Только рассказ про это был потом. Наиб, которому за день уже осточертели всякие дела, строго-настрого пресек всякие разговоры до ужина. Солнце садилось, весенняя прохлада брала свое, и близость большой реки, совсем еще недавно покрытой льдом, хорошо чувствовалась.

Перебрались в хижину, распечатали отобранный Златом утром кувшинчик. Бахрам заварил еще чаю. Пока дело дошло до странных рассказов, на улице совсем темнело.

Вот тогда и настал черед Илгизара. Оказалось, что юноша проторчал целый день в скудельнице не зря. Он даже как опытный писец прихватил с собой коробочку с берестой и добросовестно записал все, что ему показалось важным. Прежде всего, все видения бедолаги сторожа.

Даже немного смешно было слушать, как Илгизар с серьезным лицом зачитывает все это при свете очага со своих листочков бересты. Но на лице шакирда не дрогнула ни единая жилка, и он бесстрастно перечислял, как за воротами скудельницы раздался страшный вой и хохот, потом нечеловеческие крики, от которых сбежал перепуганный пес. Выглянувший со двора сторож увидел огромных белых призраков с горящими глазами, которые шли со стороны кладбища. Затем все стихло и раздался грохот открывающейся двери ледника, из которой вышел тот самый мертвец в черном. При этом он был освещен странным сиянием, и его было хорошо видно в темном дворе. Сделав шаг к сторожу, он неожиданно взлетел и исчез в ночном небе. Собственно, на этом рассказ заканчивался.

Но не закончились записи Илгизара.

Началось все как раз с запаха.

Едва двор скорбной обители опустел, непривычный шакирд закрутил носом. Оказалось, запах идет из ледника. Того самого, откуда исчез таинственный мертвец. Там еще лежали накопившиеся за зиму тела, которые до сих пор никто не опознал.

Зимой с ними хлопот нет. Холодно и торопиться некуда. Это летом уже нужен ледник, погребец, набитый льдом, где и хранят мертвых. Зимние трупы как раз со дня на день готовились предать земле в общей могиле, но дело стопорилось из-за того, что пока для этого не прислали людей.

Вчерашнего покойника днем положили во дворе, чтобы его видели те, кто придет опознавать. Ну, а на ночь убрали на ледник. Может, сам сторож и не стал бы спешить – ночи зябкие, полежит, ничего ему не сделается, а одному ворочать тело несподручно. Но пришли родственники забирать опознанное тело с ледника. Они и помогли занести покойного.

Длительное и бесцельное сидение побуждает к размышлениям.

Хотя с утра это похвальное занятие все время прерывалось посетителями. Вернее, посетительницами. Которые чередой прибывали, желая лицезреть мертвеца, задушенного гулями. И разочарованно удалялись, выслушав отповедь сторожа, что, мол, тело забрали для погребения. Илгизар бдительно следил, чтобы тот не сболтнул лишнего, но страх, нагнанный с утра эмиром, делал свое дело. Сторож охотно и непринужденно с самым честным видом отвечал на все вопросы, с достоинством принимая поддерживающие разговор монеты. Юноша был готов поклясться, что не видел среди них ни одной медной.

При этом сторож ни разу не оплошал. Он уверенно сообщал, что умер покойный от укуса змеи, что забрали его тело спутники, с которыми он приехал в Сарай, а кто они и где живут, ему неизвестно. Правда, одна въедливая кумушка учинила настоящий допрос, едва не с пристрастием, как же это он отдал покойного людям, которых не знает? На что сторож с достоинством ответствовал, что ему за дело, если кто решил предать земле тело за свой счет? В любом случае, дело это благое. Не придется об этом хлопотать людям эмира.

Весь этот бесконечно повторяемый рассказ и въедливые вопросы навели скучающего Илгизара на мысль.

Он спросил, как долго лежало тело человека, которого забрали вчера вечером. Оказалось, с зимы.

Значит, столько времени некому было сходить в скудельницу, поискать пропавшего, а потом вдруг так приперло, что заявились за ним аж на закате. Да еще и забрали сразу, повозку прихватили. Словно знали заранее, что не с пустыми руками возвращаться станут.

После этого юноша отважно замотал лицо тряпкой и пожелал взглянуть на сам ледник. Удивляться пришлось не ему. В ужас пришел сторож. Когда он со своим спутником при свете глиняной лампы ступил в сырой и мрачный холод ледника, то словно оцепенел.

– Пятеро! – прошептал сторож.

Какой в этом слове смысл, Илгизару было непонятно, однако смысл этот, судя по всему, был невероятно жутким.

– Их пятеро! – словно оглушенный повторил сторож.

Юноша поспешил на свежий воздух. К солнечному свету, синему небу и птичкам. В этом царстве мертвых и вправду что хочешь начнет мерещиться. Однако, зажмурившись от яркого солнца, живой обитатель этого царства снова повторил:

– Их пятеро!

– А сколько должно быть? – не понял Илгизар.

– Должно быть четверо. Одного ведь забрали.

VI
Призрак оставляет след

Илгизар замолчал, переводя дух и с торжественным видом перебирая свои листики бересты. Сотник, видно, уже знал эту историю, а привычный к страшным сказкам Бахрам невозмутимо улыбался, с удовольствием прихлебывая ароматный чай. Только наиб напрягся, как сторожевой пес, учуявший неладное.

– Так ведь все сходится, – то ли спросил, то ли возразил он. – Если не считать улетевшего, у него и должны были остаться те, что были до этого. Просто того укушенного в черном, видать, и унесли у пьяного сторожа из-под носа.

– Я тоже сначала так подумал, – охотно согласился Илгизар.

– Сначала? – засмеялся Злат. – Значит, он все-таки улетел?

– Я тоже подумал, что этого мертвеца с дороги унесли те, что приходили забирать якобы опознанного родственника. Только сторож уперся. Стал клясться, что своими глазами видел покойника в черном, когда закрывал дверь в ледник. Уж больно одеяние у него приметное, да и лежал он с самого края. Это остальных было не видно как следует. Светили лампой, едва-едва у себя под носом. Ну и шага на два, на три вокруг.

– А которого выносили?

– Его сразу на носилки положили и покрывалом закрыли. Потом на тележку, которая у них с собой была.

– То есть сторож его как следует и не видел?

– Получается, так. Он и сам с этим согласился.

– Могли в леднике вместо одного положить на носилки другого?

– Я так сразу и спросил. Он честно признался – могли. Тесно, темно, сразу несколько человек толкалось, да еще носилки. Только он после них выходил и на ледник посветил, уже без помех. Покойник в черном лежал на своем месте.

Наиб подмигнул Бахраму:

– Это по твой части. Сторож добавил немного чудес к своему старому рассказу. Но если его не слушать, так и вовсе ничего интересного. А твою Ферузу ведь завтра у эмира ждут. Наверное, придется тебе самому сходить. Что-то загуляла она. Так что возьми у Илгизара его записи. Он молодец, все записал как слышал. Драгоценное качество для взыскующего истины.

Эти слова почему-то страшно обрадовали юношу. Злат даже немного смутился – вроде и похвалил не так уж сильно.

– Слово в слово, как я сам тогда подумал. Даже и записочки собирался Ферузе отдать, – согласился шакирд.

Вот в это самое время и подъехал Итлар.

От старого сотника сказок никто не ожидал, и посмотрели все на него с недоумением. Он не спешил, явно не зная, с чего лучше начать.

Итлар с большим опозданием привез корзинку с эмирской кухни и как раз, услышав призыв к намазу с недальней мечети, решил посидеть в тенечке, передохнуть. С утра намаялся в седле. А здесь тихо, безлюдно, птички поют. Степью пахнет. Молодостью.

Заодно с добродушной усмешкой наблюдал за Илгизаром, ревностно продолжавшего расспросы сторожа. Чем было еще заняться ученому юнцу? Тем более что воспитанник мудрых учителей из медресе взялся за дело по всей науке. Он выдумывал все новые и новые заковыристые вопросы, старательно записывая ответы и сравнивая с ранее сказанным.

Занятие это напоминало какую-то детскую игру, и сотник, сам того не замечая, мысленно втянулся в нее, прислушиваясь к разговору. Вот тут и в его голову пришла неожиданная мысль.

Когда Илгизар потребовал сторожа точно указать, с какой стороны он видел белых призраков, на каком расстоянии и как они выглядели, Итлар обратил внимание, что там, куда показывали рассказчики, нехоженое поле. Почему не дойти, не глянуть следы? Был ведь он столько лет следопытом в ханских ертаулах. Да не простым следопытом, а лучшим. Не говоря ни слова, сотник вышел за ворота и направился туда, куда указывал сторож.

Место, как он и предполагал, было нехоженым. След на такой земле не остается, разве что трава примятая. Да кто же ее разглядывает на второй день? Тем не менее следы были. Глубоко отпечатавшиеся и совсем свежие. Итлар даже потрогал их пальцами. Сыро. Не засохли с ночи. Кто-то втыкал в землю довольно толстые палки.

В душе старого следопыта сразу взыграли примолкшие со временем струны. Как он ползал, бывало, словно охотничий пес по степным сакмам? Вот и сейчас, как в былые годы, закружил над таинственными отметинами на нетронутой земле. Тому, кто умеет читать эти письмена, они много рассказывают.

Поэтому обратно Илтар пошел уже не к воротам, а к обратной стороне скуделицы, где за глиняной стеной раскинулись лохматые карагачи. Во двор он уже спрыгнул с дерева.

Илгизар со сторожем давно притихли и настороженно ожидали его возвращения. Сотник не скрывал торжества:

– Призраки твои, по всему видно, были во плоти, – кивнул он изнывавшему от любопытства сторожу. – Сколько, говоришь, их было? Три? И ростом в два человека? Все, как ты рассказываешь. Там были три человека. На ходулях. Думаю, если окрест хорошо пошарить, лучше с собачкой, то и волчий помет можно найти. Еще не засохший с ночи. Ты же говорил, что песик твой до смерти испугался и удрал? Очень на волков похоже. Да и вой ты слышал.

Илгизару не терпелось услышать остальное:

– На дереве что нашел?

– А что там можно найти? След от шеста. Положили длинный шест и вытянули вашего покойничка со двора, как на колодезном журавле. Кора местами ободрана. Недавно совсем. Залазили – слазили. Ишак с ними был. Он не человек, хоть и обмотали копыта тряпками, а легкий след кое-где остался.

– Вот и не стало сказки, – то ли с грустью, то ли с усмешкой отозвался Бахрам.

– Это уже твоя забота, – протестующе поднял ладонь Злат. – Мне теперь без сказки никак нельзя. Я же эмиру обещал. Жены его, поди, совсем истомились. Тем паче что сегодня Итлара ждали, а он возьми да не приди. Яств, небось, наготовили… Да ты глянь в нашу корзинку, что Илгизару утром прислали. Мы вчетвером наелись досыта. А вино? Я, как откупоривал, печать глянул. Ромейское, с самого Царьграда. Это тебе не то, что кораблями возят Бакинским морем, в кувшинах с человека ростом. Это вино дорогое, для дорогих гостей. А ты – не стало сказки… И думать не моги. Вынь и положь.

Чтобы подкрепить свои слова, наиб стал наливать в ковшики из эмирского кувшинчика. Бахраму тоже налил:

– Хватит китайскую траву дуть. Вино, поди, с самого Афона, святой горы.

Сказочник на ковшик даже не глянул, невозмутимо попивая чай:

– Меня этим добром часто угощают. По всяким домам приходится бывать. И кипрским, которое франки называют королевским, и ромейским со смолой, и из заветных дедовских подвалов с Кавказа, выжатого из старых лоз, а потом выдержанного полвека. Мне не в диковинку. Пейте. Я уж лучше чай. Нет лучше напитка для сказочника.

Увидев, что Илгизар заколебался после этих слов, Злат решительно сунул юноше в руку ковшик.

– Чего уши развесил? Думаешь, Бахрам сразу стал таким благочестивым? В твои годы, наверное, не такими чашами пил. Все мудрецы пили. «Запрет вина – закон, считающийся с тем, кем пьется, и когда, и много ли, и с кем. Когда соблюдены все эти оговорки, пить – признак мудрости, а не порок совсем», – закончил он по-персидски. – Ты, Илгизар, переведи Итлару про что это. Хороший стих. Переведи, и выпьем.

Так и сделали. Злат с наслаждением разломил пирожок: