– Да-а. На базаре такой не купишь. Свои листочки с рассказами сторожа отдай Бахраму. Он из них такую сказочку сделает – куда самой Шахерезаде. Сделаешь ведь?

– Только там написано не чернилами, – предупредил шакирд. – Я чернильницу с собой не взял. Царапал писалом.

– Ничего, – благодушно успокоил его наиб, – я ему вслух прочитаю. Феруза уже сегодня точно не придет. Заночую здесь, на сундуке. Не прогонишь ведь? Да и тебе, Итлар, далеко ехать. А кто по тебе во дворце сильно соскучился? Оставайся с нами. Пирогов на весь вечер хватит. Да еще в моей сумке кое-какая снедь осталась с базара. Это Илгизару хорошо, до дома полчаса ходьбы.

Сказал и подумал: «Какой у Илгизара дом? Живет у водовозов». Жаловаться, конечно, грех – имеет отдельную комнату. Кормят хорошо, опять же белье отдают стирать за свой счет. Холостому парню чего еще нужно? Но ведь не дом.

Водовозы в Сарае держались братствами. Народ это был по большей части пришлый со степей, молодой. Кипчаки, которым не нашлось места при стадах и отарах. Сейчас много молодых людей подавалось в города. Искали если не счастья, то хотя бы кусок хлеба. Здесь работы было много. На пристанях, на базарах, по разным ремесленным и торговым заведениям. Да и в ближней округе всегда можно было найти заработок.

Хорошим занятием было ремесло водовоза. Сарай – город большой, на реку с ведрами не набегаешься. Далеко, да еще и под гору. Вода, что в прудах, вырытых по ханскому приказу ближе к жилью, годится больше для хозяйственной надобности. Пить ее не станешь. Вот и подвозили чистую воду с реки в условленное время.

Дело нехитрое и больших денег не требует. Лошадь, повозка, кувшины. Здесь главное – надежность. Чтобы строго день в день. Опять же, каждое братство обзаводилось собственными мостками на реке. Чтобы воду брать подальше от берега, где ее никто не мутит.

В большом городе выходцам из степи было сподручнее держаться вместе. Сообща покупали лошадей, повозки, все остальное. Жили тоже вместе. Весь заработок поступал в общий котел, которым ведал избранный староста.

Дело шло. Потихоньку рос достаток. Братство, которое приютило Илгизара, уже не только обзавелось добротным двором почти на выезде из города, но и обустроило там свою мечеть. Жили неплохо. Для праздничных дней уже завели особую одежду, для трапезы – хорошую посуду. Жилье выстелили коврами. Недорогими, войлочными, а все не голый пол. В мечеть зазвали ученого шакирда из медресе. По пятницам говорил проповеди. Опять же, постоянно была нужда в письменных делах. Так что Илгизар у водовозов хлеб ел не зря.

Однако все-таки не свой дом.

Туда и побрел юноша по темной ночной дороге. Злат его немного проводил. Уже наступила пора ночной стражи, но Илгизара стражники на заставе знали. Он часто ходил здесь к Бахраму и возвращался затемно.

По краям дороги шумели молодой листвой старые карагачи. С реки тянуло сыростью и холодом. Со стороны заставы доносились голоса. Возвращаясь, Злат свернул ненадолго с дороги и сразу запнулся о какую-то ветку, а еще через пару шагов едва не подвернул ногу в небольшой ямке. Скорее вернулся назад.

Уже входя в хижину, посетовал:

– Чего это нашего мертвеца угораздило идти полем? Ночью. Я сейчас на два шага с дороги свернул, чуть ноги себе не переломал.

После весеннего ночного холода теплое жилье казалось раем. Привычный к походной жизни сотник постелил плащ прямо на полу, поближе к очагу, и ворошил кочергой дрова. Старый сказочник перебрался на лежанку и сидел на тулупе, поджав ноги. Итлар подвинулся, давая Злату место у огня.

– Он тоже спотыкался. Пока от кладбища шел, пару раз упал хорошо. Один раз вообще в яму. Она кустом закрыта, даже днем можно обознаться. А уж ночью… – Помолчав, прибавил: – Крепко упал. Ремешок у сумки порвал.

– Почему думаешь, что порвал именно когда упал?

– Руку ободрал. И сумка не совсем обычная. Дно у нее твердое, плетеное из ивы. В бока тоже дощечки вшиты. Тоненькие совсем. Даже не дощечки, а луб. Обшита холстом и верх холщовый. А завязывается ремешком. Странно.

– Чем странно?

– Сумка большая. Носить ее неудобно. Если верх завязывать, тем более. Обычно сверху или по бокам две петли делают. А здесь одна. Потому и порвалась, когда упал. Петля была на руку намотана. Ссадина осталась.

– Сумку куда дели?

– В скудельницу отвезли. Там, наверное, и валяется.

Злат неторопливо разлил себе и сотнику остатки греческого вина. Выпили.

– Сумка была пустая. Значит, что-то приносил туда, откуда шел, – продолжил наиб. – Получается такая картина. Человек принес что-то в большой сумке. По всему видать, ночью. Потому что одет был так, чтобы в темноте видно не было. Даже лицо замотал. Потом шел с кладбища к дороге, напоролся на змею и помер. Потом кому-то понадобилось выкрасть его тело. Зачем? Спокойно могли забрать. Никто бы их и не спросил ничего. Преступления никакого не было. Назваться можно как хочешь, никому дела нет проверять. Вместо этого устроили целое представление с призраками и летающими мертвецами. Зачем? Напоминает какой-то балаган на площади.

Никто не ответил. Немного погодя Злат потянулся за Илгизаровыми берестяными листочками:

– Ну, а теперь давай сказки почитаем.

VII
Смерть каллиграфа

Утром Итлар встал затемно, до восхода солнца. Ему нужно было во дворец заступать на службу. Ночную стражу меняли как раз с призывом азанчи к первому намазу. Разбуженный Злат решил тоже ехать. Все равно спать уже не будешь. Засобирался с ними и сказочник. Ему совсем некуда было спешить, да и рано, но не упускать же возможность доехать до главного базара – лошадь, на которой вчера приехал Илгизар, осталась во дворе, и теперь ее брал в повод сотник. Чего не прокатиться? Пешком путь неблизкий.

Сотник поскакал во весь опор, а Злат с Бахрамом решили заехать по пути к Илгизару.

Черная улица, на которой стоял двор водовозов, была совсем недалеко от заставы, тянулась прямо вдоль большой дороги в Сарай, только ниже к реке за давно пересохшим арыком, заросшим акацией. Место уединенное, если не сказать глухое. Часть улицы вообще в один ряд, а склон к реке зарос кустарниками и деревьями, превратившись в непроходимую чащу. Никто и не помнил, почему ее называли Черной. Может, потому, что была она самой северной окраиной Сарая – у монголов все северное называлось черным. А еще в прежние времена здесь селились по большей части уйгуры, придерживавшиеся кто буддизма, кто загадочной черной веры. Некоторые даже юрты ставили во дворах по степному древнему обычаю.

Когда после смерти хана Тохты в Улусе Джучи была смута, многих из них побили. За царевича Узбека тогда встали мусульмане. Они и одолели. Сторонники черной веры проиграли. Двадцать лет прошло.

Сейчас город подошел совсем вплотную к Черной улице. Прямо перед ней начинался многолюдный и зажиточный Булгарский квартал, к которому примыкала пристань, тоже именуемая иногда Черной, но чаще – Булгарской.

Это были северные ворота в Сарай Богохранимый. Речные ворота великого пути из стран русов, буртас, мордвы, булгар. Сказочно богатых полуночных стран.

Сюда приходили с верховьев великой реки струги, караваны лодок и множество плотов. На Булгарской пристани под присмотром ханских тамгачи – сборщиков пошлин – на берег выгружали драгоценные искристые меха, достойные самых знатных особ, охотничьих птиц – мечту султанов и королей. Под надежной охраной вели белокурых чернооких красавиц, подобных райским гуриям. Туда приходил строительный лес, дрова, выделанные булгарскими умельцами знаменитые кожи, славившиеся по всей Персии и Леванту вплоть до самого Египта. Самое главное – хлеб. Лучшая в мире пшеница, выросшая на тучных степных нивах.

Только Черную улицу от всего этого златокипящего шума и изобилия отделяли заросли карагача и вербы. Здесь всегда было тихо.

На самой Булгарской пристани жаркое время тоже еще не настало. Лед на реке только недавно растаял, и большая вода с верховьев придет не раньше, чем через месяц. Там, в мордовских и булгарских лесах еще лишь собираются караваны, сбиваются плоты. Сюда их ждать только в начале лета.

Черная улица в этот ранний час была погружена в сон. Только телеги водовозов нарушали гулкую предутреннюю тишину на спуске к реке. Но их двор был в самом конце, да еще отгораживался от улицы густой изгородью из кустарника, так что покоя в этом сонном царстве их хозяйственная суета не нарушала.

Привратник, узнав наиба, сразу заметался, но тот махнул рукой, чтобы не суетился, и слез с коня. На обширном дворе не было никого. Еще пахло прошлогодними палыми листьями, но вдоль ограды уже зеленела высокая трава. Большой дом с верандами до сих пор как будто спал. Ночи пока стояли прохладные, и летнюю кухню не топили. Ковров в беседке тоже не было. Рано. Только в конце двора мерцал огонек, и несколько теней маячили у двери в дом собраний, где у водовозов была мечеть.

Там и нашли свежего, видно, давно проснувшегося Илгизара. Все-таки был он здесь навроде муллы и сейчас собирался призвать тех своих прихожан, что еще не разъехались на утренний намаз.

Среди тех, у кого не случилось дел в столь ранний час, был старшина водовозов. Должность такая, что с начальством нужно ладить, потому он, едва признав наиба, бросился тому навстречу, перехватив едва не на середине двора.

– Какая честь! Гость нежданный, но всегда желанный! Эй! Быстро несите праздничную посуду!

– Я проездом. Да и тороплюсь. Так что, спасибо, Бурангул, за угощение, но некогда!

– Не сомневаюсь, что у светлейшего наиба есть дела поважнее, чем беседа с простыми возчиками кувшинов, – ни на перышко не смутился староста. – Но побывать во дворе водовозов и не выпить стакан воды – дело неслыханное!

– Если только стакан, – засмеялся Злат, оценив сладкоречивое «светлейший».

– Тем более ты не один, – ковал железо, пока горячо, Бурангул. – Если у помощника самого эмира Сарая день уже наполнен делами, как небо звездами, то почтенному Бахраму спешить в столь ранний час совсем некуда. И он может не спеша вкусить наших угощений. Глядишь, и будет почаще заглядывать в эту скромную обитель. Мы всегда рады послушать самого искусного сказочника Сарая. Жаль только, мои ребята собираются слишком поздно. Но для желанного гостя всегда найдутся и ночлег, и угощение, и достойная плата.

Злат мельком оценил расшитый ворот на кафтане старосты. Не зря тот заикнулся про достойную плату. Видно, что дела у водовозов идут неплохо. Достаток чувствовался. Бурангул и вовсе смотрелся как уважаемый купец с большого базара. Кафтан пошит из хорошего материала, явно привозного. Кушак бухарский, шелковый. Старосте часто приходится иметь дело с людьми важными, нужно и самому выглядеть под стать.

Подошедший к ним Илгизар погасил лампу. Сумерки уже бледнели, и небо начинало светлеть. Нечаянные богомольцы в конце двора, воспользовавшись отлучкой наставника, немедленно исчезли.

– Заехали за тобой, – приветствовал помощника Злат. – Садись с Бахрамом на одну лошадь.

– У него здесь срочное дело нашлось, – встрял Бурангул.

С этими словами он вежливо взял наиба за рукав и настойчиво потянул к дому.

В теплой трапезной уже ждали настоящие китайские чашки и горячий сбитень из лучшего булгарского меда с имбирем. На большом расписном блюде золотой горкой поблескивал чак-чак.

– Жаль, бурсака не осталось, – будто испрашивая извинения, развел руками староста. – В пятницу весь поели, а свежий еще не купили. Мы его берем у одной старушки в Булгарском квартале. Мастерица, каких мало. Бурсак печет только для свадеб, на заказ.

Злат потянул носом воздух. В жаровню с углями явно подкинули можжевеловых веточек для аромата.

– Значит, ты с нами не поедешь? – спросил он Илгизара.

– Коран буду читать. Староста умер.