Понтий Пилат был в ярости. Римский офицер, купленный варварами за деньги, ведет себя как плебей. Он видел всяких легионеров и всяких центурионов и цену знал каждому. Этот человек не может и не будет служить под его командованием! Прокуратор повернул голову к двери, там возник фракиец:

– Я жду Квинта Амния, начальника тайной канцелярии.

Прокуратор молчал до появления начальника канцелярии.

– Сегодня день тяжелых для меня испытаний, Квинт Амний. Только что от коменданта гарнизона я узнал, что один из осужденных, а именно галилеянин, был подвергнут бичеванию. Произвел бичевание центурион Муний Луперк, и есть предположение, что сделано это за специальную плату. Если так, то моему возмущению нет предела, и с таким поступком центуриона я мириться не намерен. Мало того, что синедрион нашими руками уже отправил галилеянина к праотцам, он сумел дотянуться до него через наши головы и нашими же руками содрал с него кожу. Меня не интересует, за что синедрион так жестоко расправился с одним из толкователей веры, меня заботит другое: мы оказались уязвимы к давлению раввинства и неспособны ему противостоять. Уязвимой оказалась даже честь римлянина и офицера в лице нашего доблестного центуриона. Прошу тебя, Квинт Амний, провести расследование строго по форме и все зафиксировать документально.

– Этот факт мне известен, игемон. Действительно, бичевание произвел центурион Муний Луперк, и, действительно, неизвестным лицом ему передано 300 драхм храмовой чеканки. Случайными свидетелями оказались принципал и двое легионеров, показания свидетелей взяты в письменной форме. Акт на бичевание составлен, и, если комендант гарнизона согласен с результатами освидетельствования, пусть ставит подпись.

Прокуратор обдумывал решение.

– К перечисленным документам составь сопроводительное письмо на имя имперского легата и в самых категорических выражениях. Я же со своей стороны настаиваю на порочащей отставке центуриона. Сегодня следует отправить срочную почту в Антиохию на имя наместника Сирии Помпония Флакка. Завтра утром я сам выезжаю в Антиохию.

Обернувшись к коменданту гарнизона, прокуратор добавил:

– Отдаю приказ об отстранении центуриона Муния Луперка от занимаемой должности командира центурии и откомандировании его в гарнизон Кесарии до принятия о нем решения вышестоящим командованием. Всем приступить к выполнению своих служебных обязанностей.

Галилеянин находился в самом тяжелом состоянии. Он был исхлестан плетью-семихвосткой, в каждый конец которой заделан оловянный шарик, способный при ударе содрать лоскут кожи. Легко представить, что может сделать здоровый, полный сил молодой человек, взявшийся за дело с пристрастием.

Комендант гарнизона, на ответственности которого лежала доставка осужденных к месту казни и охрана общественного порядка, приказал воспользоваться повозкой и везти галилеянина в ней, если тот не сможет идти сам.

Когда колонна двинулась на Голгофу, галилеянин, собрав оставшиеся силы, пошел сам. По существующим правилам каждый должен был нести свой крест до места казни; крест был тяжел. Галилеянин дважды падал под его тяжестью: сил у него явно не хватало. Примипиларий повидал многое на своем веку и был человеком, лишенным понятия сострадания, но невольное наблюдение за подлым измывательством над галилеянином привело его в тихое негодование. Ну, зарубить мечом, заколоть копьем, добить раненого – по-солдатски понятно, но организовать медленное умерщвление, когда человек не в силах дойти до края собственной могилы! Чтобы всем было ясно, что именно римляне довели осужденного до такого состояния, что это они так жестоко расправились с достойным жалости галилеянином.

«Умно подставили нашего брата», – подумал примипиларий и, приказав схватить из толпы, сопровождавшей караван, иудея покрепче, заставил его нести крест.

Им оказался Симон Киринеянин, который, пороптав, донес, однако, крест до самой вершины Голгофы.

Казнь проводилась за стенами Иерусалима, в глубокой равнине, простирающейся между стенами города и долинами рек Кедрона и Хинома. На этой равнине и находилась Голгофа, или Лысая гора.

Распятие считалось самым ужасным видом казни. Закон запрещал применять ее к римским гражданам, но для покоренных народов распятие практиковалось широко. К такому виду казни приговаривали разбойников, рабов, посягнувших на жизнь и имущество римских граждан; к этой группе лиц относились и государственные преступники.

Вот и Лысая гора. Колонна подошла к подножью и начала медленно подниматься по ее склону. С высоты коня примипиларий приметил несколько в стороне от колонны какую-то толчею – к месту беспорядка бежали люди. Этого еще не хватало! Он сделал движение рукой ближнему к месту происшествия принципалу и указал направление. Тот бросился со своими легионерами к указанному месту; легионеры, стремясь навести порядок, действовали тупыми концами копий. Предметом возни оказался совсем еще юноша, который старался вырваться из рук двух здоровенных бородатых иудеев. Задача легионеров состояла в задержании всех участников беспорядков, и, когда один из легионеров схватил молодого парня за хитон, тот уразумел, что спастись можно единственным способом: он вынырнул из хитона и нагишом понесся в сторону от дороги, спасаясь от преследователей.

К примипиларию подошел раздосадованный иудей, представился начальником храмовой стражи и с возмущением стал говорить о том, что один из учеников галилеянина – Иоанн – был схвачен стражей, но вмешательство легионеров привело к его бегству. Это он сейчас несется нагишом по равнине.

Комендант гарнизона с пренебрежением бросил:

– Сейчас римская когорта обеспечивает порядок. Вы же действуете без согласования со мной и не используете знаков различия, тогда понятен и результат ваших действий. Я, конечно, теряюсь в догадках, зачем вам нужны ученики галилеянина, но, если ты не смог схватить этого Иоанна, пусть твой начальник тебя и накажет. Легионеры же действовали по моему приказу и поступали правильно.

На месте казни были уже выкопаны ямы под столбы, палачи сразу же приступили к делу. Положив каждого осужденного на крест, они прибили ладони разведенных в стороны рук, руки в локтях привязали веревками к поперечине, под ноги прибили опору, чтобы жертва могла на нее опираться по мере сил. Все кресты с жертвами были подняты и установлены вертикально.

Перед распятием осужденным давали выпить чашу вина с желчью для одурманивания и притупления страданий. По рассказам свидетелей, Иисус из Назарета отказался испить чашу, решив принять муки смерти с ясным сознанием.

Казнь осуществлялась медленно. Жизнь вытекала из тела капля за каплей. Жара, жажда, сознание мутнеет, в мыслях возникают отрывочные видения и, не прояснившись, гаснут. От слабости тело провисает, руки в локтях выламываются, раны от гвоздей раздираются, начинается заражение крови, от которого приговоренный и умирает. Кровь с сукровицей медленно стекает по рукам и груди, испарина покрывает умирающее тело, и мириады мух, жадно сосущих соки, откладывающих личинки, жалящих и терзающих, копошатся на теле своих жертв, причиняя невыносимые страдания казнимым, от которых многие теряют рассудок прежде, чем их сердца перестают биться.

Женщины под общим собирательным именем жены-мироносицы сопровождали своего Учителя на казнь. В те далекие времена власть имущие еще не додумались, что именно женщина является тем звеном, ухватившись за которое можно получить неожиданный результат. Женщины и дети не являлись объектами внимания следствия, о преследовании и речи быть не могло. Неудивительно, что четыре женщины и среди них Мария из Магдалы, разум которой уже начал слабеть, сопровождали колонну с осужденными от самой Антониевой башни. Не имея возможности облегчить страдания Учителя, женщины пребывали в глубоких душевных терзаниях.

Учитель держался мужественно, но через некоторое время ослаб: тело обвисло, глаза помутнели, сознание уже начало его покидать. Он попросил пить. И когда женщины обратились с просьбой к легионерам оцепления напоить их Учителя, те не смогли им отказать. Один из них встал, обмакнул губку в воду с уксусом, которую им полагалось иметь при себе, насадил ее на копье и поднес к губам галилеянина. Голова Иисуса безвольно лежала на груди, и он не видел перед собой столь желанную воду. Тогда с целью привести распятого в чувство легионер слегка ударил копьем по нижнему ребру галилеянина. От боли осужденный вздрогнул, приподнял голову, и, почувствовав в открытом рту влажную губку, принялся жадно сосать ее.

Уже через час после допроса галилеянина люди Квинта Амния были на постоялом дворе в Вифании, но обнаружили только дымящееся пепелище: хозяин с семьей бесследно исчезли. Никто из соседей сказать ничего не мог. При внимательном рассмотрении стало ясно, что постоялый двор сожжен сознательно. По свидетельству очевидцев, даже дальние постройки загорелись в одно время с основным зданием. Семья хозяина при пожаре отсутствовала.

На вопрос о галилеянине Лазарь развел руками. Да! Был в гостях. Да! Обещал быть на следующий день, но в ту ночь вспыхнул пожар, и, видимо, он нашел новое пристанище, не было смысла сюда возвращаться.

Были приняты меры к розыску хозяина постоялого двора.

Эти неутешительные новости Квинт Амний доложил прокуратору. Понтий Пилат понимал, что для выяснения обстоятельств потребуется время, и перешел к следующему вопросу:

– Среди событий двух последних дней меня интересует судьба Иуды из Кариота, ученика галилеянина. Установлен ли такой человек и что с ним?

– Да, такой человек найден за городом в саду одной из ферм повешенным. Мои люди подоспели как раз в тот момент, когда его снимали с дерева. Храмовая стража не хотела подпускать моих людей к телу для осмотра, но начальник группы оказался человеком решительным – сразу за меч. Та сторона знай свое: повесился сам, вот и тридцать монет при нем. Если бы его повесили, то предварительно обворовали бы. Мне же многое показалось неясным. Чтобы повеситься на дереве, необходимо забраться на сук, привязать веревку, броситься вниз. Но как взобраться по такому гладкому стволу в сандалиях с такими отполированными подошвами? Как при падении тела сохранить шейные позвонки? Когда же мне не без сопротивления храмовой стражи удалось заглянуть под хитон умершего, то никаких сомнений не осталось: человек подвергался тяжелым пыткам. Вызванный армейский лекарь после осмотра заявил, что было повешено тело уже умершего человека.

Прав был галилеянин, утверждая, что подпись под доносом вырвали у его ученика под пыткой. Обманули римский суд дружно, подписав копию доноса всем составом синедриона. Ясно, Иуда не должен был присутствовать на суде; еще неизвестно, как бы он себя повел, встретив своего Учителя. Но не проверять же на честность состав синедриона: это знатнейшие фамилии Иудеи.

Понимая, что собранного материала явно недостаточно, прокуратор решил закончить собеседование.

– Спасибо за службу, Квинт Амний. Ты свободен.

Понтий Пилат подождал, пока начальник тайной канцелярии не покинет служебное помещение, и только тогда обернулся к другому посетителю, скромно сидевшему в стороне.

– Ход этому делу давать не следует, доказать ничего не удастся. В вопросах мести доказывать ничего и не нужно. Необходимо действовать скрытно, – сказал Аман Эфер. – Мы действуем традиционными способами, но такой путь требует времени, а у нас его нет. Еще два-три дня – и все следы будут уничтожены, и мы не узнаем причин, по которым так опрометчиво обошлись с прокуратором.

Каждый ушел в свои размышления, в помещении установилась тишина.

– Все же есть возможность узнать об этих событиях. Нужно поговорить с галилеянином.

Понтий Пилат вскинул глаза.

– Да он уже шесть часов на кресте; скорее всего, умирает, если не умер.

– Есть способ!

После таких слов прокуратор, зная своего друга, весь обратился в слух.

– Нужно снять его с креста, пока он еще жив. Для этого прокуратору необходимо официально откликнуться на мольбы родственников.

– Прошение подпишу.