Ульяна-Падаю-На-Незваных-Бум-Бам-Кости-Переломам!

Лошадь издала досадливое ржанье, и глаза ее погасли.

Салтан испустил глубокий вздох облегчения. Но это был всего лишь доступ в избушку…

Внутри замерцал легкий сизый свет. Гвидон поежился.

– Идем, – тихо, но твердо сказал Салтан. – Не поворачивать же обратно.

И первым шагнул в низкую дверь.

Ничто не пыталось причинить ему вред, и он благополучно распрямился. Вслед за ним в избу живо вскочил Гвидон и тоже стал озираться. Внутри никого. По виду все как везде: беленая печь, лавки, сундуки, стол, полати, высокая ступа с пестом в углу, где у добрых людей бывают иконы…

– Поклон вам, хозяева! – вполголоса крикнул Салтан, кланяясь. – Выйдите, покажитесь, мы к вам с добром пришли.