говорящим со мной
странам и городам,
и живущим в них людям, красивым душою.
Чтобы речи мои, как живая вода,
к ним стекались, меня обращая большою.

Научи меня быть
самой маленькой с ним.
с тем кто просто придет
и обнимет, и вспомнит
по едва уловимым движеньям ресниц,
как он был сто столетий назад мною понят.

Научи меня верить
в Твою правоту,
несмолкающий звук и немеркнущий светоч.
Научи меня так,
чтоб, куда ни пойду,
возрождалась весна на руках мертвых веток.

Научи меня плыть по огромной реке
по теченью иль против течения века,
и, перо вместо камня
сжимая в руке,

я прошу,
научи меня
быть
Человеком.

«Я Вам не нравлюсь таким, как есть!..»

Я Вам не нравлюсь таким, как есть!
Вам по душе позабавней кто-то
и бородатые анекдоты.
Их Вы найдете немало здесь.

Вы влюблены в простоту речей.
В жестикуляцию лживых пальцев.
Счастливо, милые, оставаться
в плену нелюбящих Вас очей.

Я Вам не нравлюсь – и чёрт со мной!
Я Вам не нравлюсь – и Бог же с Вами!
Любой бросающийся словами
за Вас не будет стоять стеной.

Цветы завянут спустя два дня.
У слов красивых отсохнут буквы.
Я постою здесь еще – а вдруг Вы
еще позаритесь на меня?

Но я не нравлюсь таким, как есть,
Вам, ждущим море в бездушном камне.
Печаль оставив тонуть в стакане,
я подожду Настоящих здесь.

«Я обыкновенный плагиатор и стихи дублирую, шутя…»

Я обыкновенный плагиатор и стихи дублирую, шутя:
строчки я краду у листопада и ворую рифмы у дождя,
голос я беру у водосточных труб, в которых бьются
сквозняки. Ну какой тут авторский источник, ну какие тут
обиняки? Собственный мой голос – он прокурен и хра –
пит в гортани про запас. В наши игры о литературе
голоса играют против нас.

Ходют-бродют критеги в очочках, поднимая выспренную
бровь: здесь как прядка выбилось полстрочки, и ну что ж
ты пишешь пролюбофь? «Подозренье рифм на отгла –
гольность, – молвит критег, челюстью скрипя, –
да и твой не уникален голос – так уже сказали до тебя!»
Я молчу и не читаю строки тех, с кем кто-то сравнивал
меня. Не они преподают уроки – те, чей свет за пазухой
храня, я иду, и мне светлее в самой нелитературной
темноте.

Я рифмую строки с чудесами.
Я ворую рифмы у детей.

У меня в стихах не «воют птицы» и не прочирикает зве –
рёк. У меня не «спится с тем, кто снится», разве это ста –
вят мне в упрёк? Надо, вероятно, чтобы «выли» «птицы
счастья» третьей мировой, надо, вероятно, чтобы были
трое: он, она и у него; надо, чтоб добряк побил злодея,
надо, чтоб «йа без него умру…»

Пусть не в меру я краду идеи: я краду идеи не в миру.

Я краду анапесты и ямбы у морей и тридевятых гор. И не нужно
петь мне дифирамбы или вызывать на разговор: если у тебя
в стихах ни строчки от того, что дарит эта Жизнь –
лучше, правда, ограничься точкой.

Или в графоманы запишись.

Вписка

за уроками дома становится скучновато
и родителей часто становится слишком много
в ночь из дому идет воинствующий новатор
проповедница со сверкающим третьим оком
круги под глазами намек на круги ада
что ей удалось пройти совсем одиноко

дом по имени улица мнится гостеприимным
все в нем братья и сестры пока там полны стаканы
там каждый зеленый юный ботаник-инок
превращается в клевого лысого истукана
проповедница забывает как ее имя
когда на столе не дорожка, а эстакада

веселеет лицо за лицом все орут лехаим
все похожи на таксидермистских кукол
ты же сама хотела побыть плохая
чтобы быть поставленной в собственный угол
галлюцинации под потолком порхают
кто-то вовсю целуется с белым другом

кто-то лежит в обдолбанной бессознанке
кто-то пишет бывшим люблю целую
это жизнь. прикоснувшись к самой ее изнанке
ты только тогда и влюбишься в лицевую
не восклицают не вопрошают знаки
просто диктуют: б**ть, ну какого *уя?

меж незнакомым телом и батареей
ты жалеешь, что в детстве были с тобой не строги
и хочется только домой, домой поскорее
хочется мыть посуду, зубрить уроки

мы постареем, мама. мы постареем
раньше, чем выйдут любые сроки

Рядом будь

Пойми её тогда, когда она одна.
Когда покинет дом её толпа людей.
Когда все съедено
и выпито до дна!
Седая пустота огромных площадей

возьмёт над нею верх и заключит в кольцо,
И рассмеется над
печалями её!
Смелей стучись к ней в дверь, не прячь свое лицо,
цветами оживив пустынное жильё!

Зажги свечу у ней и выключь фонари!
И, осветив ей дом, так освятишь ей путь!
Дождись пока она с тобой заговорит!

Молчи!
витийствуй!
плачь!
но только рядом будь!

И в уголках ее печальных серых глаз
что в комнаты углах – дрожит седая ночь;
Стань для нее звездой, которая зажглась,
чтоб только ей
одной,
единственной!
помочь!

Влюбись в нее тогда, когда она одна!
И заповедь тебе – одна:
Не отстранись,

когда она глядит
в пустой проем окна,
чернилами уйти
желая
со страниц!

Никогошеньки

Нет, мне не холодно, мне всё нравится.
В моих глазах начало темнеть.
Я потеряла во тьме знак равенства
с людьми, кто мог бы стать дорог мне.

Мной слишком много всего прочитано,
чтоб я читалась легко сама.
Где ж это слыхано или видано,
чтобы такой – да сводить с ума?

Они приходят в мой дом, влюблённые.
Мы говорим до утра и пьём,
Но что-то к ним неопределённое
выходит в полночь в дверной проём.

И губы алые губ касаются.
И руки – рук, но душа – души
никак не может коснуться, с завистью
к другим ломая карандаши.

Я потеряла во тьме знак равенства
самой себе, и равна нулю.

Скажи, как с горечью этой справиться?
Я никогошеньки не люблю.

Зверь

Он здесь. Он смотрит из закулисья,
глотая жадно табачный дым.
С оскалом волчьим. С повадкой лисьей.
Ты объясняешься с молодым
мужчиной на языке текилы
с невероятностью нулевой.
Окно похоже на пасть могилы,
когда нет выхода из него.
Вы говорите с ним, говорите.
Вы говорите с ним до утра.
Двум жёлтым точкам из-под прикрытия
видней, во сколько стрелять пора.

Когда он выстрелит, всё пропало.
Но замогильный проём окна
запорошит белый снег устало,
и вновь – матросская тишина.
Текила кончилась, объясненья
за нею вслед просочились в дверь.
Ты растираешь до покрасненья
глаза, в которых таится зверь,
две точки, жолтые, как у Блока,
два чьих-то глаза в твоих глазах.
Сегодня зверь завернулся в кокон.
Сегодня он не придёт назад.

Ты, а не он от тебя зависим.
Замкнётся комната на кольцо.
Он завтра выйдет из закулисья
и всем покажет свое лицо.
И будет взгляд, что ценней прожитых
лет – девяноста и девяти.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Если вам понравилась книга, то вы можете
ПОЛУЧИТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ
и продолжить чтение, поддержав автора. Оплатили, но не знаете что делать дальше? Реклама. ООО ЛИТРЕС, ИНН 7719571260