Ну так вот, штаб этот самый, ставочный, в котором Петьке послужить надлежало, в самом центре этого прекрасного города располагался. Располагался и территорию при этом занимал огромнейшую, на всякий случай пятиметровым забором от гражданского населения отгороженную. Но при всем при этом, вопреки ожиданиям всякого гражданского, взиравшего извне на почти тюремный забор и в вопрос не посвященного, внутреннее пространство штаба выглядело вовсе не как военный полигон или, положим, внутриказарменное пространство, нет. Выглядело и благоухало это замечательное пространство как богатый дендропарк, в многообразии растительности практически не уступавший тайскому тропическому саду Нонг Нуч. Очень сильно не похож был этот почти круглогодично цветущий рай на объект военной инфраструктуры. Совсем не похож. Ни тебе бетонных кубов штабных многоэтажек, ни казарм солдатских, ни плаца разлинованного, ни суеты круглосуточной. Исключительно аллеи тенистые, в растительном богатстве утопающие, клумбы да розарии всяческие, яркими розами цветущие и ароматами своими, как парфюмерный магазин, благоухающие.

Ну а потому как климат тут был, действительно, теплый, да еще и мягкий, морю прилегающему благодаря, богатство растительности в ставке было по-настоящему поразительным. Неустанными стараниями многих поколений садовников, с самого основания штаба здесь над зелеными насаждениями радевших, утопала территория ставки в представителях флоры практически всего земного шара. Привычные клены, тополя и березы перемежались с не менее привычными елками и соснами, но тут же богатыми мазками разбавлялась эта идиллия смешанного леса средней полосы уже незнакомыми рододендронами, кипарисами и бугенвиллеями. А в некоторых, особо солнечных местах произрастали даже пальмы, магнолии и остролистные агавы.

Поговаривали, что где-то в самой глубине, в самом что ни на есть укромном уголке ставочной идиллии, существовал фруктовый сад, дарящий столу верховного командования и сочные яблоки с грушами, и наполненную сахаром черешню с вишней, и горящий пламенем благородных рубинов гранат. И даже такой, тогда мало кому известный плод, как фейхоа, на стол командования из этого сада прибывал. Кусты же, цветущие и нецветущие, в разнообразии своем вообще никакому учету не поддавались. Много их тут было. Самых разных форм, расцветок и наименований. Так много, что и не перечесть. Рай, одним словом, а не военный объект союзного значения.

В раю же этом, в отличие от обычных строевых частей, где от бравого ефрейтора до целого полковника еще восемь видов воинских званий бултыхалось, в основном два вида кадровых офицеров всего-то и служило. Генералы да прапорщики. Ну а потому как еще Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин справедливо заметил, что генералов без мужика ну никак не прокормить, а прапорщики от роли простого народа всегда ловко уворачиваются, в ипостась неустанно трудящихся мужиков в том штабе определили обычных солдатиков, вынужденных пару лет любую службу, какую Родина прикажет, нести и не возмущаться. Вот в это-то удивительное место Петьку служить и отправили, потому как генералам рядовой солдатик очень полезен и необходим.

Генералы же, в этом прекрасном раю в служении Отечеству утруждавшиеся, как им это и положено, высокую военно-стратегическую ответственность на себе несли. И от ответственности такой обязаны были генералы, все как один, выглядеть сурово и отважно, потому как и пост, и доверие возложенное, и положение высокое обязывают! Идет, бывало, такой генерал по тенистым аллеям, из корпуса в корпус по неотложным военным делам неторопливо следуя, и сразу видно – большой и совершенно ответственный чин перед тобой. Осанка, выправка! Взгляд суровый и испепеляющий! Мастодонт, а не человек! Глыба! У него фуражка такая, что под ней песочницу детскую от дождя укрыть можно, а лампасы на штанах в два раза Петькиной ноги шире, к примеру. Да и лампасы-то всё разные: и синие, и красные, и зеленые! Особенно васильковые хороши. Не лампасы, а феерия цвета! Залюбуешься.

А как мундир парадный такой генерал наденет, так диву даешься, какую неимоверную физическую силу человек внутри этого мундира обретает. Такой вес золота в шитье и бронзы в медалях поднять, да еще и уверенно на себе нести только два вида людей себе позволить могут: штангисты и генералы. Да такой генерал у любого встречного «не генерала» вызывал дрожь в коленях, слабость в кишечнике и жгучее желание куда-нибудь поскорее спрятаться. Ну а потому как войн в стране, слава Богу, уже давно не было и, еще большая хвала Всевышнему, в ближайшее время не предвиделось, генералам тем только и оставалось, что парой вещей заниматься: проводить всевозможные учения, а между учениями, в ознаменование успешного окончания оных, дружественные встречи и междусобойчики организовывать.

Учения проводили грандиозные. И в полях, и в лесах, и в пустынях разнообразных, и даже на морских, речных и океанских просторах те учения устраивали. В общем, в любых ландшафтах, коими страна наша и по сей день богата. Нагонят, бывалоча, войск и техники, заставят их в дыму и грохоте друг за другом с радостными воплями носиться, а сами в штабах над картами глубокомысленно склонятся и линию генерального наступления разноцветными карандашами рисуют. Стратегически мыслят, понимаешь. Ну а потом, как сами вдоволь накомандуются и войска под самые гланды учебной войной утомят, за успешные учения и высокие показатели воинской подготовки друг другу по медальке выдадут. Заслужил, генерал, носи с честью.

Ну а как с первым занятием с большим успехом управятся, так тут же без промедлений ненужных ко второму ключевому занятию приступают. Нужно же как-то и былое вспомнить, и недавние учения в деталях обсудить, и новые учения обязательно спланировать! Да и свежую медаль «обмыть» обязательно требуется, а то носиться не будет. Да мало ли у генералов поводов и причин найдется, чтоб в кругу себе подобных приятно время провести? Завсегда найдется. Оттого и проводили они множество свободного времени в тех самых посиделках в самом разном составе и в самых разных местах. Когда в штабе, когда на даче какой или, положим, на кордоне охотничьем, а когда, глядишь, и в баньке. Ну, а поскольку генералы за долгие годы службы многие вещи самостоятельно делать отучились и праздничные «чаепития» самостоятельно проводить уже затруднялись, на такой случай в штабе как раз прапорщиков полно присутствовало. Нет, не офицеров, что пониже генералов будут, а именно прапорщиков.

Прапорщик, он ведь какой? Он неуничтожимый и вечный! Он в любой среде прижиться может и в любой ситуации чем свое домашнее благосостояние увеличить найдет. Найдет, домой принесет и дальше искать пойдет, потому как нет предела совершенству. И уничтожить прапорщика практически невозможно. Все ему нипочем! Хоть взрыв ядерный, хоть гнев генеральский испепеляющий. Восстает из пепла практически мгновенно. Глядишь, ну вот только что в пыль и прах втоптан был и вдруг ра-а-аз – бодр и весел! Опять что-то такое, как муравьишка усердный, бойко в сторону своего жилища тащит. Но при этом так грамотно тащит, что и вверенное ему, прапорщику, хозяйство каким-то чудесным образом напрочь не разваливается и функционировать продолжает. Хоть ты такому прапорщику гаражное, хоть подсобное хозяйство поручи, а хоть и банный комплекс в управление передай, все одно – и транспорт поедет, и поросята завизжат, и пар отменный к нужному времени в парную подан будет. И не важно совсем, что бензина с мясом дома у того прапорщика кратно больше, чем в родной части. Главное, чтоб работа работалась и служба шла.

Ну вот и сложился у генералов с прапорщиками симбиоз. Эти, большие, те, что с лампасами, дела великой военной важности вершат, а другие, те, что мелкие, но юркие до невозможности, этим первым полное жизнеобеспечение оказывают. Ну а солдатики вроде Петьки для дел совсем уж мелких или неприглядных требуются. Ну, не станет же целый прапорщик машину ассенизаторскую водить, баньку собственноручно протапливать и после бурной генеральской встречи эту самую баньку усердно драить? Или, к примеру, бассейн какой от водорослей и инфузорий всяческих тщательно отмывать? Для этого завсегда солдатик найдется. Он животная бессловесная и все, что ни прикажешь, в обязательном порядке исполнит, а потом тихонько в казарму на ночную подзарядку уползет. Незавидна, одним словом, роль и участь простого солдатика в этом, как сначала могло показаться, раю земном.

Петьке же нашему, однако, повезло еще раз.

Тут, если поглубже разобраться, Петька наш – большущий везунчик. Боженька его постоянно по головке гладит и щедростью своей одаривает, даже теперь, когда он повзрослел и заматерел порядком. Сфартило ему и тогда, в годы армейской юности. Его, когда в это высококомандное учреждение служить взяли, на кодировщика секретного отучили и в специальном секретном отделе, где всякие генеральские приказы зашифровывались-расшифровывались, на постоянной основе служить оставили. Ну а потому как приказы и распоряжения генеральские, каковые обязательно шифровать и кодировать требовалось, круглые сутки непрерывным потоком лились, Петьку на хозяйственные работы или в наряд какой, по кухне, допустим, отправить никак невозможно было. А оно и верно, пойди-ка попробуй кодировщика на свиноферму или в прачечную отправь. Да пока он там с лопатой и корытами возится, столько нужных приказов незакодированными и неотправленными останутся, что вся армия в один миг в ступор впадет и погибнуть ни за грош может. Потому никак нельзя кодировщика от его шибко тайных машинок отвлекать. Пусть уже сидит себе и про хозяйственные работы не мечтает даже. Ну он и сидел, и не мечтал. Оттого и получалась у Петьки не служба тяжкая, а почти что малина. И не просто малина, а малиновое варенье, со сгущенным молоком в равных долях замешанное и на творожное кольцо толстым слоем намазанное. Служи – не хочу! Да только так получилось, что сам Петька этот поток везенья глупостью своей оборвал решительно и бесповоротно. И вот как оно все произошло.

* * *

Был у Петьки, как у всякого нормального рядового и как тому в каждой армии быть положено, свой собственный командир. Звали командира ротный прапорщик Богдан Миронович Загоруйко, по прозвищу Картофан. И в душе своей, и в большинстве поступков своих Загоруйко был человеком неплохим и временами даже где-то добрым. В самодурстве неуправляемом или из извращенного удовольствия, чтоб самолюбию потрафить, солдатиков Богдан Миронович никогда не третировал и иногда даже сынками своими в глубине души считал. Новеньких же типа Петьки иногда подкармливал домашними разносолами, а по ушедшим дембелям время от времени скучал. Тайком от всех и не по каждому, конечно же, но таки скучал.

Родился Богдан Миронович на благодатной Западной Украине сразу после Великой Отечественной и за годы детства своего насмотрелся всякого. Единственное, что не коснулось его тонкой детской психики и неокрепшего организма, так это голод и недостаток пропитания. В местах, где Загоруйко вырос, из-за плодородия и необычайной щедрости природы вопрос дефицита пропитания никогда не стоял. Что покушать было в неисчерпаемом количестве и в изумительном качестве. Всегда. Так что вырос из мелкого мальчишки Богданчика здоровенный детина почти в два метра ростом и ровно столько же в ширине плеч. Призыв его для службы в Советской армии открыл перед ним широкий и необъятный мир, где, как оказалось, кроме родного села и областной столицы, славного города Луцка, существует целая цивилизация, в которой люди говорят не только по-польски, а городов с населением аж в сто тысяч куда как больше, чем три.