Часть 1
Отцы-основатели

Глава 1
Бронислав Малиновский и рождение полевой экономической антропологии

Если вы живете в Англии в 20-х годах ХХ века, хотите провести полевое антропологическое исследование и ищите того, кто мог бы вас этому научить, то Бронислав Малиновский – именно тот, кто вам нужен. Строго говоря, он едва ли ни единственный, кто может вам помочь. Из первой части этой главы вы узнаете о том, как молодому ученому-эмигранту удалось создать целое новое направление в науке и разработать методологию проведения полевых исследований, которую с небольшими изменениями используют до сих пор. Предложенная Малиновским научная система была маленькой революцией – она призывала полностью пересмотреть не только метод, с помощью которого исследовались туземные сообщества, но и сложившуюся этику взаимодействия с ними. Для того чтобы в самом центре колониального мира – Британской империи – могла появиться новая антропология, нужен был человек, способный не просто бросить вызов сложившимся представлениям, но и предложить альтернативный путь развития и повести по нему за собой других. То есть понадобился профессор Малиновский.

Бронислав Малиновский родился в 1884 году в Кракове. Краков той поры – это небольшой польский город с бурной культурной и интеллектуальной жизнью, часть Австро-Венгерской империи. В отличие от многих случаев, когда упоминание о родном городе ученого встречается в его биографии как дань некой информационной вежливости, австрийской принадлежности Кракова было суждено сыграть в научной карьере Малиновского важную роль, став первым звеном в цепочке событий, приведшей к тому, что он стал одним из основателей экономической антропологии, возможно, самым известным сторонником функционализма и разработчиком методологии полевых этнографических работ в целом. Кем же был человек, перевернувший мир антропологии? Ответить на этот вопрос не так-то просто.

Словно следуя заветам Оскара Уайльда, Малиновский и его ученики создали вокруг него целую серию мифов, а оценки его личности разнятся от восторженных отзывов бывших студентов до едких критических комментариев коллег и знакомых. Малиновского превозносили за внимательность к чувствам других, за его доброту и теплое отношение к ученикам. Он легко сходился с людьми, охотно и щедро делился своими знаниями, а свои лекции обычно начинал с того, что влетал в аудиторию с целым ворохом своих записей и зачитывал их вслух, то и дело останавливаясь на наиболее интересных местах, чтобы обсудить их со студентами^[5]. Его ученики превозносили его как одного из самых интересных и вдохновляющих преподавателей – согласно воспоминаниям одного из них, на занятиях Малиновского почти всегда были не только студенты, но и его коллеги, иногда приезжавшие из других стран, чтобы послушать удивительного профессора Малиновского. Видимо, он действительно был потрясающим лектором и располагающим к себе человеком, поскольку даже его самые строгие критики не отказывали ему в харизматичности. Возможно, проблема была как раз в том, что он был даже немного чересчур харизматичным – некоторые обвиняли его в создании образа этакого мессии, говорили, что он превратил собственную жизнь в миф и окружил себя кругом верных последователей^[6].

В отличие от преданных студентов коллеги Малиновского отзывались о нем весьма противоречиво. Малиновского обвиняли в несдержанности, неспособности мириться с критикой, излишнем самолюбии и эгоцентризме. Исследователь британской антропологии Купер писал, что Малиновский требовал от студентов абсолютной преданности, представляя себя единственным человеком, борющимся за истину и стоящим на страже добра в мире, где силы тьмы подбирались все ближе. Купер порядком демонизирует Малиновского, изображая его сыплющим с кафедры пустыми предостережениями в попытках создать культ имени себя, однако реальное положение дел в то время было в самом деле весьма тревожным. В начале ХХ века британская антропология столкнулась с серьезным вызовом – общества, которые она собиралась исследовать, стремительно менялись под влиянием колонизации и глобализации, а в самой антропологии еще не было выработано современных научных методов, позволяющих быстро провести полевые исследования и собрать материалы до того, как архаические культуры будут безнадежно деформированы, а то и стерты с лица земли. Малиновский долгое время был одним из немногих антропологов, кто самостоятельно проводил длительные полевые работы и был способен подготовить к ним других специалистов. В этом смысле он действительно практически единолично вел борьбу с подступающей тьмой – тьмой забвения, в которой могли скоро оказаться общества, на столь короткий срок получившие возможность рассказать свои истории европейской науке.

Отец Малиновского был профессором филологии, изучал славянские языки, и можно предположить, что именно от него Малиновский унаследовал свою уникальную способность к языкам – Бронислав в той или иной степени свободно владел классическим греческим и латынью, английским, французским, немецким, итальянским, испанским, польским, русским, а во время своих полевых исследований близ Папуа – Новая Гвинея освоил также языки племени моту и обитателей Тробрианских островов. Уже одно это выделяло его среди антропологов той поры, в значительной мере полагавшихся на услуги переводчиков. Знание местного языка Малиновский, схватывавший всё на лету, сделал позднее одним из ключевых элементов своей методологии, перевернувшей мир полевых исследований. Однако в начале своего научного пути Малиновский вовсе не планировал связывать свою жизнь с антропологией. Напротив, в 1902 году он поступил в Ягеллонский университет в Кракове, намереваясь изучать физику и математику. Далее сведения расходятся. Сам Малиновский утверждал, что, будучи болезненным молодым человеком, вынужден был часто проводить часы в постели с книгой, и в один из таких приступов недомогания прочитал «Золотую ветвь» Фрэзера^[7] – монументальное научное исследование веры в магию и ее роли в архаических сообществах, бывшее на тот момент одной из главных книг по антропологии. Купер, кстати, скептически относился к этим словам Малиновского и считал, что болезненность Малиновского была им намеренно сильно преувеличена, чтобы уложиться в миф о пророке, перенесшим страдания и лишения в юности, только чтобы переродиться и открыть новое учение в более зрелом возрасте. Однако независимо от того, разделим ли мы симпатии учеников Малиновского или язвительный скептицизм Купера, известно, что уже во время обучения в университете Малиновский заинтересовался вопросами развития науки. Так, его диссертация была посвящена анализу работ Маха и Авенариуса, видных представителей позитивизма, активно защищавших ведущую роль опыта в научном познании. С учетом того, что разработанная Малиновским позднее методология была в первую очередь основана на твердой убежденности в необходимости эмпирических исследований, можно предположить, что его интерес к позитивизму и эмпиризму проявился рано и сыграл важную роль в появлении экономической антропологии.

Получив степень, Малиновский отправился в университет Лейпцига, где в свое время учился его отец. Авенариус, чьи взгляды Малиновский до этого штудировал, сам учился когда-то в Лейпциге, а затем издавал там «Трехмесячник научной философии» совместно с Вильгельмом Вундтом. Несмотря на то что Авенариуса Малиновский, к сожалению, застать не мог (тот умер в 1896 г., за дюжину лет до прибытия Малиновского в Лейпциг), он стал учеником его коллеги и друга Вундта, занимавшегося экспериментальной психологией. Вместе с классами экономической истории Бухера, уроки Вундта стали основной нового этапа обучения Малиновского, подготовив почву для его собственной научной карьеры, которая будет неразрывно связана с изучением психологических мотивов, скрытых за экономическим поведением. Вильгельм Вундт вообще был своего рода центром притяжения мысли в мире социальных наук своего времени – он не только сам активно исследовал коллективную психологию и активно выступал за необходимость изучать элементы культуры, будь то мифы, обычаи или религиозные убеждения, в неразрывной связи между собой, но и обладал удивительной способностью вдохновлять других. С определенной долей допущения можно сказать, что наставничество и работы Вундта оказались той почвой, на которой было суждено вырасти двум главным школам экономической антропологии начала ХХ века. С одной стороны, в эмпирических, основанных на функционализме, работах Малиновского легко увидеть отголоски увлеченности Вундта психологией и идеями о связи феноменов культуры с потребностями людей. С другой – рассуждения Вундта о том, сколь важно рассматривать различные институты общества не по отдельности, но в их взаимосвязи, а также его разработки в области структурализма, во многом представляли собой заготовку для французского структурализма Дюркгейма и концепции тотальности, популяризованной племянником Дюркгейма Моссом. Кстати, из всех своих многочисленных учителей, Малиновскому было суждено в определенной степени повторить роль именно Вундта – несмотря на серьезные и значительные заслуги на научном поприще, и Малиновский и Вундт в первую очередь сыграли роль наставников в духе античных философов, собирая вокруг себя самые талантливые умы того времени.

В Лейпциге Малиновский провел два года, после чего получил приглашение поработать в Британском музее и продолжить свое обучение экономике и антропологии теперь уже в Лондонской школе экономики. Хотя Малиновский известен в первую очередь как антрополог, и в учебниках по истории экономической мысли едва ли можно встретить его имя, большую часть своей формальной, университетской подготовки после получения степени он посвятил именно экономике. В Лондонской школе экономики Малиновскому вновь невероятно повезло – покинув Лейпциг и Вундта, звезду первой величины на небосклоне социальных наук, он сразу же оказался в учениках у Селигмана и Вестермарка. Чарльз Габриэль Селигман на тот момент был одним из ведущих этнографов Великобритании, чьи научные интересы покрывали половину мира, протянувшись от Новой Гвинеи через Индию до самого Судана. Несмотря на то что его собственные академические разработки не получили в дальнейшем широкой поддержки, Селигман вдохновил и подготовил множество ведущих специалистов, а одними из самых блестящих его учеников были Эванс-Причард и, собственно, Малиновский. Эдвард Вестермарк, с другой стороны, был одним из первых социологов, преуспевших в попытках применить эволюционную теорию Дарвина к социологии. Не приуменьшая заслуг Малиновского, необходимо признать, что он действительно оказался в нужное время в нужном месте, получив в наставники одного из лучших учителей антропологии и одного из основателей британской социологии.